Файл: Дмитрий Быков -- 2012 -- Новые и новейшие письма счастья (стихотворения).doc

Вроде трижды сменилась эпоха, но опять меня сводит с ума переписка лукавого Коха с Шендеровичем Виктором А. Что-то новое слышится в тоне — иссякающий тестостерон?— этих писем о давнем разгоне, некрасивом с обеих сторон. Признаю не без легкого вздоха, не без тайной уступки врагу, что ни роль, ни позицию Коха безупречной признать не могу,— но не ведаю, кто безупречен. Все двусмысленны, всех развезло: разве только Сурков или Сечин — безупречное, чистое зло. Разве много различий нароешь меж бойцами, помилуй их Бог? Лучше пишет пока Шендерович, но быстрей развивается Кох; несмотря на тогдашние страсти, их позиции в чем-то сродни — в отношении к нынешней власти вроде сходятся оба они… Не скажу, что совсем они близки, но на нынешнем, блин, рубеже мне мерещится в их переписке состраданье друг к другу уже. Я и сам по себе замечаю — по тому, как потеют очки,— что былых оппонентов встречаю с умилением даже почти. Пусть признанья мои некрасивы — но признаюсь, слезу уроня: уникальные те коллективы раздражали понтами меня, и Гусинского, честное слово, не считал я героем в плаще, потому что он был за Лужкова, а Лужков мне казался ВАЩЕ; но такие суконные рыла нас теперь потянули ко дну, что страна нас почти примирила и забросила в шлюпку одну. Разногласия, лево и право и другие людские дела отступают при виде удава или крысы размером с вола, а война олигархов и Коха не сказать, чтобы стала пустой,— просто им одинаково плохо под одною навозной пятой. НТВ, разумеется, краше, чем семейственно-царственный дом, но на фоне движения «Наши» их уже различаешь с трудом. Как действительность ни приукрась я, к нам она повернулась спиной. Что идейные все разногласья перед ликом породы иной?! Общий путь оказался недолог. В споры я и теперь вовлечен, но расскажет о них антрополог — идеологи тут ни при чем. Все сравнялись на фоне кретинства в изменившейся круто стране: вон премьер на коньках прокатился, надпись «Путин» неся на спине… Вон и суд, осознав свое место и застыв перед новым вождем, признает незаконность ареста для того, кто уже осужден,— не поверишь, какая уступка! Гуманизма почти торжество… Все раскачано, зябко и хрупко, и больно, и по сути мертво,— так что Кох с Шендеровичем, скажем, повторяя все те же круги, по сравнению с этим пейзажем не такие уж, в общем, враги, хоть Альфред оппонента ругает, да и Виктор ответы припас…

Лишь одно меня нынче пугает: ведь не кончится это на нас? Ведь потом, с нарастанием фальши, с продолжением дрожи в верхах,— деградация двинется дальше, и настанет такое, что ах. По сравнению с обликом новым (не спасут валерьяна и бром!) будут выглядеть Сечин с Сурковым абсолютным, бесспорным добром. И в кровавой дымящейся каше, возвратившей страну в мезозой, мы припомним движение «Наши» с ностальгической пьяной слезой.

Дмитрий Быков

Премьеру России,

как если бы он действительно позвал нас с Ефремовым послушать выпуск программы «Поэт и гражданин».

При участии М.Ю.Лермонтова.

За все, за все тебя благодарю я —

Остановлюсь нескоро, коль начну.

За то, что ты, двенадцать лет царуя,

Отстроил телевизор и Чечню,

За олигархов равноудаленье,

За партии, застывшие в строю,

Медвежий труд, терпение оленье

И силу лошадиную твою;

За кризис, без дефолта проходимый,

За жесткий стиль и в голосе металл,

За наш стабфонд, и впрямь необходимый,

Чего бы там и кто бы ни роптал,

За прекращенье всяческих политик,

За торжество стабильности взамен,

За Родину, что, словно паралитик,

Трясет головкой, но встает с колен;

За наш парламент, думающий хором,

За «Наших» в оголтелом кураже,

За Петербург, рождение в котором

Престижней всякой знатности уже;

За прессу во всемирной паутине,

За посрамленье вашингтонских рыл…

Устрой лишь так…

Дмитрий Быков

Заводное

Затмивший собой многорукого Шиву, на благо страны упираясь, как вол, ведущий политик уселся в машину и с пятой попытки машину завел. В кругу подчиненных, от ужаса влажных, в кругу умиленных приспешничьих рыл он также решил углубиться в багажник и с третьей попытки багажник открыл.

А в это же время, спеша обалдело заткнуть возмутителя русской земли, решили завесть на Навального дело и с третьей попытки его завели. Он был консультантом, опасный повеса, хотя не платили за это монет,— и дал между делом главе Кировлеса какой-то не слишком полезный совет. От этого в мире случились убытки, финансовый кризис, седые виски — и даже на Родине с первой попытки не могут теперь ничего завести.

