Файл: ПСИХОЛОГИЯ КОНФЛИКТА_Гришина.doc

Человеческая общность немыслима без сотрудничества своих членов. Все виды социальных структур во все времена были ориентированы на человеческую соли­дарность, сплоченность, что является основанием их устойчивости. Любое жизне­способное сообщество всегда будет в той или иной форме порицать или прямо осуждать разрыв отношений, плохие взаимоотношения, одиночество, неудачный брак и т. п., которые рассматриваются как социальная неудача. Например, стерео­тип американской культуры предполагает, что «люди, живущие обособленно, — это одинокие неудачники, холодные, недружелюбные и непривлекательные»; «ска­зать: "Я одинок" — значит признать, что ты, по существу, неполноценен, что ты никем нелюбим» (Лабиринты одиночества, 1989, с. 187). Обыденное сознание при­зывает нас избегать конфликтов, считая, что «худой мир лучше доброй ссоры». Дей­ствительно, трудно спорить с тем, что жизнь в согласии лучше, чем противоречия, споры, враждебность и конфликты. Альтернативой «конфликтофобии» как страха перед конфликтами является не «конфликтофилия», как любовь или страсть к кон­фликтам, но их более реалистическое принятие, отношение к ним как к одной из встречающихся форм человеческих отношений, а не как к свиде­тельству собственной несостоятельности и вины. Уже отмечалось, что в течение долгого перио­да советское обществоведение исходило из идеи бесконфликтного развития социалистического (коммунистического) общества. Идеалы бесконфликтности распространились на области внутриорганизационного и внутригруппового взаимодействия, а также в сферу межличностных отношений. Если конфликтов не должно быть в обществе, то их не должно быть и в хорошей семье, и в «здоровом» коллективе. Расхожее пред­ставление о том, что в правильном и справедливо устроенном обществе вообще нет и не может быть конфликтов, распространялось и на межличностные отношения.

Первичная задача любого общества — со­хранить сотрудничество людей в коопера­тивных формах труда, и любое положение вещей, делающих всех членов общества врагами друг друга, для него фатально.

М. Мид

Однако благополучное общество, стабильный коллектив и счастливая семья от­личаются от неблагополучного общества, нестаби-льного коллектива и несчастли­вой семьи вовсе не отсутствием проблем, а тем, что они умеют их решать. Представ­ление о том, что благополучие означает отсутствие проблем и конфликтов, неиз­бежно приводит к их игнорированию или подавлению. Исследования, в частности, показывают, что типичными стратегиями поведения советских учителей при воз­никновении конфликтных ситуаций с учениками были именно подавление (сделать замечание, «призвать к порядку», пригрозить наказанием и т. д.) и игнорирование (сделать вид, что ничего не происходит). И это в немалой степени было следствием стереотипа, согласно которому профессионально обязательные качества учителя — это умение наладить отношения и найти подход к каждому учащемуся, быть беско­нечно терпеливым, никогда не испытывать раздражения, пользоваться бесконеч­ным доверием и любовью своих учеников и т. д. Один из самых авторитетных совет­ских педагогов В. Сухомлинский писал: «Умение избежать конфликта — одна из составных частей педагогической мудрости учителя». Понятно, что в этом выска­зывании, скорее всего, имелась в виду способность предвидеть обострение отноше­ний и предупредить его.

Однако примитивные толкования подобных суждений создавали представле­ние, согласно которому конфликты с учениками не совместимы с образом идеаль­ного педагога. Отсюда понятно, что если конфликты все же возникают, то могут вести к снижению личностной и профессиональной самооценки учителей. Приве­денный пример не свидетельствует о наличии каких-то особых требований именно к учителям; они были характерны практически для всех представителей «челове­ческих» профессий, например, если ты — хороший руководитель, у тебя не будет разногласий с подчиненными.

Подводя итоги, можно констатировать, что проблема ухода от конфликта как формы реагирования на трудную ситуацию явно нуждается в более основательной разработке. Однако она мало интересует специалистов по конфликтам, рассматри­вающих уход от конфликта как его фактическое отсутствие. Среди других направ­лений наибольшее внимание этой проблеме уделил психоанализ, его описания за­щит личности широко используются психологией, однако не все его представления релевантны феноменологии, рассматриваемой в других концептуальных рамках. Вмес­те с тем психоанализ занимает довольно однозначную позицию в оценке ухода от конфликта (вытеснения, подавления и т. д.) как неконструктивного решения (по представлениям психоанализа, вытесненное из сознания в бессознательное не ис­чезает и оказывает самое существенное влияние на состояние психики и поведение человека). Другие психологические направления также в той или иной форме отме­чают неконструктивность ухода как реагирования человека на возникающие конф­ликты.

