Файл: Шоу Бернард - Дом где разбиваются сердца.doc

генерала А и сражался, а не отступил, как ему следовало. Прекрасный сюжет

для комедии, вне всякого сомнения,- теперь, когда война окончена. Но если бы

генерал А выболтал все это в свое время, как бы это подействовало на солдат

генерала Б? И если бы со сцены стало известно, что премьер-министр и военный

министр, под началом которых состоял генерал А, думали о нем, как бы это

сказалось на судьбе Англии? Вот почему, несмотря на острейшие искушения, из

соображений лояльности комедии следовало тогда молчать. Ведь искусство

драматурга не ведает патриотизма; не признает иных обязательств, кроме

верности подлинной истории; ему нет дела, погибнет ли Германия или Англия;

оно готово скорее крикнуть вместе с Брунгильдой: "Lass'uns verderben,

lachend zu grunde geh'n", [Пусть мы падем, и, смеясь, погибнем (нем.)] чем

обманывать или быть обманутым. И таким образом, во время войны искусство

драматурга становится большей опасностью, чем яд, клинок или тринитротолуол.

Вот почему я не должен был выпускать на сцену "Дом, где разбиваются сердца"

во время войны: немцы в любой момент могли последний акт спектакля

превратить из вымысла в реальность и не стали бы, пожалуй, дожидаться

подсказки из будки суфлера.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Ясный сентябрьский вечер. Живописный гористый пейзаж

северного Сусекса открывается из окон дома, построенного

наподобие старинного корабля с высокой кормой, вокруг

которой идет галерея. Окна в виде иллюминаторов,

обшитые досками, идут вдоль всей стены настолько часто,

насколько это позволяет ее устойчивость. Ряд шкафчиков

под окнами образует ничем не обшитый выступ,

прерывающийся примерно не середине, между ахтерштевнем

и бортами, двухстворчатой стеклянной дверью. Вторая

дверь несколько нарушает иллюзию, она приходится как бы

по левому борту корабля, но ведет не в открытое море,

как ей подобало бы, а в переднюю. Между этой дверью и

галереей стоят книжные полки. У двери, ведущей в

переднюю, и у стеклянной двери, которая выходит на

галерею, - электрические выключатели. У стены,

изображающей правый борт, - столярный верстак, в

тисках его закреплена доска. Пол усеян стружками, ими же

доверху наполнена корзина для бумаги. На верстаке лежат

два рубанка и коловорот. В этой же стене, между

верстаком и окнами, узкий проход с низенькой дверцей, за

которой видна кладовая с полками; на полках бутылки и

кухонная посуда.

На правом борту, ближе к середине, дубовый чертежный

стол с доской, на которой лежат рейсшина, линейки,

угольники, вычислительные приборы; тут же блюдечки с

акварелью, стакан с водой, мутной от красок, тушь,

карандаши и кисти. Доска положена так, что окно

приходится с левой стороны от стула чертежника. На полу,

справа от стола, корабельное кожаное пожарное ведро. На

левом борту, рядом с книжными полками, спинкой к окнам,

стоит диван; это довольно массивное сооружение из

красного дерева престранно покрыто вместе с изголовьем

брезентом, на спинке дивана висят два одеяла. Между

диваном и чертежным столом, спинкой к свету, большое

плетеное кресло с широкими подлокотниками и низкой

покатой спинкой; у левой стены, между дверью и книжной

полкой, - небольшой, но добротный столик тикового

дерева, круглый, с откидной крышкой. Это единственный

предмет убранства в комнате, который - впрочем, отнюдь

не убедительно - позволяет допустить, что здесь

участвовала и женская рука. Голый, из узких досок. ничем

не покрытый пол проконопачен и начищен пемзой, как

палуба.

Сад, куда ведет стеклянная дверь, спускается на южную

сторону, а за ним уже виднеются склоны холмов. В глубине

сада возвышается купол обсерватории. Между обсерваторией

и домом - маленькая эспланада, на ней флагшток; на

восточной стороне эспланады висит гамак, на западной

стоит длинная садовая скамья.

