Файл: ПСИХОЛОГИЯ КОНФЛИКТА_Гришина.doc

Проведенный выше анализ работ, в той или иной мере затрагивающих вопросы достижения индивидом своей цели в условиях социального взаимодействия, позво­ляет охарактеризовать данную проблему следующим образом.

Взаимодействие в противоречивых ситуациях, где цели участников оказывают­ся либо несовместимыми, либо противоречивыми, актуализируют этический ас­пект, всегда явно или неявно опосредующий любую ситуацию межличностного вза­имодействия.

Конфликтное взаимодействие может вестись по правилам «честной игры», т. е. с соблюдением обоюдно принятых или подразумеваемых этических норм. Од­нако участники ситуации могут затеять игру с целью «перехитрить», «подавить» другого, в результате чего развивается взаимодействие по типу «нечестной игры». Этическая проблема возникает тогда, когда взаимодействие развивается по типу «нечестной игры», когда партнер рассматривается как средство или помеха в дости­жении каких-либо целей, а значит, должен быть использован или нейтрализован. Общение перестает вестись по правилам равного партнерства и развивается

суоъект-ооьеюныи тип взаимодействия, предполагающий использование специ­фических приемов воздействия на партнера, направленных на достижение своих це­лей и связанных либо с его использованием, либо с его нейтрализацией, устранени­ем как помехи.

Использование человеком приемов «нечестной игры» не снимает вопроса об оценке им собственных действий. В. Лефевром высказана идея, что «оценка субъектом себя и ощущение этой оценки как негативной или позитивной осуществляется без усилий сознания», решение возникает интуитивно в результате взаимодействия неосозна­ваемых и осознаваемых структур (Шрейдер, 1990, с. 35). Тем самым субъект факти­чески не может не оценивать определенным образом свои действия при реализации им стратегии «нечестной игры».

На основе интервьюирования участников конфликтов были выделены разные ва­рианты возможного нормативного обоснования человеком своих действий. Прежде всего, в этой ситуации человек может вообще не считать свои действия «нечестны­ми», например, оправдывая их «хорошими» целями или приписывая им социокуль­турную «принятость» («все так делают»). Исследования в области каузальной атри­буции показали, что индивиды имеют тенденцию рассматривать свое поведение и свои суждения как «нормальные», типичные, соответствующие обстоятельствам. Другой вариант состоит в том, что, в целом негативно оценивая подобные стратегии и считая их «неправильными», субъект свои собственные аналогичные действия ин­терпретирует иначе, приписывая им другой психологический смысл. Этот случай выше описывался нами в качестве «двойного стандарта» конфликта, когда одна и та же стратегия поведения описывалась как «позиция жалобщика», если имелись в виду окружающие, и воспринималась как «борьба за справедливость», если индивид говорил о себе. Мы убедились при обсуждении этого противоречия, что люди не за­мечали его, будучи убеждены, что «это совсем разные вещи». Кроме того, для обо­снования своих действий могут также использоваться специальные приемы «нечес­тной игры». Например, можно определенным образом спровоцировать партнера и, вынудив его к каким-то действиям, придать тем самым своим действиям характер «ответных мер»; можно использовать прием «возвеличивания партнера», чтобы оправдать свои «сильные» способы воздействия на него (Гришина, 1990, с. 163). Та­ким образом, даже при сознательном нарушении этических норм человек стремится придать своим действиям «законный» характер, стремится к их нормативному обо­снованию, а подчас и к некоторой «маскировке», имеющей своей целью создание приемлемого «смысла для других» (а возможно, и «смысла для себя»).

Как уже отмечалось специалистами, эффективность манипулятивных способов воздействия на партнера, когда он рассматривается как средство или помеха на пути достижения своих целей, невелика. Что же тогда обеспечивает «выживае­мость» подобных субъект-объектных стратегий во взаимодействии и их культур­ную сохранность? Поиск ответа на этот вопрос, по нашему мнению, должен вестись по следующим основным направлениям.

Прежде всего, подобный тип общения получает поддержку со стороны причин, обуславливающих утрату смысла в процессах общения, его «обессмысливание». Утрата смыслового, духовного измерения во взаимодействии видоизменяет его ха­рактер и порождает специфический тип отношений к окружающим. Общая природа

этих процессов может Сын. сетдни лучше помпы олашдарн |j (1990) и других ученых, работающих над проблематикой «смысла», в том число культурологов, акцентирующих в понимании культуры «смыслополагающие» ком­поненты, ее «осмысленный» характер (Одиссей, 1989). Можно привести и примеры конкретных исследований, в которых была установлена связь между потерей зна­чимых для себя целей в деятельности и нарастающим отчуждением от ситуации, в том числе и от своего непосредственного социального окружения (Basic Rea­dings..., 1978).