«Подавление» («Борьба»)

Хотя мы и отмежевались от понятия «борьбы» в ее философском и социологи­ческом значении, ограничивая проблемные рамки конфликтных явлений, здесь и далее мы, считаясь с традицией, сложившейся в конфликтологической литературе, будем использовать понятие борьбы в узком смысле как стратегии, направленной и.i подавление одной из сторон конфликта другой.

Уже отмечалось, что психоанализ, наиболее «продвинутый» в описании внут­ренних проблем человека, не различает «уход» и «подавление» как разные типы внутренней реакции человека на свои проблемы. Недостаточная четкость термино­логических границ не означает, тем не менее, действительного отсутствия разли­чий между этими явлениями. Возможно, эти различия в немалой степени связаны с тем, что процессы ухода детерминируются бессознательными механизмами, а по­давление или борьба чаще осознаются человеком. Например, чуткий к психологическим нюансам русский язык считает, что «бороться с (самим) собой» означает «подавлять в себе какие-либо чувства, желания, порывы и т. п.» (Фразеологичес­кий словарь русского языка, 1986, с. 42). Эта борьба часто может протекать в форме внутреннего убеждения самого себя, когда вместо реального диалога одна, «силь­ная» сторона побеждает другую, «слабую» (вспомним хотя бы такое выражение, как «заглушать голос совести»).

Западный культурный контекст «борьбы» продемонстрирован, в частности, Дж. Лакоффом и М. Джонсоном в анализе концептуальной метафоры «Спор — это вой­на». Рассматривая эту метафору, авторы подчеркивают: «Важно отдавать себе отчет в том, что мы не просто говорим о спорах в терминах боевых действий. Мы действи­тельно можем побеждать или проигрывать в споре. Мы восприни-маем лицо, с кото­рым спорим, как противника. Мы атакуем его позиции и защищаем свои собственные. Мы захватываем территорию и теряем ее. Мы разрабатываем и используем стратегии. Если мы убеждены, что позицию нельзя защитить, мы можем ее оставить и выбрать новое направление наступления. Многое из того, что мы совершаем в споре, частично структурируется понятием войны» (Лакофф, Джонсон, 1987, с. 127-128). f

Авторы приходят к выводу, что мы «живем» этой и подобной ей метафорами, ибо «она упорядочивает те действия, которые мы совершаем в споре» (Лакофф, Джон­сон, 1990, с. 388—389). Истоки любой метафоры коренятся в нашем опыте. И мета­фора «спор — это война» отражает тот факт, что, несмотря на его институциализированные формы, «основная структура конфликта остается, по существу, неизмен­ной» (Лакофф, Джонсон, 1987, с. 130).

Современная культура экономически основывается на принципе индивидуального со­перничества. Отдельному человеку прихо­дится бороться с другими представителями той же группы, приходится брать верх над ними и нередко «отталкивать» в сторону. Превосходство одного нередко означает неудачу для другого Психологическим ре­зультатом такой ситуации является смутная враждебная напряженность между людь­ми. Каждый представляет собой реального или потенциального соперника для любого другого.

К. Хорни

Тем не менее «цивилизованность» все же заставляет нас избегать реальных физических столкновений, будь то взаимоотношения между отдельными людьми или государствами. «В результате мы развили социальный институт вербального спора. Мы все время спорим в попытке получить желаемое, и иногда споры "вырождаются" в физическое насилие. Такие вербальные битвы осмысляются в значительной мере it тех же терминах, что и физические» (там же). И будь то семейная ссора или акаде­мическая полемика, ведущаяся с соблюдением всех принятых традиций, в любом случае, утверждают Лакофф и Джонсон, спор ведется в терминах войны, потому что таковое его понимание встроено в концептуальную систему культуры, в которой мы существуем. Впрочем, авторы

оговаривают, что речь идет об определенном nine культуры и что такое понимание спора (а в рамках развиваемых авторами рассуждений и ис­пользуемого ими контекста мы вправе отожде­ствить его с понятием конфликта) может быть культурно ограничено.

