Файл: Т. Ливанова - История западно-европейской музыки до 1789 года. Т. 1.doc

257

него освещения данного. Лассо выбирает первый, Палестрина — второй. В мессе Лассо нас захватывает свобода „парения" над материалом, в мессе Палестрины — тонкость, изысканность и высочайшая логика его последовательного развития» ⁴⁷.

Где бы ни черпал свой тематический материал Лассо, нельзя порой не удивляться его образному истолкованию в различных частях мессы. Ни традиционной мелодической плавности, ни благостного спокойствия, ни вообще привычного интонационного строя мы у него зачастую не найдем. Он может, например, начать молитвенное Kyrie такими энергичными интона­циями, которые нарушают сложившееся тогда представление о характере этой части мессы (примеры 97, 98). Слова «И на земле мир» (из Gloria) побуждают Лассо к выражению мужественного подъема чувств, крепости, силы. И что особенно удивительно, раздел Crucifixus (дуэт сопрано и альта в напряженной тесситуре с неоднократным достижением мелодической вершины) открыва­ется такой мелодией (пример 99), в которой нет ни привычной сдержанности или строгости, ни темного регистра, а снова есть широкий размах, простая сила выражения — и ничего слабого, приглушенного...

Поскольку Орландо Лассо в процессе формообразования не полностью связывает себя заимствованным тематизмом, он совершенно свободен либо в преобразовании исходного материала, либо в отходе от него, если образный характер той или иной части (или раздела) мессы потребует этого. Следовательно, композитор именно так, а не иначе мыслит Kyrie или Crucifixus, то есть вкладывает в них не мягкость или аскетизм чувства, а мужествен­ность, душевную крепость. Это происходит уже в относительно ранних его сочинениях (до 1570 года)! Да и в тех случаях, когда Лассо погружается в скорбные, горестные, покаянные чувства, его экспрессия совсем не похожа ни на благостное смирение Палестри­ны, ни на эротически обостренное, страстное и томное ожидание смерти у Джезуальдо. Жизненная сила никогда не покидала Лассо-художника.

Что касается хорового изложения в мессах Орландо Лассо, то в них широко и непринужденно развиваются все стороны полифонического мастерства, что уже не является проблемой для композитора. Гораздо чаще и последовательнее, чем другие, он обращается и к силлабическому складу, к полнозвучной аккордовости. Вместе с тем характерной особенностью его формо­образования является внутренняя свобода мастера — и в исполь­зовании «первоисточника» (от которого Лассо может и далеко отойти), и в понимании имитационного развертывания (порой не строгого), и в переходах от имитационности к аккордовости в пределах одного раздела или даже фрагмента. Творческая

⁴⁷ Евдокимова Ю. История, эстетика и техника месс-пародий XV—XVI веков. — Цит. по кн.: Историко-теоретические вопросы западноевропейской музы­ки. Сб. трудов (межвузовский), вып. 40. М., 1978, с. 29.

258

инициатива становится важнее верности «первоисточнику», важнее строгой традиции нидерландских мастеров прошлого. По существу, заимствованный тематизм преобразуется у компози­тора в процессе развития и формообразования, но Лассо не по­рывает с самим принципом «первоисточника», очевидно все же ощущая в нем некое связующее начало цикла, быть может исходный импульс для движения творческой фантазии.

Огромный свод мотетов Лассо включает круг отнюдь не од­нородных вокальных полифонических произведений. Одни из них крупные, многосоставные (встречается даже девять частей), тор­жественные, праздничные, другие драматичны, в форме диалога, третьи граничат с мадригалами; есть и строгие, сосредоточенные, вплоть до трагизма, есть и шуточные, озорные, буффонные — в духе студенческих латинских виршей. В светских мотетах ком­позитор обращается порой к избранным текстам — из од Горация, из «Энеиды» Вергилия. Более всего у Лассо пяти-, шести-, четырехголосных мотетов, меньше трех- и семиголосных, еще меньше двух- и девятиголосных, единичны десяти- и двенадцатиголосные. Различны они и по композиции: имитационно-канони­ческие, хорального склада, с чередованием тех и других разделов, с традиционным проведением cantus firmus'a, со свободной обработкой григорианской мелодии, с различными проявлениями остинатности (общей, ритмической, частичной и т. д.), с хрома­тическими исканиями (в драматических ситуациях).