Стоящие за этим общие проблемы современного общества, затрагивающие эк­зистенциальную проблематику, не могут, однако, снять вопрос о социокультурной обусловленности «жестких», «силовых» или «мягких», «манипулятивных» спосо­бов «нечестного» взаимодействия. В своих работах В. Лефевр развивает идеи о со­ответствии между этической философией индивида и его психологическим типом, а также о социокультурной распространенности определенного типа этических представлений (Lefevre, 1982). Стратегия, направленная на «победу», независимо от того, какими средствами она достигается и достигается ли вообще, может оцени­ваться социумом выше, чем «компромиссные» стратегии (Лефевр, 1990). Тогда ин­дивид неизбежно начинает стремиться к «победе» любой ценой, демонстрирует бескомпромиссность и непримиримость, т. е. начинает использовать конфронтаци-

онные модели.

Ту же роль в межличностном взаимодействии играют социальные стереотипы, связанные с «образом врага». Яркой иллюстрацией этого в контексте обсуждаемой нами проблемы «нечестной игры» во взаимодействии является фрагмент из воспо­минаний Ксенофонта о диалоге Сократа с Евтидемом: «Сократ спрашивает, куда следует отнести ложь, к делам справедливым или несправедливым. Евтидем отно­сит ее в разряд несправедливых дел. В тот же разряд попадают у него обман, воров­ство и похищение людей для продажи в рабство. Сократ переспрашивает, можно ли что-либо из перечисленного считать справедливым, но Евтидем отвечает решитель­ным отрицанием. Итак, Евтидем сформулировал некоторое вербальное правило, согласно которому обман, грабеж и т. д. несправедливы. Убедившись в этом, Со­крат вновь начинает задавать вопросы: справедливы ли обман неприятеля, грабеж жителей неприятельского города и продажа их в рабство? И как ни странно, но все эти поступки Евтидем признает справедливыми» (Ксенофонт, 1993).

То, что считается несправедливым, меняет свой смысл на противоположный, как только речь заходит о «врагах». Уже приводились многочисленные примеры изменения логики оценки и поступка в зависимости от того, «свой», «другой» или «чужой» является главным действующим лицом ситуации. Чем более личности или обществу в отношениях с социальной средой свойственно в качестве основы своего взаимодействия с окружением использовать жесткую дихотомию «свои — чужие», чем меньше допускается возможность иной точки зрения, иного образа жизни или мировоззрения, тем более враждебно восприятие другого. При высокой степени непримиримости «другой» становится «врагом», по отношению к которому «все средства хороши».

Аналогичный анализ по отношению к межгрупповым конфликтам проводит П. Н. Шихирев. «Другая» группа, ущемляющая интересы (действительно или мни-

мо) собственной группы, наделяется «образом врага», в котором акцентируются и преувеличиваются отрицательные черты. Далее ей приписываются причины всех несчастий, бед, проблем, для решения которых надо «уничтожить врага» (победить, наказать, убрать и т. д.). Эта задача облегчается «дегуманизацией» врага: «они» ли­шаются человеческих черт, изображаются как «звери», «потерявшие человеческий облик», «нелюди» и т. д. Конфликт усиливается тем, что собственная неприязнь по­догревается ощущением неприязни со стороны «противника», действующего по той же схеме; таким образом, стороны в межгрупповом конфликте своим противо­стоянием и антагонизмом подтверждают свои версии относительно враждебности друг друга (Шихирев, цит. по: Гостев, 1993, с. 41-42).

Выполненный анализ позволяет подтвердить существование проблемы этиче­ских норм взаимодействия в конфликтах — сложившегося представления об «этике конфликта». Выделены основные формы ее нарушения как на уровне вербального взаимодействия, так и на уровне использования «силовых» или «манипулятивных» приемов воздействия на партнера. В качестве примера нами были выбраны для ана­лиза этические нормы конфликтного взаимодействия, получившие в литературе ме­тафорическое обозначение «нечестной игры». Описание проблемы нарушения эти­ческих норм взаимодействия в конфликте ради достижения своих целей предприня­то нами в двух основных аспектах — в рамках вербального взаимодействия партне­ров и в рамках описания их поведения, действий, приемов поведения и т. д.

Модели развития межличностной конфликтной ситуации

Большинство типологий конфликта основано либо на характеристиках его сто­рон (таковы распространенные в западной социологии классификации, выделяю-'щие различные уровни конфликта, например 18-уровневая структурная классифи­кация С. Чейза, охватывающая конфликтные явления от внутриличностного и меж­личностного уровней до конфликтов между государствами, нациями и т.д., вплоть до противостояния Восток—Запад), либо на причинах конфликтов (обычно в рам­ках одного его вида, например, причины организационных конфликтов), либо на со­четании того и другого. Однако статичные характеристики, положенные в основу подобных типологий, ограничивают их диагностические возможности; распростра­ненность подобных схем может быть объяснена только относительной легкостью их построения.

Гораздо заманчивее и перспективнее было бы различение типов конфликтов, основанное на их динамике, внутренней структуре и т. д. Одна из наиболее извест­ных попыток этого рода осуществлена А. Рапопортом, выделяющим такие типы конфликтов, как «борьба», «игры» и «дебаты» (Rapoport, 1974). Он пытается опи­сать эти типы конфликтов на основании различия их характеристик, используя при этом и разные подходы, и разные объяснительные ключи. Так, «борьба», по мнению автора, лучше описывается с помощью психологических концепций агрессии, «игры» — на основе теории игр и других математических моделей, «дебаты» долж­ны изучаться с помощью теории Павлова, Фрейда и т. д. По словам К. Финка, типо-

логия Рапопорта «что не эмпирические классы конфликт как явления, а, идеальные типы, представляющие три различные совокупности общих предполо­жений о структуре и динамике конфликтных ситуаций» (цит. по: Доронина, 1981,

с 71).