Молодая девушка, в шляпе, перчатках и плаще, сидит на

подоконнике, повернувшись всем телом, чтобы видеть

расстилающийся за окном пейзаж. Она сидит, опершись

подбородком на руку, свесив небрежно другую руку, в

которой она держит томик Шекспира, заложив палец на той

странице, где она читала. Часы бьют шесть.

Молодая девушка поворачивается и смотрит на свои часы.

Она встает с видом человека, который давно ждет и уже

выведен из терпения. Это хорошенькая девушка, стройная,

белокурая, с вдумчивым лицом, она одета очень мило, но

скромно, - по всей видимости, это не праздная модница.

Со вздохом усталой покорности она подходит к стулу у

чертежного стола, садится, начинает читать Шекспира.

Постепенно книга опускается на колени, глаза девушки

закрываются, и она засыпает.

Пожилая служанка входит из передней с тремя

неоткупоренными бутылками рома на подносе. Она проходит

через комнату в кладовую, не замечая молодой девушки, и

ставит на полку бутылки с ромом, а с полки снимает и

ставит на поднос пустые бутылки. Когда она идет обратно,

книга падает с колен гостьи, девушка просыпается, а

служанка от неожиданности так вздрагивает, что чуть не

роняет поднос.

Служанка. Господи помилуй!

Молодая девушка поднимает книгу и кладет на стол.

Простите, что я разбудила вас, мисс. Только я что-то вас не знаю. Вы

кого же здесь ждете?

Девушка. Я жду кого-нибудь, кто бы дал мне понять, что в этом доме знают о

том, что меня сюда пригласили.

Служанка. Как, вы приглашены? И никого нет? Ах ты господи!

Девушка. Какой-то сердитый старик подошел и посмотрел в окно. И я слышала,

как он крикнул: "Няня, тут у нас на корме молоденькая хорошенькая

женщина, подите-ка узнайте, что ей нужно". Это вы няня?

Служанка. Да, мисс. Я няня Гинеc. А это, значит, был старый капитан Шотовер,

отец миссис Хэшебай. Я слышала, как он кричал, но я подумала, что он

насчет чего-нибудь другого. Верно, это миссис Хэшебай вас и пригласила,

деточка моя?

Девушка. По крайней мере, я так поняла. Но, пожалуй, мне, право, лучше уйти.

Няня. Нет, что вы, бросьте и думать об этом, мисс. Если даже миссис Хэшебай

и забыла, так это будет для нее приятный сюрприз.

Девушка. Признаться, для меня это был довольно неприятный сюрприз, когда я

увидела, что меня здесь не ждут.

Няня. Вы к этому привыкнете, мисс. Наш дом полон всяческих сюрпризов для

того, кто не знает наших порядков.

Капитан Шотовер неожиданно заглядывает из передней; это

еще вполне крепкий старик с громадной белой бородой; он

в бушлате, на шее висит свисток.

Капитан Шотовер. Няня, там прямо на лестнице валяются портплед и саквояж;

по-видимому, брошены нарочно для того, чтобы каждый о них спотыкался. И

еще теннисная ракетка. Что за дьявол все это набросал?

Девушка. Боюсь, что это мои вещи.

Капитан Шотовер (подходит к чертежному столу). Няня, кто эта заблудившаяся

юная особа?

Няня. Они говорят, мисс Гэсси пригласила их, сэр.

Капитан Шотовер. И нет у нее, бедняжки, ни родных, ни друзей, которые могли

бы ее предостеречь от приглашения моей дочери? Хорошенький у нас дом,

нечего сказать! Приглашают юную привлекательную леди, вещи ее полдня

валяются на лестнице, а она здесь, на корме, предоставлена самой себе -

усталая, голодная, заброшенная. Это у нас называется гостеприимством!

Хорошим тоном! Ни комнаты не приготовлено, ни горячей воды. Нет

хозяйки, которая бы встретила. Гостье, по-видимому, придется ночевать

под навесом и идти умываться на пруд.

Няня. Хорошо, хорошо, капитан. Я сейчас принесу мисс чаю, и пока она будет

пить чай, комната будет готова. (Обращается к девушке.) Снимите,

душенька, шляпку. Будьте как дома. (Идет к двери в переднюю.)

