Файл: ПСИХОЛОГИЯ КОНФЛИКТА_Гришина.doc

Аналогичным образом «динамизмы» и «персонификации» Г. Салливена, возни­кающие под влиянием раннего опыта отношений, начинают играть роль регуляторов межличностного взаимодействия, сводя к минимуму значение последующих интерперсональных ситуаций (Sullivan, 1953). Например, ребенок, боящийся не­знакомых людей, имеет динамизм страха, а привычная враждебность по отноше­нию к кому-либо является выражением динамизма недоброжелательности, и т.д. При этом «сформировавшись однажды, они обычно закрепляются и влияют на наши установки в отношении других людей» (Hall, Lindzey, 1967, p. 140). Салливен специально останавливается на том, как недоброжелательность становится важ­ной характеристикой интерперсональных отношений в детстве, возникая как реак­ция на частые неблагоприятные интерперсональные ситуации, вызывающие тре­вожность, ранящие ребенка, ставящие его в положение высмеиваемого. Так посте­пенно происходит искажение в фундаментальном интерперсональном аттитьюде и вырабатывается пессимистическая недоброжелательная философия жизни.

Таким образом, в работах самых разных психоаналитиков межличностные труд­ности и конфликты, переживаемые человеком, интерпретируются как явления, имеющие интрапсихическое происхождение. Несмотря на отход от ортодоксально­го психоанализа, взгляды приверженцев аналитического подхода на то, что касает­ся проблем межличностных отношений и их природы, в сущности, меняются мало. И в более поздних работах, например в концепции фундаментальной ориентации межличностных отношений В.Шутца, социальная жизнь взрослого человека рассматривается как предопределенная опытом детства, формирующим фундаментальные межличностные потребности и соответствующий личностный тип, который либо задает адекватную интеграцию в отношениях с другими, либо создает проблемы в сфе­ре межличностных контактов (Андреева, Богомолова, Петровская, 1978, с. 167-169) Также и среди современных работ, в большинстве своем ориентированных на практическую помощь человеку, всегда можно различить такие, авторы которых, даже не причисляя себя к последователям психоанализа, следуют той же логике по­нимания природы человеческих отношений, которые, как и социальное поведение вообще, являются лишь формой реализации внутриличностных проблем и конфлик­тов. В сущности, психоаналитическая трактовка общения на протяжении достаточ­но долгого времени претерпела мало изменений: пользуясь сравнением Г. Тэджфела, можно сказать, что для психоаналитика каждый приходит в ситуацию общения со своим готовым сценарием и интерперсональная ситуация становится лишь аре­ной, сценической площадкой, где этот сценарий разыгрывается, а остальные участ­ники ситуации более или менее удачно ему в этом подыгрывают (Агеев, 1990, с. 15).

Э. Эриксон: новый взгляд на конфликты

Наиболее принципиально отличной от позиции Фрейда в отношении к конфлик­там является концепция Э Эриксона. Пессимистически окрашенному психоанали­тическому представлению о человеке, раздираемом противоречиями и конфликта­ми, Эриксон противопоставляет идею, что «каждый личный и социальный кризис представляет собой своего рода вызов, приводящий индивидуума к личностному ро­сту и преодолению жизненных препятствий», а знание того, как человек справляет­ся со значимыми жизненными проблемами, составляет «единственный ключ к пони­манию его жизни» (Хьелл, Зиглер, 1997, с. 218)

Эриксон выделяет в общем жизненном цикле восемь психосоциальных стадий. Каждая из этих стадий развития сопровождается кризисом, который Эриксон рас­сматривает как поворотный момент, возникающий вследствие достижения опреде­ленного уровня психологической зрелости и предъявляемых к индивиду соци-

Таблица 2-1. Восемь стадий психосоциального развития

альных требований. Это означает, что на каждом возрастном этапе возникает своя специфическая, требующая решения проблема. Успешное разрешение кризиса яв­ляемся залогом дальнейшего развития здоровой личности и необходимым фактором эффективного проживания последующих стадий.

Конфликты играют важнейшую роль в теории Эриксона, но они означают «не угрозу катастрофы, а поворотный пункт и тем самым онтогенетический источник как силы, так и недостаточной адаптации» (там же, с. 219). Кризис у Эриксона со­держит и позитивный, и негативный компонент, и вопрос заключается не в избега­нии конфликтов, а в адекватном, конструктивном разрешении кризисов, что впол­не соответствует современному общегуманитарному отношению к конфликтам. Таким образом, тема конфликта приобретает иное звучание, конфликты начинают нести позитивный заряд и становятся важнейшими моментами развития.

