К 50-летию ООН возникла инициатива, связанная с выдвижением проекта Всеобщей декларации обязанностей человека, задуманной как необходимое дополнение ко Всеобщей декларации прав человека. Эту инициативу взял на себя Совет международного сотрудничества, в который входят бывшие президенты и премьер-министры всех континентов. Почетный председатель Совета Г.Шмидт, поясняя замысел разработки новой Декларации, отметил, что «без осознания своей ответственности каждым человеком свобода может выродиться в господство сильных и обладающих властью... С одной стороны, ключевое понятие "права человека" используется некоторыми западными политиками, особенно в США, в качестве боевого клича, агрессивного инструмента внешнеполитического давления. Причем делается это выборочно: по отношению к Китаю, Ирану или Ливии, но никогда применительно к Саудовской Аравии, Израилю или Нигерии... С другой стороны, концепция "прав человека", воспринимается многими мусульманами, приверженцами индуизма и конфуцианства как типично западная, а иногда даже как инструмент продления западного господства. Кроме того, мы слышим, особенно в Азии, обоснованный и заслуживающий серьезного к себе отношения упрек в том, что эта концепция недооценивает или вовсе не признает необходимости положительных нравственных качеств человека, его обязанностей и ответственности по отношению к семье, общине, обществу или государству»².

Одновременно к 50-летию ООН был подготовлен сборник «Глобальная этика: Декларация Парламента религий мира», явившийся величайшим прорывом в мире современной политики, поскольку отражает точку зрения большинства религиозных организаций и конфессий, объединяя христианство, буддизм, бахаизм, брахма кунарис, индуизм, джайнизм, даосизм, зороастризм, иудаизм, ислам, сикхизм, теософию, туземные религии и неоязычество³.

Без общечеловеческой, глобальной этики не может быть мира между народами, а значит, невозможна и современная концепция международной политики. При этом речь идет именно об этике, а не об этических принципах, поскольку люди, опирающиеся на разные духовно-религиозные ценности, пока не могут согласованно принять единую этическую теорию в сфере политических отношений, в то время как этика предусматривает лишь приемлемую для всех позицию. То, что новая Декларация была одобрена представителями столь разных конфессий, отдающих предпочтение порой диаметрально противоположным духовным ценностям, свидетельствует о новом этапе в развитии международных отношений.

Мировую политику сегодня начинают определять гуманитарные традиции диалога культур, духовно-религиозных взаимодействий, а не рациональные практики инструментального согласования прагматических политических интересов, за которыми всегда стоят права сильных и преуспевающих. Тем самым политическая глобалистика встала перед необходимостью разработки новой гуманитарной парадигмы глобального развития.

Назревшая смена парадигм в политической глобалистике носит глубокий философско-антропологический смысл: она разоблачает антропологическую неосмотрительность «рационального» системно-функционального подхода, чрезмерно уповающего на объективные механизмы и недооценивающего их зависимость от человека как свободного творческого интерпретатора политических ролей и правил, которые он может и возвысить, и перечеркнуть.

Переход к новой глобальной этике, процедура приоритетного наделения человека обязанностями имеют и прямой онтологический смысл: он предполагает новый статус окружающего мира, с которым приходит в соприкосновение человек политический. Чтобы политические обязанности были не одним только внешним понуканием, но глубоким внутренним побуждением, необходимо новое одушевление мира, его сакрализация. Для осознания этих глубоких истин следует сформировать новые парадигмы политического мышления, способные позитивно интерпретировать идеи почвы, крови и веры в контексте глобального политического диалога.

Перед политической глобалистикой стоит нетривиальная задача: вернуть человеку политическому воодушевление духовных истин, вдохнуть в него утерянную веру в единство Правды, Добра и Красоты.

Для современной эпохи характерна трагическая раздвоенность политической культуры: в погоне за эффективностью и рациональностью она не научилась надежно защищать хрупкий мир политических ценностей. В результате тревога по поводу разрушения ценностной сферы превратилась в аллармизм, лишенный деятельной, созидательно-мобилизующей составляющей. Проблема состоит в том, чтобы новая методология политической глобалистики, наконец, соединила тревогу с деятельной ответственностью в международной политике, ценностный статус со статусом активного политического субъекта, способного утверждать, интерпретировать и отстаивать высокие духовные ценности и идеалы.