Соответственно богат и многообразен сам вокальный склад мотетов Лассо. В этом смысле в них можно найти едва ли не все, что было доступно певцам в любых жанрах того времени, вплоть до пассажности, характерной для сольного пения. Очень широк вокальный диапазон хора, зачастую напряженна тесситура верхних голосов, вплоть до ля второй октавы, чего решительно избегает Палестрина (пример 100). Порой Лассо нарочито выходит в мотетах за рамки собственно вокальности, побуждая голоса хора подражать звучанию поочередно различных инстру­ментов. Так, в мотете «In hora ultima» перечисляются один за дру­гим звучащие инструменты — туба, тибия, цитра и т. д. — и всякий раз голоса, называющие тот или иной из них, подражают его звуча­нию (пример 101), Строгая аккордовая фактура при низком или среднем регистре — или оживленная во всех голосах при общем завоевании высоты служат важными контрастными средствами выразительности в мотетах Лассо. Питает он пристрастие к нетра­диционным в строгом стиле» смелым интонациям (движение по гармоническим тонам), весьма энергично звучащим, да еще и с настойчивыми повторениями, словно в какой-либо батальной хоро­вой сцене (пример 102). И тут же мы можем встретить у него моте­ты чисто хорального склада, выдержанного без отклонений (мотет «Bestia curvafia»). Приближается Лассо к драматическим жанрам в мотетах, где предполагается диалог, в мелодике звучат возгласы и все хоровое изложение динамично (пятиголосный мотет в двух частях «Pater Abraham, miserere mei»).

259

Вообще даже мотеты раскрывают большую конкретность образного мышления Лассо, черты театральности или во всяком случае драматизма в нем. В других вокальных произведениях он определенно тяготеет к жанровости. И то и другое ново для по­лифонии строгого стиля. Лассо отнюдь не подражает Жанекену и даже не близок к нему, к его иллюстративности и звукописи. Жанровое начало проявляется у него более тонко и сочетается с лирикой, с шуточностью. И все же тематизм его обновляется в связи с тенденцией внутренней театрализации или жанровости, выходя за традиции, принятые в строгом стиле.

Одновременно Лассо обращается и к самому традиционному тематизму полифонистов XV — XVI веков: создает таким образом ряд месс, пишет мотеты на григорианские напевы, используя образцы, многократно привлекавшие внимание его предшествен­ников и современников. Например, его шестиголосный мотет «Alma redemptoris mater» написан на соответствующую мелодию антифона. И в данном случае, как в мессах-пародиях на темы chansons, композитор разрабатывает «первоисточник» свободно, выделяя отдельные попевки, проводя их по разным голосам, порою стреттно, повторяя и преобразуя в соответствии со своим крупным замыслом целого ⁴⁸.

Для истории полифонических форм интересно, что в некоторых случаях мотеты Лассо по своему тематическому развитию отчасти подготовляют фугу, например в четырехголосном его мотете фугированное изложение ⁴⁹.

Ближе всего к Мотетам по характеру изложения (отчасти и по тематике) примыкают пассивны Орландо Лассо. Он написал их по всем четырем евангелиям: по Матфею в 1575 году, по Иоанну в 1580, по Марку и по Луке в 1582. В то время тип композиции «страстей» в музыкально-драматической (в смысле трактовки тек­ста, но не театральности как таковой) форме еще не сложился. Возникли лишь попытки создать на евангельские тексты музыку хорального или мотетного склада. Лассо, приближавшийся в своих наиболее драматичных мотетах к подобным художественным задачам, придерживался мотетного (хорового или ансамблевого) изложения и латинского текста. Впрочем, цельности музыкальной композиции по типу мотета в пассионах не могло быть: композитор оформлял музыкально лишь реплики — учеников, Иуды, Петра, первосвященников, лжесвидетелей, Пилата, толпы. Всего в «Стра­стях по Матфею» получился 41 короткий фрагмент, в двух других случаях (по Марку и по Луке) — всего по 14 фрагментов. Сольное пение в пассионах Лассо совершенно отсутствует. Не только реплики всех учеников, перебивающих друг друга, передаются пятиголосным хором, но слова Петра (или Иуды) звучат

⁴⁸ См.: Евдокимова Ю., Симакова Н. Музыка эпохи Возрождения (cantus prius factus и работа с ним). М., 1982.