Признание и критика

Для сторонников психодинамических подходов конфликт — это реальность че­ловеческого существования. Конфликт свойствен человеческой природе, при этом можно делать акценты на его деструктивных аспектах, как у Фрейда, или напротив, оценивать его более оптимистично, как Эриксон. В любом случае конфликт — явление не случайное, составляющее суть внутренней жизни индивида.

Конфликт — это важнейший теоретический конструкт в психоаналитических концепциях. Понимание внутренних противоречий и конфликтов личности — это ключ к объяснению происходящего с человеком. Социальное поведение вообще де­терминировано не столько внешней ситуацией, сколько личностными особенностя­ми человека, и те или иные проблемы его интерперсонального существования име­ют внутриличностное происхождение.

Конфликт в психоанализе выступает как интрапсихический феномен, возника­ющий в глубинах психики как следствие внутренних законов ее существования, как явление, которое может быть адекватно описано только в рамках этих законов. В психоаналитической традиции основным предметом внимания являются внутри-психические конфликты, в особенности те из них, которые имеют неосознаваемый характер (например, патогенные у Фрейда или невротические у Хорни). В подоб­ных случаях не только реальная сущность конфликта, но и сам факт его существо- ' вания не осознаются человеком. Такое отношение к внутренним конфликтам и их месту в психической жизни человека специфично для психоанализа.

Обозначив психический конфликт как принципиальный теоретический конст­рукт и выделив внутренний неосознаваемый конфликт в качестве основного объек­та, релевантного своим построениям, психоаналитическая традиция в остальном допускает достаточно широкое и нестрогое использование понятия конфликта. Так, в работе К. Юнга «Конфликты детской души» рассказывается о проявляющих­ся в душе ребенка противоречиях, о трудностях в его поведении, о возникающих у него «трудных» вопросах и др., что делает практически невозможным строгую иден­тификацию содержания понятия конфликта, вынесенного Юнгом в заглавие своей статьи (Юнг, 1995). У Эриксона понятие конфликта постоянно сопрягается с поня­тием кризиса, которое, будучи основным в его теории, не всегда четко соотносится с понятием конфликта. С одной стороны, кризис — это то, что возникает на основе

конфликта , но с другой — слово конфликт неред­ко употребляется просто как его синоним.

Вена 1910 года была местом, наглядно иллюстрирующим три формы материализма, которые в наш век бесспорно владели ми­ром: экономический материализм Маркса, психологический материализм Фрейда и технологический материализм парового двигателя, аэроплана и атомной бомбы.

Дж. Морено

При всех различиях между упомянутыми под­ходами общим для них является понимание кон­фликта как результата взаимодействия личност­ных структур и тенденций. В рамках личности он может быть и понят, и описан, что фактически оз­начает его принципиальное рассмотрение как интрапсихического феномена.

Для советской науки было характерно скорее негативное отношение к психоанализу, которое постепенно свело на нет первоначальные опыты по его соединению с марксизмом. К сожалению, как это нередко бывает в науке, непринятие те. или иных теоретических построений приводит и к отторжению предмета их внимания. В какой-то мере это коснулось и конфликтов человеческой души, оказавшихся в ведении психоаналитиков и священнослужителей, с которыми отношения официальной власти складывались одинаково сложно. Однако то, что линия сугубо интрапсихического понимания конфликтов почти не получила развития в отечествен ной науке, было связано не только с непринятием психоаналитической традиции но и с присущей отечественной психологии тенденцией к поиску социальных детерминант поведения человека, что определяло изучение психической жизни челове ка в единстве с внешней средой его существования. Поэтому точка зрения, интерпретирующая социальное поведение через интрапсихические факторы, была hi близка отечественной традиции. Более того, именно эта замкнутость психологи ческой феноменологии «личностным кругом» и была, пожалуй, объектом наиболее острой критики, в том числе и со стороны отечественных психологов. В частности Б. Ф. Ломов, говоря о развитии личности, пишет о том, что «противоречия, возни кающие и разрешающиеся в ее развитии, нельзя выявить, рассматривая ее саму m себе» (Ломов, 1984, с. 304-305).

Впрочем, подобная теоретическая ориентация не устраивала не только отечественных психологов.

Ситуационные подходы: исследование конфликта

как реакции на внешнюю ситуацию

Оппозицией понимания конфликтов как явления интрапсихического происхождения стал перенос акцента на внешние детерминанты их возникновения. Ситуационные подходы в изучении конфликта представлены прежде всего бихевиористской традицией.

Как известно, бихевиоризм считал принципиально невозможным исследовании каких бы то ни было субъективных факторов психической жизни человека, поскольку исходил из того, что научный статус психология может обрести только npи наличии такого предмета своего изучения, который поддается объективному описанию. В качестве такого предмета бихевиористы рассматривали поведение.

