ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.01.2024
Просмотров: 1385
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
Самосознание и научное творчество.
III. Научно-техническая революция
Способ существования и функции науки
Нестабильность и специфика научного мышления
Нестабильность стихийная и нестабильность осознанная
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОПЫТНОЙ НАУКИ В ЕВРОПЕ XVI – XVIII ВЕКОВ
Индустриальное производство и типологическое развитие
логической картины мира Аристотеля в научные представления о мире
омертвлены в металле и полупроводниковой глине, а также и с появлением кибернетики, рассматривающей все процессы этого типа единством стабильной программы и действий по отрицательной обратной связи, окончательно развеяны надежды на обнаружение в сфере практической деятельности какого-либо источника новизны. Таким образом, великое сражение физики с метафизикой окончилось к полному удовольствию ученого люда, окончилось ниспровержением метафизики с теологических высот куда-то «за спину», с глаз долой, в ритуал. Полную свободу от метафизических и теологических оков Энгельс отмечает как английскую специфику XIX в. «Юмовский скептицизм еще поныне является формой всякого иррелигиозного философствования в Англии. Мы не можем знать, – рассуждают представители этого мировоззрения,– существует ли какой-нибудь бог, если же какой-либо и существует, то всякое общение для него с нами невозможно, а значит нам нужно строить нашу практику так, как будто никакого бога и не существует»98.
Для науки, вернее, для естествознания, эта свобода была бесспорным и великим благом, но дело обстояло далеко не так благополучно в науках общественных. И когда сейчас, в разгар научно-технической революции, читаешь ученые сомнения насчет того, почему это сегодня общественные науки вроде как бы отстают, невольно проникаешься уважением к чувству юмора ученого: «Мне думается, – пишет Капица, – что создавшиеся сейчас внешние условия для общественных наук несколько подобны тем, в которых естественные науки были в средние века. Хорошо известно, что
133
главным тормозом развития естественных наук в то время было схоластическое окружение. В те времена церковь брала на себя монополию схоластически-догматического толкования всех явлений природы, решительно отметая все, что хоть в малейшей мере противоречило каноническим писаниям. Этим и тормозилось развитие естественных наук. Только триста лет назад естественные науки вырвались из-под опеки церкви и. стали быстро развиваться, и это развитие идет нарастающими темпами по сей день! Сейчас существует большое разнообразие государственных структур, которые признают за истину только то в общественных науках, что доказывает целесообразность этих структур Естественно, что при таких условиях развитие общественных наук сильно стеснено»
99. Вот оно в чем, оказывается, дело. И чего это они, общественные науки, не вырываются?
Чтобы понять, каким способом науке удается обойти запрет Юма на вывод из ритуала «новых правил образа действия и поведения», нам следует обратиться к истории межритуальных контактов и особенно заимствований. Мы уже говорили о том любопытном факте, что некоторые бесполезные или играющие весьма скромную роль в породившем их ритуале вещи, вроде пороха или компаса, могут начать новую и очень бурную жизнь в другом ритуале. Явления этого рода известны не только из истории взаимоотношений Китая и Европы, они встречаются в различных формах, как частный случай «аккультурация» в ритуалах всех типов. Здесь трудность «вывода» обходится тем некорректным на первый взгляд способом, когда из ритуала, собственно говоря, ничего не выводится, а, совсем напротив, в ритуал нечто вводится.
В процессах заимствования возникают примерно те же явления, что и в процессе внедрения достижений науки. Предмет заимствований редко остается неизменным, он, как правило, если заимствование прочно и включает не только продукт, но и технологию его изготовления трансформируется в новом ритуале, часто с распадом на целое семейство новых элементов ритуала. Этот механизм, когда, появляясь на горизонте ритуала, инновация присваивается в два или большее число этапов остается в силе и для науки. Более того, выработав институт публикации наука активно избегает простого ввода в ритуал нового, искусственно фиксирует и задерживает то, что принято называть заимствованиями на горизонте ритуала в диссоциированной форме принципов, вкладов или научного знания.
Выработка этого механизма отчуждения научного полупродукта, ключом которого оказывается публикация, была вместе с тем и кристаллизацией внутренней формы науки, функционального разложения научной деятельности на чистую и прикладную. Прайс так описывает становление научной деятельности и публикации: «Сразу после 1660 года учреждаются национальные научные общества современного типа, а с ними возникают и первые научные периодические издания. Как раз в это время ученые впервые начинают писать статьи вместо книг, которые до этого времени были единственной формой научного продукта. В настоящее время мировой список существовавших когда-либо журналов
134
насчитывает около 50000 научных периодических изданий, из которых около 30 000 продолжают выходить и сегодня. Всего они опубликовали около 6 млн. научных статей и увеличивают число публикаций примерно
на 500 000 статей в год»100.