На этом пути политическая глобалистика призвана использовать достижения современной этнологии и культурологии, которые уже добились определенных успехов на пути обретения

синтеза ценностной аутентичности с политической эффективностью. Необходимо отвергнуть примитивный европоцентризм, имеющий обыкновение третировать все не-западные политические культуры как варварство, окончательно разоблачить его гегемонистскую установку на выстраивание одномерной «лестницы мировых культур», где Западу безусловно принадлежит лидирующее место.

Политической глобалистике предстоит по-новому раскрыть глубинный опыт социокультурной укорененности, который составляет одну из отличительных черт незападных политических культур. Известно, что все восточные политические традиции неразрывно связаны с конкретной средой обитания, которая символизирует метод политического восприятия, образ мышления, форму политической организации и политическое мировоззрение. В качестве естественного результата укорененности в конкретном пространстве восточные народы обладают интимным и детальным знанием своей окружающей среды, что формирует глубокое внутреннее осознание необходимой и желательной взаимности между политическим миром и Космосом в целом.

Следовательно, именно они могут научить политиков новому методу восприятия глобального мира— не социоцентричному, а космоиентричному, что способно стать новым политическим планетарным антиэнтропийным фактором и уберечь человечество от экологической и нравственной катастроф.

Политическая глобалистика призвана обратить особое внимание и на другую, не менее значимую черту политических культур незападных цивилизаций, которая также способна сыграть важную роль в формировании новой парадигмы современного политического сознания. Речь идет о этико-центричной, коллективистской доминанте при организации гражданского общества. Плотность коллективистских отношений, богатый контекст «теплого», неформального межличностного общения, детализированное и тонкое почитание культурных традиций, идущих из глубины веков,— все это способно утвердить новые формы политического мышления, ориентированного на высокие духовные идеалы, в противовес «остужающей» рациональности.

На место дихотомического деления «современность — традиционность» как двух несовместимых форм жизни политическая глобалистика должна поставить гораздо более богатое нюансами представление о непрерывном взаимодействии между

современными политическими формами и традициями, «привычками сердца» (А.Токвиль). Культурные традиции в современном глобальном мире не являются пассивным осадком, который необходимо поскорее искоренить. Напротив, именно традиции способны стать в процессе глобализации мобилизующей преобразовательной силой, способной создавать живые творческие формы в диалоге цивилизаций.

Наконец, именно развитие политической глобалистики и окончательное утверждение новой гуманитарной методологии в политической сфере способны сделать реальностью современные проекты ООН по разработке глобальной этики человечества. Сегодня как никогда мировому политическому сообществу необходим новый глобальный социокультурный импульс, качественно отличный от завоевательной программы западной прометеевой культуры, способный сделать человечество по-настоящему единым перед лицом глобальных вызовов современности.

Сноски и примечания

¹Local Knowledge, Ancient Wisdom. East-West Center, 1991 P 2-3

² Schmidt H. // Zeit. 3.10.97.

³ Kung H., Kuschel K. A Global Ethic; the Declaration of the Parliament of the World's Religions. L., 1998.

Глава 1 ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГЛОБАЛИСТИКА НА ПУТЯХ ПОЗНАНИЯ

1.1. История возникновения науки о глобальном мире

Человечество, видимо, должно выбрать одно из двух: совершить самоубийство или научиться жить как одна семья

А.Тойнби

Обращаясь к истории возникновения глобалистики как науки, нам не миновать парадокса: сама идея глобального развития человечества—древняя как мир (в известном смысле мир всегда был «глобальным», а человеческая история — «всемирной»), но институционализация глобалистики в качестве самостоятельного научного направления произошла совсем недавно, на рубеже 60- и 70-х годов. Почему в науке с таким запозданием осуществилась институционализация направления, отражающего столь древнюю идею? Постараемся ответить на этот вопрос.

Идея единства человеческой судьбы и истории со всей определенностью прозвучала уже в античной философии. Гераклит видел мир единым — закономерно воспламеняющимся и закономерно угасающим, последовательно развивающимся по пути вверх: земля—вода—воздух—огонь и по пути вниз: огонь—воздух—вода—земля. Известный древнегреческий историк Полибий оставил нам весьма развернутое представление о глобальности исторического процесса. В своей работе «Всеобщая история» он нарисовал величественную картину глобального развития циклически сменяющих друг друга форм государственного устройства: монархии—тирании—аристократии—олигархии—демократии—охлократии.

Античная идея циклического глобального развития во многом носила трагический характер: существование человека во времени и пространстве в качестве обособленного индивида, по мнению древних философов, таило в себе драматическую вину, которая с необходимостью вела к саморазрушению. Трагический крут генезиса и упадка — такова первая форма идеи глобального развития¹. Но драма предполагает величие, и античные авторы особо подчеркивали величие и великолепие человеческой жизни в природе и государстве.