Механизмы человеческого поведения фактически и стали главным содержани­ем теоретических построений и экспериментальных исследовании бихевиористов. Понятно, что поскольку бихевиористские подходы сделали центральным предме­том своего внимания поведение в его различных формах, то и их интерес к конфлик­там ограничивался главным образом внешне наблюдаемыми конфликтами — в пер­вую очередь, межличностными и межгрупповыми. В соответствии с бихевиористс­кой парадигмой, основной методический принцип изучения поведения предполагал поиск связей между воздействиями («стимулами») и ответной поведенческой реак­цией человека. Отсюда основная схема бихевиоризма «стимул —► реакция», про­шедшая экспериментальную проверку на примере одного из частных случаев «фру­страция —► агрессия» звучит применительно к конфликтам как «ситуация —► конфликтное поведение».

Следовательно, если речь идет о конфликтном поведении или взаимодействии, то источники его происхождения можно обнаружить прежде всего при помощи ана­лиза факторов ситуации. Тем самым конфликт превращается в явление ситуацион­ной природы.

Конфликт как форма агрессивного ответа на внешнюю ситуацию

Первыми исследованиями, сформировавшими традицию изучения конфликтов как реакции на внешние воздействия, стали работы по изучению агрессии и созда­нию концепции фрустрационной детерминации агрессии. Начало этим разработкам было положено серией исследований, выполненных в 30-50-х годах группой специ­алистов Йельского университета (Дж. Доллард, Л. Дуб, Н. Миллер, А. Бандура и др.) и посвященных изучению агрессии, ее фрустрационной детерминации, поняти­ям сдерживания, смещения агрессии и т. д. Социально-психологический анализ этих явлений, в свою очередь, осуществил Л. Берковиц.

По сравнению с психоаналитической традицией бихевиоризм предложил прин­ципиально иной взгляд на конфликты. Социально-психологические конфликты в рамках концепции фрустрационной детерминации агрессии понимаются прежде всего как особая форма агрессивного ответа (прямо или косвенно проявляемого, сдерживаемого или подавляемого, направленного на причину агрессии или смещен­ного на другой объект) на фрустрирующую ситуацию, причем первоначальное пред­ставление о фрустрации как о препятствии в достижении желаемого расширяется вплоть до того, что фрустрирующей начинает считаться ситуация, когда, например, индивид становится свидетелем агрессии, направленной на кого-то другого.

Исходя из основных представлений бихевиористов, патология поведения есть следствие научения неправильному, неадекватному или отклоняющемуся поведе­нию, которое, получив какое-то подкрепление, становится частью поведенческого репертуара личности. Тем самым ключ к пониманию поведения человека, его дей­ствий и поступков следует искать в ситуативных, внешних факторах. В соответ­ствии с теорией социального научения, чтобы понять поведение человека, следует прежде всего обратиться к факторам, провоцирующим проявление той или иной модели конфликтного реагирования на внешнюю ситуацию, а также к факторам, повлиявшим на усвоение этой модели поведения и ее закрепление.

Идея социального научения , подкрепленная многочисленными наблюдениями за развитием детей, находит значительную поддержку среди зарубежных и отече­ственных специалистов А. А. Реан отмечает. «В пользу концепции социального на­учения говорит и то, что действительное различие между неагрессивными и агрес­сивными детьми заключается не в том, что последние в ситуации межличностного конфликта отдают предпочтение агрессивным методам его разрешения, а в том, что агрессивные дети, в отличие от неагрессивных, лишены альтернативы, так как в их поведенческом репертуаре отсутствуют "сценарии" конструктивного разрешения конфликтной ситуации» (Реан, 1997, с. 15). Данное высказывание устанавливает прямую связь между проблематикой агрессии и изучением конфликтов, в частности предлагает рассматривать стратегии поведения людей в конфликтах как результат научения тем или иным моделям взаимодействия.

Исследования М. Дойча: конфликт как форма ответа на конкурентную ситуацию

Непосредственное исследование конфликтов как реакции на те или иные осо­бенности внешней ситуации связано с экспериментальными работами М. Дойча в изучении интерперсональных конфликтов и М. Шерифа в области межгрупповых конфликтов. Именно им психология в первую очередь обязана введением конфлик­та в ранг экспериментально изучаемой психологической проблематики. Известно, что для приверженцев бихевиористской парадигмы применение эксперименталь­ных методов в изучении психологических феноменов было делом принципа и спосо­бом утверждения поведенческой ориентации как доказательства научного статуса объективной психологии.