Вместе с тем начальная форма публикации значительно отличается от современной, для которой характерно подчеркивание связи нового с наличным, характерна статья с развитым научным аппаратом. «Различие между такими публикациями и научными статьями,– замечает Прайс,– я бы провел по методу накопления и стыковки научной информации. Речь идет о принятом теперь способе, в согласии с которым каждая статья возникает на фундаменте других статей и сама, в свою очередь, становится одним из отправных моментов для следующей. Указаниена источники – наиболее яркое проявление этого ученого способа кирпичной кладки, по подшивкам многих научных журналов можно видеть, что где-то около 1850 года возникает традиция открыто ссылатьсяна работы предшественников, по отношению к которым статья мыслитсяхорошо разработанным и существенным дополнением, в чем, собственно, и состоит смысл статьи. До этого времени не было ничего похожего на это «срастание», «стыковку» знания, хотя сноски-примечания так же древни, как и сама схоластика»101.
В настоящее время в науке и вокруг науки идут споры о традиционных формах научной коммуникации, в частности о научной статье. Высказываются самые радикальные мнения вплоть до того, что и научный журнал и статья объявляются анахронизмами в теле науки, что они якобы «убиты» (Бернал) ее прогрессом. Но попытки избавиться от статьи, заменить ее какими-то новыми формами коммуникации, не дают пока обнадеживающих результатов. Кобланз, специалист по научной информации, анализируя результаты таких попыток, пишет: «Новые журналы ... печатают только краткие статьи. Однако примерно в то же время появляются более полные отчеты в сборниках института, в котором работает автор. А через полгода – год около половины из них оказывается на страницах какого-нибудь научного журнала, или, с некоторыми изменениями, в тезисах очередной конференции, или в других печатных органах. Совершенно ясно, что многократная публикация результатов одного и того же исследования ведет к переполнению существующей системы научной информации и в сильной степени засоряет весь механизм библиографического контроля»102.
Эта неожиданная живучесть и стойкость статьи к ударам судьбы лишь частично может быть объяснена малой изученностью проблемы информации и, соответственно, недостаточной действенностью предпринимаемых в этой области мер. Более, правдоподобным представляется другое объяснение, которое, рассматривает научную статью как стихийно выработавшийся в науке институт ключевого типа, в котором пересекаются и фиксируются как социально ценные несколько функций, существенно важных как для самой науки, так и для общества. Мы не склонны здесь упрощать задачу в духе определения Прайса: «...наука есть то, что публикуется в научных статьях, журналах и монографиях». Хотя такое определение, отождествляющее накопленную массу знаний с массивом публикаций, представляется нам правомерным и имеет большое значение в количественных исследованиях науки, для наших целей более
135
любопытными оказываются те аспекты, которые показывают научную статью специфической формой канонического знания, т.е. знания как раз того типа, с которым мы впервые столкнулись в пиратском ремесле и которое предполагает «завершение творчеством».
Говорить об этой специфике оформленного в научную статью знания нам позволяет множество фактов, а именно: связь статьи с другими статьями (связь цитирования); участие статьи в порождении новых статей (теоретическое ценообразование); участие статьи в порождении технологических и вообще практических инноваций (практическое ценообразование); способность статьи мигрировать, входить как целостность или частями в новые связи; участие статьи в процессах самосознания науки; ранговое распределение статей по авторам и т.д. и т.п. Все эти функции, а также и ряд других перекрещиваются в статье, что показывает ее и потомком наличной популяции статей и родителем будущих, который попутно исполняет социально-необходимую должность носителя проверенного на объективную истинность принципа. А главное – это пересечение функций вскрывает наличие в науке уровня публикаций, уровня незавершенного формализма, на который отчуждается первичный продукт научного творчества как на своего рода развилку, где перед продуктом два постоянно открытых пути: путь в ритуал через прикладные науки и путь порождения нового знания в системе чистых наук.
