Файл: Первая. Общетеоретические вопросы праздника как социальноэстетического феномена.docx

И праздничный митинг, и праздничное шествие, даже будучи взятыми в чистом виде, синтезировали в себе восторг безграничной свободы, готовность к самопожертвованию, радость победы, стихию чувств и раскрепощенного воображения. С другой стороны, благодаря этим обрядовым формам экстатическое половодье чувств, эмоций и настроений облекалось в напряженные, организованные ритмы, зовущие в бой, в атаку, на стройку. Митинг и шествие облегчали раннему советскому празднику выполнять важную революционную функцию — функцию приобщения масс к участию в осуществлении задач социалистической революции.

Другая обрядовая форма раннего советского массового праздника — акт сожжения эмблем царского режима. Она была введена в практику 7 Ноября 1918 г. под названием «сожжение старого строя» В Москве в этот праздничный день в одиннадцати местах (в том числе и на Красной площади, у Лобного места) были устроены костры из сваленных в одну кучу корон, гербов, вензелей и т. п. Сожжению подверглись также набитые соломой чучела кулака, генерала, помещика и купца²⁵². Однако этот обряд не закрепился, и в последующих празднествах мы его не встречаем. Такая же судьба была и у другого обряда-присяги, состоящего в ударе молотом по наковальне, который совершали вожаки рабочих праздничных колонн (Петроград, 1 Мая 1919 г., Марсово поле)²⁵³.

{263} Изобразительно-зрелищный облик раннего советского праздника

Во внешнем оформлении раннего советского массового праздника обычно господствовал лишь один цвет — красный. Цвет крови, не имеющий ни оттенков, ни полутонов. Это вносило в изобразительно-зрелищный образ праздника некоторый колористический аскетизм и суровость. Но, с другой стороны, это же сообщало ему особую целостность и цветовую монолитность. Н. Асеев в своем стихотворении точно передает впечатление от праздника, акцентируя внимание на красном цвете:

Красные зори,
Красный восход,
Красные речи
У Красных ворот
И красный — на площади Красной
Народ.

Краснейте же, зори,
Закат и восход,
Краснейте же, души,
У Красных ворот,
Красуйся над миром,
Мой красный народ²⁵⁴.

Особую специфику раннему советскому празднику придавали различные эмблемы, символы и аллегории. Об этом следует сказать несколько подробнее.

Ни один праздник не обходился без эмблематики, которую он как бы брал взаймы у профессионального изобразительного искусства. Ранний советский праздник очень нуждался в помощи искусства. Он был, как мы уже говорили, коммуникатором новых идей и по этой причине с самого начала остро нуждался в доступных восприятию масс «знаках» (символах, аллегориях, эмблемах и т. п.), которые так или иначе могли бы воплотить в себе эти идеи. И эту «знаковую» систему советский праздник достаточно быстро получил от тогдашнего изобразительного искусства.

---

Уже в Первомай 1918 г. появилась первая советская эмблема — скрещенные между собой серп и молот. Ее {264} авторство приписывается молодому художнику Е. Камзолкину²⁵⁵. На праздновании первой годовщины Октябрьской революции эта эмблема фигурировала уже в качестве некоего принятого всеми советского символа. Ее мы видим на многих плакатах, знаменах, панно как отдельно, так и в сочетании с лозунгами, красными звездами²⁵⁶ и вензелевым изображением РСФСР. Она соседствует с другими символическими и аллегорическими изображениями. Это восходящие еще к античности символы крылатой Свободы, Победы с лавровым венком, Справедливости с весами, которые в свое время широко использовались французскими художниками для оформления празднеств революции 1789 – 1793 гг. На ряде плакатов и панно 7 ноября 1918 г. красовались юноши, трубившие в фанфары, державшие красные знамена или факелы, скачущие на конях или колесницах. На других мускулистые мужчины били молотом по наковальне, крутили штурвалы невиданно фантастических машин или рубили украшенные короной головы змей и чудовищ. Нередко изображались могучий Микула Селянинович, вспахивающий плугом необозримое поле, и плывущий в ладье Степан Разин. Встречались групповые изображения молодых женщин и мужчин, разрывающих цепи, поднимающих знамена и факелы или рассыпающих из рога изобилия плоды и цветы. Очень много было плакатов и панно чисто аллегорического характера: расколотый на части земной шар, сломанные тюремные решетки, пылающие руины дворцов, поднимающееся над горизонтом солнце, {265} зеленеющие нивы, сияющие радуги, локомотивы, несущиеся на всех парах, фабрики и заводы с дымящимися трубами и т. д.

