Файл: Politicheskaya_globalistika_Vasilenko_I_A_Uch_pos_2000_-360s.doc

Действительно, если предположить, что феномен осевого времени в Индии, Китае и Греции возник благодаря «внутреннему субстанциональному единству народной жизни», благодаря «единому порыву всего человеческого бытия», это будет не объяснением, а описанием тайны. Также неудовлетворительна гипотеза в русле теории Прогресса, утверждающая что «изменения одинакового рода и в одинаковом направлении» претерпевают все поколения, все народы. Она не учитывает, что осевое время знали только три цивилизации, для остальных этот феномен остался неведомым.

Сложно объяснить осевое время концепцией «божественного вмешательства». К.Ясперс справедливо отмечает, что «это было бы не только salto mortale из сферы познания в сферу видимости познания, но и непозволительной навязчивостью по отношению к божеству»¹³.

Известная гипотеза А.Вебера также оставляет целый ряд вопросов. Если согласиться с тем, что одновременность и единообразие осевого времени были следствием вторжения в евроазиатский мир кочевых народов из Центральной Азии, то на сомнение наталкивает продолжительность инкубационного периода (более тысячи лет) между вторжениями кочевников в евроазиатское пространство и началом осевого времени.

Уже в конце III тысячелетия до н.э. кочевники появились в Средиземноморье, в конце II тысячелетия до н.э.—в Китае, около 1200 г. до н.э. — в Иране и Индии. Но период осевого времени —это значительно более поздний этап мировой истории (между 800 и 200 гг. до н.э.). К тому же Палестина не подвергалась нашествию, но ее вклад в «духовное созидание осевого времени» трудно переоценить. Главный же изъян гипотезы А.Вебера заключается в том, что факт завоевания не способен объяснить творческий порыв человека осевого времени. Можно согласиться с тем, что, покорив древние цивилизации, кочевники изменили мировосприятие этих народов: возникло ощущение хрупкости и негарантированности человеческого бытия, трагическое и одновременно героическое сознание. Но нельзя объяснить возникновение созидательных импульсов, творческого порыва людей древних цивилизаций.

Да, тайна оси мировой истории остается неразгаданной. Но прав Ясперс, утверждая, что даже «удивление перед тайной» плодотворно, поскольку способно подтолкнуть научное сознание к дальнейшему поиску. Одним из возможных путей, приближающих нас к разгадке осевого времени, может быть путь выявления смысла. Что же означает для нас осевое время истории?

Рассмотрим ясперовскую схему мировой истории. Он выделяет четыре периода в человеческой истории: 1) прометеевскую эпоху — возникновение речи, появление орудий труда, использование огня; 2) эпоху великих культур древности—письменность, магическая религия, государственность; 3) осевую эпоху — формирование человека в его духовной открытости миру; 4) эпоху науки и техники — мир как единая сфера общения. При этом Ясперс указывает на «два дыхания» мировой истории. Первое дыхание — это прометеевская эпоха, великие культуры древности и осевое время. Второе дыхание начинается с эпохи науки и техники (второй прометеевской эпохи) и, возможно, приведет «к новому, еще далекому и невидимому второму осевому времени, к подлинному становлению человека»¹⁴.

Несомненно, в ясперовской «осевой» схеме мировой истории заключено одно из возможных объяснений ее единства. Прецедент осевого времени демонстрирует возможность духовного единения человечества. Если в трех древних, почти не соприкасавшихся культурах возникла когда-то единая атмосфера дерзновенных духовных устремлений, то это позволяет надеяться на сохранение такой возможности в будущем. Прав был Ясперс, утверждая, что возможность входит в историю через человеческую мысль о ней.

Столь же плодотворна ясперовская идея о «безграничной коммуникации», к которой призывает нас осевое время¹⁵. В архетипах разных цивилизаций, благодаря осевому времени, заложены надежные основания для универсальной коммуникации людей. Осевое время было той общей историей, которая предопределяет возможности грядущей человеческой коммуникации. Безграничная коммуникация позволяет «совершить прыжок вдаль», избавиться от узких местнических представлений, от притязаний на исключительность в диалоге цивилизаций. В определенном смысле осевое время является духовным эталоном по отношению ко всему последующему развитию человечества.

Оправдаются ли надежды на второе осевое время истории?