В Новое время на смену трагическому пессимизму пришло жизнеутверждающее прогрессистское видение единой исторической судьбы народов. Дидро, Даламбер, Вольтер, Кондорсе и другие просветители XVIII века писали о прогрессе человечества прежде всего как о прогрессе человеческого разума. Линеарная концепция прогрессивного глобального развития утверждала неуклонное, без остановок и падений, восхождение человечества к высотам разума, справедливости, мира и добра². При всей наивности взглядов просветителей именно они долгое время вдохновляли и побуждали к историческому действию миллионы людей. В идеале прогресса обретали жизненный смысл многие из тех, кто утратил всякую иную веру и для кого возможный крах прогрессистских убеждений означал духовную катастрофу.

Однако идея прогрессивного глобального развития была сильно подорвана опытом нынешнего столетия. Научно-техническая революция обернулась невиданным экологическим кризисом во всех измерениях, политические революции и мировые войны — «всемирно-историческими рецидивами бесчеловечности», которые казались давно пройденным этапом. Век XX ознаменовался в целом таким количеством невиданных прежде катастроф — военных, политических, экологических и моральных — что разочарование в идее прогресса стало повсеместным. Кровавые диктатуры всех видов от фашизма до коммунизма, геноцид и массовые репрессии, атомные бомбардировки и аварии на атомных станциях, постоянная угроза атомного уничтожения уже в масштабах всего земного шара, который теперь можно взорвать десятки раз — вот далеко не полный перечень «приобретений» прогрессивного развития человечества.

Не удивительно, что лейтмотивом XX века становится не идея прогресса, а идея глобального кризиса. Как отмечает Р.Хольтон, мы становимся свидетелями забавной ситуации «нормализации кризиса». Философские науки просто одержимы идеей кризиса, который усматривают везде и во всем. Если прежде ситуацию кризиса в глобальном развитии рассматривали как временное явление, то сегодня кризисные процессы «нормализовались». Некоторые ученые склонны рассматривать кризис как хронический, всеобщий и не предвидят его будущего ослабления: «исторический опыт все меньше становится частью героического эпоса и все больше — частью мыльной оперы... Одним из наиболее поразительных симптомов эпохи разговоров о кризисе и его нормализации является провал оптимистических повествований о социальных изменениях и исторической эволюции»³.

На смену классическому типу рациональности с ее всеупорядочивающим детерминизмом, закономерностью, преклонением перед Разумом с большой буквы постепенно приходит постмодернистская раскованность, радикальная гетерогенность, непрерывная дифференциация, отрицание всякой упорядоченности и определенности формы. Немецкий философ М.Мюллер, говоря о рождении постмодернизма как массового интеллектуального течения, подчеркивает, что в его основе лежало то, что можно было бы назвать утратой смысла. Если в обществе исчезает «смысл», то возникают благоприятные условия для появления нигилизма, анархии, уничтожения любых обязательств и обязанностей перед обществом, отрицание всех и всяческих норм. Этот мятеж, выросший из смысловой пустоты, имел двоякий аспект: «анархического освобождения, с одной стороны, и революционного изменения мира, несущего новые социальные обязательства,— с другой»⁴.

Прежде всего были подвергнуты критике основные объясняющие парадигмы и концепции, наработанные наукой за предшествующие столетия. Возникло, говоря словами французского философа Ж.-Ф.Лиотара, тотальное недоверие к «метанарративам»⁵, обосновывающим устойчивую целостность глобального мира. Вообще идея целостности, единства была изгнана посмодернистами из научной методологии как несостоятельная. Ее место занял форсированный плюрализм. Каждый процесс, каждый предмет материального мира стал рассматриваться не в качестве целостной самости, а как множество не сводимых друг к другу линий или изменений.

Идея научной универсальности также была признана безнадежно устаревшей, ее место заняла установка на принципиальное разнообразие познавательных перспектив. Исчезли высокие стандарты научного знания, высокие научные авторитеты, необходимость верификации и доказательности выдвигаемых аргументов. Непрофессионалы были уравнены с профессионалами в их способности изучать и объяснять мир. Как остроумно заметил французский философ М.Фуко, постмодернизм объявил «право на восстание» против разума. Произошла радикальная инверсия в научной картине мира: на первый план вышел микроуровень, микропроцессы, центробежные тенденции, локализация, фрагментация, индивидуализация.