⁴⁹ См.: Протопопов Вл. История полифонии в ее важнейших явлениях. Западноевропейская классика XVIII—XIX веков, с. 44—45.

260

дуэтом, а что касается Пилата, то его реплики то двухголосны, то даже трехголосны. По-видимому, предполагалось, что слова Евангелиста (повествование) и Иисуса либо произносились вне музыки, либо были связаны с псалмодированием. Так или иначе

_эта ранняя форма «страстей» еще не отпочковалась от традиции мотета: латинский текст и многоголосие тому свидетельство.

Таким образом, в XVI веке от полифонических жанров мотета и мадригала в ходе их эволюции прошла линия к своеобразной

драматизации многоголосия, если можно так выразиться: от мадригала — к участию в драматическом спектакле, к мадригаль­ной комедии, от мотета — к ранней форме пассионов.

Огромное место в творчестве Лассо занимают светские вокаль­ные жанры итальянского (мадригал, вилланелла, мореска), фран­цузского (chanson) и немецкого (разновидности Lied) происхож­дения. Видимо, композитор смолоду свободно владел итальянским и французским языками, а долгие годы жизни в Мюнхене гаранти­ровали ему совершенное владение немецким языком. Он превос­ходно схватывал особенности музыкально-поэтической традиции в Италии, Франции, Германии, хорошо знал поэзию этих стран, отдавая предпочтения определенным поэтам, улавливал популяр­ные в быту явления, чувствовал народную подпочву музыкаль­ного искусства. Крупнейшие зарубежные исследователи твор­чества Орландо Лассо находят, что в его образном мире отрази­лись сильнейшие впечатления композитора от лучших образцов итальянского изобразительного искусства эпохи Высокого Ренессанса и последующих десятилетий. Так или иначе близкая к зримой конкретность многих его образов подтверждает эти предположения.

На протяжении почти всей творческой жизни Лассо охотно обращался к мадригалу. Но среди итальянских вокальных форм его интересовали также и более простые, непосредственно связанные с бытом — вилланелла, канцона, диалог, мореска. В мадригалах композитор, начиная с первых изданий, особенно охотно обращался к текстам Петрарки. Привлекала его также поэзия Ариосто, Тассо, Бембо, Габриэля Фьаммы. Любовная лирика, драматические коллизии, чувство радости бытия, раздумья о быстротечности жизни, празднично-приветственные произведе­ния — все находит свое выражение в мадригалах Лассо. Они много более просты в целом, нежели мотеты, чаще невелики по объёму, прозрачны по фактуре четырех-, пяти-, шестиголосия, силлабичны, более гармоничны, чем линеарны. На примере мадригалов еще более ясно, насколько продвигается Лассо в гармоническом осознании полифонии. Однако не приходится думать, что это про­исходит только со временем. Гармоническое полнозвучие и сосре­доточенное внимание к вертикали мы найдем в самых ранних его произведениях. Так, одна из его вилланелл, опубликованная в сборнике 1555 года, написана в чисто хоральном аккордовом складе, с четким членением на пять построений (такты 4 — 4 — 4 — 6 — 6; пример 103). С этого Лассо начинал свой твор-

261

ческий путь. В мадригалах, разумеется, подобный склад редко встречается в чистом виде, но приближение к нему можно наблю­дать в отдельных образцах, например в коротком мадригале на текст Петрарки «Come lume di notte», созданном около 1583 года. Да и в других произведениях, где полифоническое письмо более сложно, встречаются фрагменты чисто аккордовые. Порой не только вертикаль, но само движение каждой из мелодий свидетель­ствует о выделении именно гармонических тонов. Это как раз естественно для празднично-приветственных произведений не­сколько «официального» облика, каким является, к примеру, мадригал «A voi Guglielmo invitto» (1579, прославление «непобеди­мого» Гульельмо).