Капитан Шотовер (когда няня проходит мимо него). "Душенька"! Ты воображаешь,

женщина, что, если эта юная особа оскорблена и оставлена на произвол

судьбы, ты имеешь право обращаться к ней так, как ты обращаешься к моим

несчастным детям, которых ты вырастила в полнейшем пренебрежении к

приличиям?

Няня. Не обращайте на него внимания, деточка. (С невозмутимым спокойствием

проходит в переднюю и направляется в кухню.)

Капитан Шотовер. Окажите мне честь, сударыня, сообщите, как вас зовут?

(Усаживается в большое плетеное кресло.)

Девушка. Меня зовут Элли Дэн.

Капитан Шотовер. Дэн... Был у меня как-то давно боцман, который носил

фамилию Дэн. Он, в сущности, был китайским пиратом, потом открыл

лавочку, торговал всякой корабельной мелочью; и у меня есть полное

основание полагать, что все это он украл у меня. Можно не сомневаться,

что он разбогател. Так вы - его дочь?

Элли (возмущенная). Нет. Конечно нет! Я с гордостью могу. сказать о своем

отце, что хотя он и не преуспел в жизни, зато ни одна душа не может

сказать про него ничего дурного. Я считаю, что мой отец - лучший из

людей.

Капитан Шотовер. Должно быть, он очень переменился. Не достиг ли он седьмой

степени самосозерцания?

Элли. Я вас не понимаю.

Капитан Шотовер. Но как это ему удалось, если у него есть дочь? У меня,

видите ли, сударыня, две дочери. Одна из них Гесиона Хэшебай, которая

вас сюда пригласила. Я вот стараюсь поддерживать порядок в этом доме, а

она его переворачивает вверх дном. Я стремлюсь достигнуть седьмой

степени самосозерцания, а она приглашает гостей и предоставляет мне

занимать их.

Няня возвращается с чайным подносом и ставит его на

тиковый столик.

Есть у меня еще дочь, которая, слава богу, находится в весьма

отдаленной части нашей империи со своим чурбаном мужем. Когда она была

маленькой, она считала резную фигуру на носу моего корабля, который

назывался "Неустрашимый", самой прекрасной вещью на свете. Ну, а ее

жених несколько напоминал эту фигуру. У него было точь-в-точь такое же

выражение лица: деревянное, но в то же время предприимчивое. Вышла за

него замуж. И ноги ее больше не будет в этом доме.

Няня (подвигает столик с чайным прибором к столу}. Вот уж, можно сказать, вы

маху дали. Как раз она сию минуту в Англии. Вам уже три раза на этой

неделе говорили, что она едет домой на целый год, для поправления

здоровья. И вы должны бы радоваться, что увидите свою родную дочь после

стольких лет разлуки.

Капитан Шотовер. А я нисколько не радуюсь. Естественный срок привязанности

человеческого животного к своему детенышу - шесть лет. Моя дочь Ариадна

родилась, когда мне было сорок шесть, сейчас мне восемьдесят восемь.

Если она явится сюда, меня нет дома. Если ей что-нибудь нужно, пусть

берет. Если она будет спрашивать обо мне - внушите ей, что я дряхлый

старик и совершенно ее не помню.

Няня. Ну что это за разговоры при молодой девушке! Нате, душечка, выпейте

чайку. И не слушайте его. (Наливает чашку чаю.)

Капитан Шотовер (гневно поднимаясь). Силы небесные! Они поят невинного

ребенка индийским чаем, этим зельем, которым они дубят свои собственные

кишки. (Хватает чашку и чайник и выливает все в кожаное ведро.)

Элли (чуть не плача}. Ах, прошу вас, я так устала. И мне так хотелось пить.

Няня. Ну что же это вы делаете! Глядите, ведь бедняжка едва

на ногах держится.

Капитан Шотовер. Я вам дам моего чаю. И не прикасайтесь к этому обсиженному

мухами сухарю. Этим только собак кормить. (Исчезает в кладовой.)

Няня. Ну что за человек! Недаром говорят, будто б он, перед тем как его

произвели в капитаны, продал душу черту там, на Занзибаре. И чем он

старше становится, тем я все больше этому верю.