Поскольку любой незавершенный формализм предполагает некоторый уровень абстракции, то первым делом нам следует попытаться определить, меру абстракции знания, представленного научной статьей. И здесь мы сразу наталкиваемся на поразительную вещь: все выведенное на уровень публикации знание есть знание в форме «если – то». Иными словами, это знание, в котором не содержится формальных и целевых причин, а лишь причины материальные и действующие. Но вместе с тем эти последние образуют комплекс не вероятностного, а достоверного типа, т.е. более точная формула представленного на уровне публикации знания выглядела бы так «если... то необходимо и обязательно только...». Это уточнение важно для нас в том плане, что достоверность выведенного на уровень публикации знания предполагает возможность бесконечного повтора, т.е. содержит необходимое с точки зрения ритуала свойство независимости от конкретных условий пространства и времени, а с ним и способность перехода от единичного к многому и, наоборот, по принципу идентичности: онтологической – объекты, различенные только по пространству и времени, идентичны; или функциональной – системы, у которых равные сигналы на входе дают равные сигналы на выходе, идентичны.
Для науки, вернее, для естествознания, эта свобода была бесспорным и великим благом, но дело обстояло далеко не так благополучно в науках общественных. И когда сейчас, в разгар научно-технической революции, читаешь ученые сомнения насчет того, почему это сегодня общественные науки вроде как бы отстают, невольно проникаешься уважением к чувству юмора ученого: «Мне думается, – пишет Капица, – что создавшиеся сейчас внешние условия для общественных наук несколько подобны тем, в которых естественные науки были в средние века. Хорошо известно, что
133
главным тормозом развития естественных наук в то время было схоластическое окружение. В те времена церковь брала на себя монополию схоластически-догматического толкования всех явлений природы, решительно отметая все, что хоть в малейшей мере противоречило каноническим писаниям. Этим и тормозилось развитие естественных наук. Только триста лет назад естественные науки вырвались из-под опеки церкви и. стали быстро развиваться, и это развитие идет нарастающими темпами по сей день! Сейчас существует большое разнообразие государственных структур, которые признают за истину только то в общественных науках, что доказывает целесообразность этих структур Естественно, что при таких условиях развитие общественных наук сильно стеснено»
99. Вот оно в чем, оказывается, дело. И чего это они, общественные науки, не вырываются?
3. Фундаментальность
Чтобы понять, каким способом науке удается обойти запрет Юма на вывод из ритуала «новых правил образа действия и поведения», нам следует обратиться к истории межритуальных контактов и особенно заимствований. Мы уже говорили о том любопытном факте, что некоторые бесполезные или играющие весьма скромную роль в породившем их ритуале вещи, вроде пороха или компаса, могут начать новую и очень бурную жизнь в другом ритуале. Явления этого рода известны не только из истории взаимоотношений Китая и Европы, они встречаются в различных формах, как частный случай «аккультурация» в ритуалах всех типов. Здесь трудность «вывода» обходится тем некорректным на первый взгляд способом, когда из ритуала, собственно говоря, ничего не выводится, а, совсем напротив, в ритуал нечто вводится.
В процессах заимствования возникают примерно те же явления, что и в процессе внедрения достижений науки. Предмет заимствований редко остается неизменным, он, как правило, если заимствование прочно и включает не только продукт, но и технологию его изготовления трансформируется в новом ритуале, часто с распадом на целое семейство новых элементов ритуала. Этот механизм, когда, появляясь на горизонте ритуала, инновация присваивается в два или большее число этапов остается в силе и для науки. Более того, выработав институт публикации наука активно избегает простого ввода в ритуал нового, искусственно фиксирует и задерживает то, что принято называть заимствованиями на горизонте ритуала в диссоциированной форме принципов, вкладов или научного знания.
Выработка этого механизма отчуждения научного полупродукта, ключом которого оказывается публикация, была вместе с тем и кристаллизацией внутренней формы науки, функционального разложения научной деятельности на чистую и прикладную. Прайс так описывает становление научной деятельности и публикации: «Сразу после 1660 года учреждаются национальные научные общества современного типа, а с ними возникают и первые научные периодические издания. Как раз в это время ученые впервые начинают писать статьи вместо книг, которые до этого времени были единственной формой научного продукта. В настоящее время мировой список существовавших когда-либо журналов
134
насчитывает около 50000 научных периодических изданий, из которых около 30 000 продолжают выходить и сегодня. Всего они опубликовали около 6 млн. научных статей и увеличивают число публикаций примерно
на 500 000 статей в год»100.