В центре осевого времени стоит человек в его духовной открытости миру. Заложенные первым осевым временем духовные основы человеческой сущности сегодня явно надломлены. Сомнение в вере «превратилось в брожение, охватившее все население земного шара»¹⁶. Нигилизм стал господствующим типом мышления, способным предать забвению историю человечества «от Гомера до Гёте», он стал худшей разновидностью веры — слепым отрицанием.

Человек вновь стоит над пропастью, осознавая самого себя и свои границы. Субстанциональное беспокойство, душевное смятение, острое ощущение хрупкости и надломленности бытия, предчувствие катастрофы — все это яркие черты Современности и одновременно предпосылки осевого времени. Но нет главного фактора, символизирующего приближение этого времени. Нет созидательного духовного порыва, творческого импульса, способного вновь поднять человечество к вершинам духа. Человек сегодня разрушает, не созидая ничего нового, обозначился трагический разрыв между деструктивной и конструктивной сторонами жизни.

Великая дерзновенная цель осевого времени—«превратиться в настоящих людей» — еще не волнует человечество. Поэтому перспектива второго осевого времени весьма проблематична. С одной стороны, перед лицом глобальных проблем осевое время кажется неизбежным: только объединившись и осознав себя в качестве единого субъекта, человечество может выйти из кризиса. Стремление решать глобальные проблемы в одиночку (как это пытается делать Запад) лишь усугубляет кризис и приближает роковую развязку. С другой стороны, трагическая антиномия человеческого бытия как раз и состоит в том, что между назревшими целями и готовностью их осуществить часто возникают проблемы, которые человек не всегда умеет решать. Сегодня такой проблемой является сам человек, не способный взять на себя ответственность за судьбу человечества, стоящего на краю пропасти. Назрела необходимость новой духовной реформации, поскольку инерция прежнего гедонистически-безответственного отношения к Природе и Культуре грозит человечеству вырождением и даже гибелью.

В индустриальном обществе «коллективного действия» духовная реформация невозможна: в массовом обществе человека давно приучили к мысли, что от его индивидуальных усилий ничего не зависит. Образ индустриального общества формировался инженерным разумом, который требовал адаптации «устаревшего» человеческого мира к требованиям машины. Сегодня, чтобы выжить, человеку необходимо реабилитировать другие стратегии.

Духовная реформация требует возродить ценность индивидуального духовного подвига человека. Он вновь должен поверить в то, что своим личным духовным подвижничеством способен изменить мир. Эта традиция сохранилась в великих культурах Востока, делавших акцент не на технологиях, преобразующих внешнюю среду, а на технологиях, преобразующих внутренний духовный мир человека. Символичны в этом отношении слова Будды: «Я вернусь к людям излечить их от знания, не знающего любви».

Для того чтобы совершить духовную реформацию, человечеству предстоит реабилитировать незападные культурные традиции, сохранившие духовный потенциал, пригодный для назревшего «взрыва» в культуре. И тогда наши надежды на новую осевую эпоху обретут, наконец, черты реальной исторической перспективы.

6.4. Время политики и время культуры: совпадения и различия в ориентации и перспективе

Любые существующие модели взаимодействия расположены во времени.

Э.Гидденс

Вопрос о взаимосвязи социокультурного и политического времени — это вопрос о том, насколько политический процесс детерминирован культурой. Известно, что время никогда не бывает нейтральной количественной шкалой для измерения человеческого опыта. Социокультурное время отражает ритмы коллективных действий в каждой цивилизации, политическое время—ритмы политической жизни. Как и пространство, время выступает универсальным контекстом любой культуры. П.Сорокин и Р.К.Мертон подчеркивают, что «системы времени варьируются вместе с социальной структурой»¹⁷.

Точки отсчета для измерения социокультурного и политического времени в каждой цивилизации выбираются среди событий, социальная значимость которых зависит от национальных традиций и обычаев. Социальные антропологи считают, что основанием для определения длительности недели в каждой цивилизации может служить повторяющийся ритм рынка и ярмарок: восемь дней в раннем Риме, десять—в Китае, семь—в иудео-христианской традиции, пять или шесть — в отдельных районах Африки и Центральной Америки. Несомненно, счет времени отражает также биологическую необходимость в отдыхе для большинства людей¹⁸. Один день обязательно выделяется для отдыха или религиозных ритуалов и молитв (воскресенье — в христианстве, суббота — в иудаизме, пятница — в исламе).

При этом социокультурное время обеспечивает определенные рамки для каждого типа человеческой деятельности — политической, экономической, социальной. Вместе с тем любой из этих видов деятельности обладает собственной, отличной от других, временной матрицей. И здесь возникает закономерный вопрос: в какой степени социокультурное время способно определять ритмы времени политического? Или какова степень «свободы» политиков от национальных социокультурных традиций?