Меня не особенно радуют фронда, кухонные споры, кометы, вино — но, судя по виду народного фронта, страну в безнадежный тупик завело. Мы как-то синхронно лишились подпитки — ни смысла, ни страсти, ни денег хотя б,— и это случилось не с первой попытки, а минимум с третьей, считая Октябрь. Исчезла не только газетная вольность, но даже энергия прежних времен. Воскликнем: «Сусанин, куда ты завел нас?!» — но где тот Сусанин? Не Путин же он? Не жду возвращенья советских идиллий, но чем предпочтительней жидкая грязь? Страну многократно туда заводили, и с энной попытки она завелась.

Боюсь, не помогут ни порции дуста, ни лесть и посулы грядущей орде — вот-вот тараканы у нас заведутся такие, каких не бывало нигде. Пока в интернете они колобродят, но скоро размножатся, как испокон,— да что и заводится там, где заводят седьмое столетье один патефон?

Реальность, похоже, разделась до нитки, смутив современников телом нагим. Все четче я вижу, что с новой попытки все это закончится чем-то другим. Не знаю покуда ни даты, ни года,— лажаться с конкретикой нам не впервой,— но кончен завод византийского хода, и вскорости лопнет маршрут круговой. Не то чтобы солнце свободы восходит, но как-то не греет привычная ложь.

Меня, если вдуматься, это заводит.

Конечно, не с первой попытки,— но все ж.

Дмитрий Быков

Обменное

Безотлагательно берусь, дразня сатрапов, как Теренций,^³² привлечь читающую Русь к сравнению двух пресс-конференций. Одну, собрав гудящий рой политтехнологов лукавых, устроил в Сколкове Второй — другую дал фон Триер в Каннах.

Наш нановождь, собравши зал, в сравненье с прочими вождями опять ни слова не сказал. А как мы ждали, ждали, ждали! Нет даже темы для стиха. Лишь молвил, прессу развлекая, что безопасен МБХ. Ахти, сенсация какая! Я аж привстал на канапе. «Сейчас, сейчас!» — уже подумал, но что опасен ВВП — он не сказал бы и под дулом. Коснуться плана своего он совершенно отказался. Он занят более всего проблемой сельского хозяйства. Причины долго объяснять, да и вопросов нынче мало. Он никого не может снять, кто был бы выше генерала. А впрочем, в чем его вина? Уже такой сложился имидж, что не изменишь ни хрена — хоть снимешь фильм, хоть брюки снимешь.

Зато, танцуя на краю, угрюмый мастер Ларе фон Триер пресс-конференцию свою задумал загодя как триллер. Он стал спокоен и речист и даже несколько жиреет. Сказал, что он в душе нацист, сказал, что Гитлера жалеет,— а под конец, сгущая мрак, изрек при всей кино-Европе, что хоть евреям он не враг, но их считает болью в попе. Сказать такое — все равно, что в зале трахнуть малолетку. Его красивое кино могло рассчитывать на ветку, его встречали, как отца, и привечали, словно брата,— а тут за сутки до конца он стал для Франции нон грата. Продажных журналистов рать вовсю несет его, красаву… Его, похоже, надо брать, как прежде взяли Куросаву. Сострил неловко — что за грех? Его прикрыли бы собой мы. Тащить в Россию надо всех, кто выпадает из обоймы, и коллективно поддержать,— такой поддержки он заждался,— покуда Ахмадинежад еще не дал ему гражданства. Пусть он нервозен и сварлив — мы от безликости устали. Пресс-конференции сравнив, я поменял бы их местами. Какая пища языкам, всем этим рейтерам и лентам! Пускай Медведев едет в Канн, а Триер станет президентом. Датчанин вряд ли возразит: он доказал, что очень скоро любой компьютер, паразит, начнет снимать без режиссера. И нам опять же все равно: при зомби жили и при путче и доказали всем давно — без президента даже лучше.

Не любят гениев рантье — а впрочем, братцы, все едино: «Танцующая в темноте» была приличная картина. Хоть убеждения не те — но будь он наци даже в кубе, танцующего в темноте мы с вами видели в ю-тубе, он отжигал в кругу друзей, они чего-то отмечали,— и были несколько мерзей, чем то, что делают датчане. Езжай к нам, Ларе! Перетаскай всю группу, если так удобно. Ты любишь «Догму» — и пускай: в России, брат, ничто не догма. А лидер, любящий закон, пускай бы оттянулся в Канне: таких уклончивых, как он, там оторвали бы с руками.

В час добрый, Триер! Будут знать, как сомневаться в Божьем даре.

Он никого не может снять, а ты снимаешь. Мы видали.