Вместе с тем начальная форма публикации значительно отличается от современной, для которой характерно подчеркивание связи нового с наличным, характерна статья с развитым научным аппаратом. «Различие между такими публикациями и научными статьями,– замечает Прайс,– я бы провел по методу накопления и стыковки научной информации. Речь идет о принятом теперь способе, в согласии с которым каждая статья возникает на фундаменте других статей и сама, в свою очередь, становится одним из отправных моментов для следующей. Указаниена источники – наиболее яркое проявление этого ученого способа кирпичной кладки, по подшивкам многих научных журналов можно видеть, что где-то около 1850 года возникает традиция открыто ссылатьсяна работы предшественников, по отношению к которым статья мыслитсяхорошо разработанным и существенным дополнением, в чем, собственно, и состоит смысл статьи. До этого времени не было ничего похожего на это «срастание», «стыковку» знания, хотя сноски-примечания так же древни, как и сама схоластика»101.
В настоящее время в науке и вокруг науки идут споры о традиционных формах научной коммуникации, в частности о научной статье. Высказываются самые радикальные мнения вплоть до того, что и научный журнал и статья объявляются анахронизмами в теле науки, что они якобы «убиты» (Бернал) ее прогрессом. Но попытки избавиться от статьи, заменить ее какими-то новыми формами коммуникации, не дают пока обнадеживающих результатов. Кобланз, специалист по научной информации, анализируя результаты таких попыток, пишет: «Новые журналы ... печатают только краткие статьи. Однако примерно в то же время появляются более полные отчеты в сборниках института, в котором работает автор. А через полгода – год около половины из них оказывается на страницах какого-нибудь научного журнала, или, с некоторыми изменениями, в тезисах очередной конференции, или в других печатных органах. Совершенно ясно, что многократная публикация результатов одного и того же исследования ведет к переполнению существующей системы научной информации и в сильной степени засоряет весь механизм библиографического контроля»102.
Эта неожиданная живучесть и стойкость статьи к ударам судьбы лишь частично может быть объяснена малой изученностью проблемы информации и, соответственно, недостаточной действенностью предпринимаемых в этой области мер. Более, правдоподобным представляется другое объяснение, которое, рассматривает научную статью как стихийно выработавшийся в науке институт ключевого типа, в котором пересекаются и фиксируются как социально ценные несколько функций, существенно важных как для самой науки, так и для общества. Мы не склонны здесь упрощать задачу в духе определения Прайса: «...наука есть то, что публикуется в научных статьях, журналах и монографиях». Хотя такое определение, отождествляющее накопленную массу знаний с массивом публикаций, представляется нам правомерным и имеет большое значение в количественных исследованиях науки, для наших целей более
135
любопытными оказываются те аспекты, которые показывают научную статью специфической формой канонического знания, т.е. знания как раз того типа, с которым мы впервые столкнулись в пиратском ремесле и которое предполагает «завершение творчеством».
Говорить об этой специфике оформленного в научную статью знания нам позволяет множество фактов, а именно: связь статьи с другими статьями (связь цитирования); участие статьи в порождении новых статей (теоретическое ценообразование); участие статьи в порождении технологических и вообще практических инноваций (практическое ценообразование); способность статьи мигрировать, входить как целостность или частями в новые связи; участие статьи в процессах самосознания науки; ранговое распределение статей по авторам и т.д. и т.п. Все эти функции, а также и ряд других перекрещиваются в статье, что показывает ее и потомком наличной популяции статей и родителем будущих, который попутно исполняет социально-необходимую должность носителя проверенного на объективную истинность принципа. А главное – это пересечение функций вскрывает наличие в науке уровня публикаций, уровня незавершенного формализма, на который отчуждается первичный продукт научного творчества как на своего рода развилку, где перед продуктом два постоянно открытых пути: путь в ритуал через прикладные науки и путь порождения нового знания в системе чистых наук.
Поскольку любой незавершенный формализм предполагает некоторый уровень абстракции, то первым делом нам следует попытаться определить, меру абстракции знания, представленного научной статьей. И здесь мы сразу наталкиваемся на поразительную вещь: все выведенное на уровень публикации знание есть знание в форме «если – то». Иными словами, это знание, в котором не содержится формальных и целевых причин, а лишь причины материальные и действующие. Но вместе с тем эти последние образуют комплекс не вероятностного, а достоверного типа, т.е. более точная формула представленного на уровне публикации знания выглядела бы так «если... то необходимо и обязательно только...». Это уточнение важно для нас в том плане, что достоверность выведенного на уровень публикации знания предполагает возможность бесконечного повтора, т.е. содержит необходимое с точки зрения ритуала свойство независимости от конкретных условий пространства и времени, а с ним и способность перехода от единичного к многому и, наоборот, по принципу идентичности: онтологической – объекты, различенные только по пространству и времени, идентичны; или функциональной – системы, у которых равные сигналы на входе дают равные сигналы на выходе, идентичны.