Обращаясь к социокультурной временной ориентации, можно выделить несколько основных аспектов: уровень и глубину осознания времени, вектор времени и доминирующие ценности. Каким образом все эти факторы влияют на матрицу политического времени?

Начнем с уровня и глубины осознания времени. Исследователи отмечают, что для социокультурных процессов наблюдается пропорциональная зависимость: чем выше уровень социокультурного развития цивилизации, тем выше уровень осознания социокультурного времени. Как пишет П.Штомпка, «на одном полюсе — одержимая озабоченность течением, прохождением, недостатком времени и т.д. (синдром "время— деньги"), на противоположном — безразличие, пренебрежение временем, вседозволенность обращения с ним (синдром "отложим на завтра")»¹⁹.

На ранних стадиях развития культуры ритм задают периоды сбора урожая, охотничьи сезоны, периоды дождей или засухи. Е.Эванс-Причард заметил, изучая племена нуеров в Судане, что они живут сиюминутным временем, воспринимают лишь настоящий момент, связанный либо с метеорологическими условиями, либо с естественным окружением и повседневной деятельностью²⁰. Наблюдения Эванса-Причарда подтверждает Б .Адаме. По ее мнению, время в жизни ранних обществ было чем-то вроде вторичной, зависимой переменной, выполняющей исключительно инструментальные функции²¹.

На более поздних этапах развития культуры ритм задают религиозные праздники, торговые ярмарки, социальные и политические ритуалы. В индустриальном обществе время превращается в центральный координатор человеческой деятельности. Дж.Гуди пишет, что время — «это ключевая машина современного мира, превосходящая по важности паровой двигатель»²². Помимо ритма трудовой недели в рыночном обществе важное значение имеют сезонные распродажи и каникулы. Поэтому временные периоды, даже номинально равные, проходят с неодинаковой скоростью, а даты имеют не только календарное, но и культурное значение.

Для индустриального человека время принимает форму ресурса, который можно потратить, сэкономить, продать, распределить или обменять. Л.Мэмфорд пишет: «Оплата по часам, контракты по часам, работа по часам, еда по часам; и ничто не свободно до конца от печати календаря или часов»²³. Деспотизм времени свидетельствует о том, что оно перестает играть роль рабочего инструмента и превращается в независимую переменную, определяющий фактор социально-политической жизни.

Однако уровень осознания социокультурного времени не однозначно влияет на матрицу политического времени цивилизации. Тоталитарные политические режимы XX века, возникшие в развитых странах (фашистская Германия, Италия в период правления Муссолини, франкистская Испания) с высоким уровнем восприятия социокультурного времени, продемонстрировали низкий уровень осознания времени политического, вседозволенность обращения с ним. Диктаторы вообще склонны преувеличивать свои возможности: им часто кажется, что они способны остановить стрелки политических часов, заставить служить себе демона политического времени. И каждый раз это заканчивается катастрофой. Драматический разрыв между высоким уровнем осознания социокультурного времени и низким — политического погружает общество в хаос волюнтаристских решений.

Другая группа факторов, существенно влияющих на социокультурное время, включает вектор ориентации и доминирующие ценности. Существуют цивилизации, которые «живут историей», они обращены назад — к событиям и традициям славного прошлого; есть такие, которые тесно связаны с настоящим, живут сегодняшним днем и в нем находят источник энергетики, но имеются и цивилизации, обращенные в будущее, для которых магическим значением наделено слово «завтра». Принято считать, что американское и российское общества имеют преимущественно перспективную ориентацию, китайское использует настоящее как центральную точку, из которой поток существования растекается в обе стороны, а индийское живет ретроспективной ориентацией.

В то же время внутри каждой цивилизации также существует дифференциация: различные этнические, религиозные и профессиональные группы могут выбирать свою временную перспективу. Как отмечает П.Штомпка, в американском обществе средний класс ориентирован на будущее: он стремится к достижениям и карьере и готов отложить немедленное вознаграждение на завтра. Так же ориентированы представители большинства профессий, поскольку реалистично оценивают время. Но отдельные регионы (Старый Юг) или патриархальные семьи живут своими воспоминаниями о прошлом. Наконец, маргинальные слои общества — бродяги, бездомные, безработные — живут исключительно сегодняшним днем²⁴.