Тяготение к этим устойчивым образам-символам тогдашних художников объяснялось их напряженным интересом к тому новому, что входило в жизнь, требуя немедленного осознания и закрепления средствами художественной аллегории, символа, эмблемы. Изображая революционную действительность то в виде женщины (Свобода), то в виде кузнеца, бьющего молотом по наковальне (Пролетариат), то в виде поезда, несущегося на всех парах (Светлое Будущее), художники давали массам, собравшимся на празднество, наглядное представление о таких новых жизненных понятиях, как социальная свобода, раскрепощенный труд, союз рабочих и крестьян, коллективизм и т. п.

---

Эта изобразительно-знаковая система во всем своем объеме впервые предстала 7 Ноября 1918 г. и в дальнейшем воспроизводилась полностью или частично. Она достаточно условна и, по-видимому, не требовала от массового участника празднества напряженной сосредоточенности. Полностью подчиняясь раннему советскому празднику, она была его языком общения и информации. Самостоятельного художественного значения эта система в большинстве случаев не имела, но для ее создания понадобились энтузиазм, вдохновение и творческая энергия.

Монументальное искусство в сфере раннего советского праздника

Особое место, отличное от того, какое занимала в празднике изобразительно-знаковая символика, отводилось монументальному изобразительному искусству. По сравнению со всякого рода эмблемами, символами и аллегориями монументальное искусство сохраняло за собой право на автономное существование. Однако такое искусство представлено в практике раннего советского праздника крайне немногочисленно. Современники, мнению и вкусу которых можно доверять, называли сравнительно немного высокохудожественных произведений, фигурировавших 7 Ноября 1918 г. в Москве. А ведь это празднество именно с точки зрения широкого участия в его оформлении профессиональных художников было {266} беспримерным за всю историю революционных празднеств. Какие же произведения отмечали современники? Это прежде всего панно С. Герасимова на здании б. городской думы, изображавшее босого крестьянина, несущего красное знамя с надписью «Хозяин земли». Исполненное в традициях древнерусского искусства (обобщенный силуэт, моделировка живописной формы в виде условных цветовых пятен, ритмические повторы в построении фигуры Крестьянина, знамени, облаков, утвари, снопов и плодов, использование принципа обратной перспективы и т. п.), это панно имело самостоятельную художественную ценность как произведение монументального искусства, рожденное революционной эпохой и ярко ее выражающее. В нем, говоря словами В. Керженцева, «была буйная, радостная гамма красок»²⁵⁷.

Это, во-вторых, огромное панно И. Захарова, занимавшее почти весь фасад «Метрополя», обращенного на Театральную площадь. На нем была изображена фигура Рабочего, несущего факел. По мнению В. Керженцева, это, «пожалуй, вообще самое удачное произведение, украшавшее Москву в Октябрьские дни»²⁵⁸. Оно было построено на напряженном контрасте белого (рубаха Рабочего) и багрово-красного (небо, знамя, облака) цветов, контрасте, который в тот период обладал особой зрелищной магией, ибо воплощал собой смысл великого противостояния, установившегося в мире:

---

Из мелких фактов будничной тины
выявился факт один:
вдруг
уничтожились все середины —
нет на земле никаких середин.
Ни цветов,
ни оттенков,
ничего нет —
кроме
цвета, красящего в белый цвет,
и красного,
кровавящего цветом крови.
Багровое все становилось багровей.
Белое все белей и белее²⁵⁹.