Характерно, что в русском языке в старину вой­на, битва имели наименование «брань» (вспомни­те известное «поле брани»). В. Даль приводит к этому понятию следующий синонимический ряд: «Брань — ссора, перекоры, свара, раздор, несо­гласие, разлад, вражда, враждование; ругня, ругательство; бранные, ругательные, поносные слова; драка, колотня, свалка, рукопашная, побоище; война, сражение, бой, битва» (Даль, 1958, т. 1, с. 123). В разных понятиях общепринятой лексики люди улавливают общее, родовое значение современного понятия «конфликт», ко­торое — как все значения — представляет собой обобщенную идеальную модель объекта, представленную в сознании субъектов и фиксирующую существенные свой­ства объекта (Петренко, 1988, с. 18). Все использованные синонимы чем-то «похо­жи», а выбор какого-либо из них определяется тонкими нюансами общего значения. Интересно, что характер интерпретации понятия «конфликт» зависит от богат­ства и своеобразия «конфликтного опыта»: так, как уже упоминалось, в одном из отечественных исследований было показано, что участники групп с низким уровнем конфликтности соотносили конфликт прежде всего со столкновением позиций и то­чек зрения, а участники групп с высоким уровнем конфликтности связывали значе­ние конфликта с синонимами более сильной эмоциональной нагрузки — «раздор», «стычка», «схватка» и т. д. (Тащева, 1986) «Расшифровка» понятий в речи облегча­ется благодаря контексту слова, т. е. высказыванию в целом, включенность слова в определенный контекст обеспечивает его понимание, в обыденной речи люди, как правило, не нуждаются в терминологии-ческом уточнении.

Таким образом, анализ языковых данных не оставляет сомнений в том, что в обыденной речи интерпретация понятия «конфликт» осуществляется в терминах «борьбы» с ее объемным синонимическим рядом. «Включенность» понятия «конф­ликт» в подобный контекст не может не приводить к соответствующей эмоциональ­ной нагруженности содержания понятия.

Впрочем, борьба может интерпретироваться не как социокультурный феномен, но как врожденный инстинкт биологического происхождения. Наиболее известная точка зрения такого рода принадлежит К. Лоренцу, считающему, что в основе этого врожденного инстинкта лежит борьба за выживание. Его развитие в ходе длитель­ной эволюции связано с функциями, обеспечивающими биологическое преимуще­ство сильным индивидам — их выживание, улучшение генетического фонда вида, его распространение на более широком пространстве и др. (Лоренц, 1994).

Понятию борьбы посвящена специальная глава «Техника борьбы» в книге «Трак­тат о хорошей работе» польского праксеолога Т. Котарбинского. Он является одним из немногих исследователей, которому принадлежит попытка анализа явления, обозначенного

им самим как « негативное взаимодействие». Наряду с этим он использует термины «негативная кооперация» или «борьба», под которой понимается «любое действие с участием, по крайней мере, двух субъектов (исходя из предпосыл­ки, что и коллектив может быть субъектом), где, по крайней мере, один из субъектов препятствует другому» (Котарбинский, 1975, с. 206).

Этим понятием автор объединяет самые разнообразные виды деятельности — вооруженные действия и соревнование, спорт и интеллектуальное соперничество (споры) и даже интриги, шантаж и др.; по мнению Котарбинского, общее во всех этих видах деятельности, позволяющее объединить их единым термином «борьба», это то, что «люди нарочно затрудняют друг другу достижение целей, усиливая дав­ление принудительных ситуаций, критических положений, ситуаций с единствен­ным выходом...» (там же, с. 224).

На основании описания Котарбинского, а также работ других специалистов можно выделить группу методов, соответствующих понятию «борьбы». Они объ­единяют различные приемы давления на партнера, направленные на ослабление его позиции и соответствующее усиление собственной, что должно, в конечном счете, привести либо к принятию противостоящей стороной предлагаемой ей пози­ции, либо — по крайней мере — к отказу от своей позиции и выходу из ситуации.

Стратегия подавления приобретает отчетливое своеобразие, когда речь заходит о формах интерперсонального взаимодействия.

Доминирование является стратегией исключительной ориентации на свои соб­ственные интересы при пренебрежении интересами партнера и его позицией. Участ­ник конфликта использует все доступные ему средства, чтобы добиться своего, раз­решить возникшую проблему в свою пользу, получить максимум желаемого. При этом он либо игнорирует ту «цену» в отношениях, которая будет заплачена в ре­зультате его действий, либо не отдает себе в этом отчета. Считается, что данная стратегия поведения за счет напористости и давления на партнера может обеспечить человеку возможность тактического выигрыша в какой-то конкретной ситуа- ции, однако вызывает негативную реакцию окружающих и постепенно приводит к осложнению отношений с ними.

По результатам проведенных нами исследований, людей, «трудных» в общении, часто отличала выраженная ориентация на достижение собственных целей, стрем­ление добиваться своего, не считаясь с интересами и желаниями другого. Такая установка на жесткую реализацию своих интересов любой ценой неизбежно прояв­ляется в поведении человека. Его нежелание считаться с кем-либо или с чем-либо, кроме собственных интересов, приводит к тому, что он начинает испытывать труд­ности в решении проблем, зависящих от других. С этим и связана общая оценка, которую дают конфликтологи стратегии доминирования. Предполагается, что чем более долговременные отношения связывают участников взаимодействия (семья, совместная работа, общая или сопредельная территория и т. д.), тем более важным является сохранение их отношений, которые не должны приноситься в жертву сию­минутному выигрышу.