Лирические мадригалы Лассо благородны и сдержанны. Ему совершенно не свойственны ни обостренная экспрессия, ни под­черкнутая чувствительность, что бывало в итальянской лирике даже в XIV веке. Зато драматизм, как и в мотете, получает у него выражение в мадригале. Это хорошо ощутимо и в его диалогах, и в крупных мадригалах типа шестичастного «Del freddo Rheno»: ширится форма целого (в названном мадригале 6 частей), напря­женной становится тесситура, возникают переклички групп голо­сов, неоднократно достигается мелодическая вершина, обостряют­ся интонации (уменьшенная терция перед тоникой и т. п.).

Что касается композиции целого в мадригале, то Лассо слов­но освобождается от всяких условностей традиционного формо­образования у полифонистов и от специально мадригальных признаков структуры. У него можно встретить мадригалы-миниатюры (как это бывало порой и у Джезуальдо) размером всего в 20 тактов и Многочастные (с контрастами разделов) про­изведения. Тонально-гармонически организованная музыка следует за текстом, и порой ничто, кроме тональной (не темати­ческой!) репризы, не «связывает» форму. Имитации не часты, обычно коротки, но легкие переклички голосов активизируют движение, оживляют его и вносят необходимую смену тембровых красок. Вообще Лассо превосходно владеет основами легкого многоголосия, насквозь слышимого, изящного в деталях, полно­стью лишенного монотонии. По существу его мадригалы — как по-своему и мотеты — образуют цепь жанровых разновидностей: от камерных миниатюр до многочастных монументальных хоровых композиций.

Сопоставляя мадригалы Лассо с другими его произведениями на итальянские тексты, можно убедиться, что непроходимой грани между ними нет. Диалоги на тексты Петрарки по существу те же мадригалы в особой форме изложения: для них характерны драматизм, смелое использование высокого регистра (ля второй октавы — предел тогдашнего хорового диапазона) и всецело оправданные текстом противопоставления хоровых групп. К числу диалогов относится и остроумный, доныне популярный хор «Эхо». Написанный, возможно, на слова самого Лассо, он тоже является ярким примером увлекательной легкости многоголосия (в данном

262

случае — десятиголосия!). Смолоду привлекшая Лассо вилланелла несомненно интересовала его и позднее. В 1581 году он выпустил сборником ряд вилланелл, моресок и других бытовых песенных композиций. Среди них и совсем бесхитростные строфи­ческие песни с шуточным припевом после каждой строфы, напри­мер «Matona mia саrа», до сих пор пользующаяся известностью (пример 104).

Французские chansons Лассо начал писать, вероятно, так же рано, как мадригалы. Во всяком случае, в первом сборнике его произведений они уже были представлены шестью образцами. Впоследствии он еще лучше познакомился с французской поэзией, а будучи в 1571 году в Париже, непосредственно соприкоснулся с кругом Ронсара — Баифа и получил новые живейшие впечатле­ния от французского искусства. Сам Лассо на этот раз появился в Париже как прославленный в Европе композитор, за чьими сочинениями охотились французские нотоиздатели, и встретил там восторженный прием. Из французских поэтов его больше всего привлекал Ронсар. Создавал он свои chansons также на тексты Клемана Маро, Дю Белле, Баифа, Вийона, Де Маньи. Из французских композиторов, авторов песен, Лассо ни на кого по преимуществу не опирался. Дальше всего он был от того типа французской песни, который с таким успехом культивировал Жанекен. Не заметны в его творчестве и прямые влияния Котле; едва ощутимы на единичных примерах следы воздействия «Musi­que mesurée», как ее понимали Баиф и его приверженцы. Тем не менее chansons Орландо Лассо достойно представляют жанр французского искусства и музыка их органически сливается со стихами французских поэтов.