Нередко описание разных «форм» конфликтных ситуаций можно найти в попу­лярной литературе по практическим проблемам общения людей с понятным для такого рода литературы интересом к «типам». Так, Е. Мелибруда говорит о разных формах столкновений между людьми. Часто эти столкновения проявляются в виде борьбы противников; «другие формы столкновений больше похожи на поединки боксеров или фехтовальщиков — главное, к чему стремятся партнеры, — это дока­зать свое преимущество над другими»; бывают также интеллектуальные споры, конфронтации разных позиций и т. д. (Мелибруда, 1986, с. 19-20). Автор не приво­дит никаких критериев различения этих видов конфликтов, неочевидны (точнее, различны) и основания, по которым оно проводится; впрочем, возможно, подобные требования излишни к работам популярного жанра.

Очевидно, однако, что попытки увидеть разные «формы» конфликтных ситуаций как в вышеупомянутых работах, так и в работах других авторов, исходят из пред­ставления о существовании различной «внутренней природы», «внутренней логи­ки» конфликта, о существовании различных возможностей его развития.

Анализ многочисленных конфликтов позволил нам эмпирическим путем прийти к выделению трех моделей развития конфликта, которые являются обобщением ра­нее развитых представлений о возникновении конфликтов и конфликтном взаимо­действии.

Вкратце напомним о наших рассуждениях. Восприятие и интерпретация ситуа­ции становятся основой ее «определения», которое, в свою очередь, «задает» выбор способа реагирования человека на ситуацию.

Конфликтное взаимодействие развивается на фоне определенного ситуацион­ного контекста, включающего, как отмечалось ранее, общий кооперативный или конкурентный характер взаимодействия сторон, условия протекания конфликта, наличие «третьих сил», способствующих усилению или ослаблению конфликта, и др., а также прежний опыт взаимодействия сторон.

Ситуационный контекст

Характер ситуации

(кооперативный или

конкурентный)

Условия протекания конфликта

Наличие «третьих сил»

Опыт отношений сторон

Установка на взаимодействие

Важнейшим фактором, определяющим установку человека на тот или иной тип взаимодействия с партнером в конфликте, является прежний опыт их отношений Остальные компоненты ситуационного контекста играют роль фона, условий, при­обретающих то или иное значение, играющих или не играющих свою роль в зависи­мости от опыта прежних отношений сторон.

Можно выделить три принципиальных типа прежних отношений сторон. Пред­ставим себе первый конфликт — семейную пару или пару друзей, история взаимо­отношений которых позволяет говорить о позитивном опыте отношений. Между ними либо фактически не было серьезных разногласий, либо эти разногласия ус­пешно преодолевались. Этот позитивный опыт позволяет им рассчитывать на то, что и в новой ситуации противоречий они найдут общий язык и договорятся. ' \

Для участников второго конфликта характерно то, что им не всегда удавалось • достичь соглашения и полностью преодолевать возникавшие противоречия. Этот,? опыт зафиксирован в укрепившихся у них представлениях, что они не всегда нахо-* \ дят общий язык. Когда мы говорим о своих отношениях с кем-то: «Мы не всегда \ понимаем друг друга», или «Мы по-разному смотрим на многие вещи», или даже \. «Мы разные люди», мы фактически обозначаем этими словесными формулами-1 именно свой непреодоленный опыт разногласий с этим человеком. Наконец, третий' \ возможный вариант — это ситуация, когда прежние отношения сторон включают' | не только опыт непреодоленных разногласий, но и опыт негативного эмоционально-; I го взаимодействия: в прежних конфликтных ситуациях они не только не понимали' друг друга, но это непонимание сопровождалось негативными эмоциями, неприяз­нью или враждебностью

Если спросить участников конфликта, каков их прогноз относительно новой си­туации возникших между ними разногласий, то в их ответах отразится опыт их пре­жних отношений. Например, этот вопрос можно задать в такой форме: «Как вы счи­таете, вам удастся найти общий язык, как-то договориться в этой ситуации?» В пер­вом случае мы получим утвердительный ответ: «Думаю, что да», «Всегда можно до­говориться, если хочешь» и т. д. Во втором случае опыт прежних недоговоренностей не дает такой уверенности, участники конфликта часто уже не могут сказать «да», но не хотят говорить «нет», и потому в основном отвечают уклончиво: «Не знаю»', «Трудно сказать» и т. д. Если же их отношения отягощены и негативным эмоцио­нальным взаимодействием, то это проявляется в их ответах новым эмоциональным противостоянием и часто не невозможностью, но нежеланием договариваться: «Да не хочу я с ним вообще ни о чем договариваться» или «£ ним вообще невозможно разговаривать».