{267} Панно Захарова как бы предваряло чуть позднее созданный В. Маяковским образ Ивана-Пролетариата, который «через царства шагает по крови, над миром справляя огней юбилеи»²⁶⁰. И есть все основания полагать, что современники не ошибались, относя панно к числу произведений, наиболее созвучных эпохе, ее особой праздничности.

Произведения С. Герасимова и И. Захарова — вот те немногие примеры высокохудожественного монументального искусства, включенного в празднество и выполняющего его основные функции, но вместе с тем сохраняющего и вполне самостоятельное значение. Примерно также обстояло дело и с праздничным оформлением Петрограда 7 Ноября 1918 г. Здесь выделялись работы Б. Кустодиева и К. Петрова-Водкина.

Из числа художественно-монументальных работ, целиком подчинявшихся задачам праздника и реализовавших эти задачи в совершенстве, современники называли роспись будок Охотного ряда и забора на Тверской улице. В. Керженцев писал: «Художник, расписавший нудные деревянные будки в Охотном ряду, сумел найти радостные краски, чрезвычайно хорошо гармонирующие со всяким русским торжеством, с красочными пятнами русской ярмарки, с веселой росписью старинных московских домиков. Эти цветы и букеты, эти разводы, такие простые и ясные по рисунку, невольно вызывали радостную улыбку… Нельзя пройти мимо этих будок, чтобы лишний раз не обернуться на них и не полюбоваться гармонией причудливых красок и беззаботным и ясным рисунком. На этих будках нет никаких лозунгов и символов, никакой хитрой выдумки, но они достигают самого важного, что требуется от всякой декорации и всякого убранства, — они сразу дают зрителю ощущение праздника, они заражают его чувством необъяснимой радости.

Совсем в другом роде, — продолжает В. Керженцев, — но почти столь же хороша роспись скучного забора на Тверской… Эту роспись нельзя охватить сразу одним глазом, художник, очевидно, учел это, он разбил свой рисунок на несколько отдельных моментов, которые раскрываются перед зрителем по мере того, как он проходит мимо. В этой росписи особенно удачна группа {268}

---

мужчин с поднятыми руками и серединная часть ее, по-видимому изображающая рождение нового мира из хаоса»²⁶¹.

Авторами оформления Охотного ряда, о котором пишет также одобрительно и З. Рихтер («Охотный ряд с его грязноватыми, пропахнувшими рыбой лавками неузнаваем, декораторы превратили его в игрушечную улицу с расписными домиками, палисадниками и искусственными подсолнечниками»²⁶²), были художники И Алексеев и О. Алексеева. В статье А Райхенштейн «1 Мая и 7 Ноября в Москве (Из истории оформления первых пролетарских праздников)», которая содержится в ранее упоминавшейся уже книге «Агитационно-массовое искусство первых лет Октября», приведен такой рассказ И. Алексеева. Художников осенила идея не просто оформить Охотный ряд к Октябрьскому празднику, а именно преобразить его до неузнаваемости Их замысел поддержали П. Кончаловский и Г. Якулов, причем последний предложил создать на территории этой части города подобие пристани с домиками-кораблями, куда стекался бы веселящийся народ. Этот замысел и был реализован полностью. Нудные и убогие охотнорядские лавчонки с помощью яркой росписи (цветы, орнамент и т. п.) были преображены в веселые домики и балаганы, над которыми возвышались флагштоки с треугольными флажками, напоминающие мачты корабликов А. Райхенштейн отмечает, что декорированные под кораблики лавки Охотного ряда символически перекликались с основной идеей раннего советского праздника — с идеей обновления и ожидания больших перемен. Они, кроме того, способствовали превращению уличного пространства в арену праздничного действа²⁶³.

Забор на Тверской расписывал художник Н. Лаков. Его роспись представляла собой довольно большой по протяженности фриз. Он был разбит, как об этом пишет В. Керженцев, на ряд эпизодов, объединенных идеей — «Рождение нового мира». В багровых отблесках пламени как бы из подземелья выходят люди, развеваются знамена, {269} высятся невиданные здания и машины; а над всем этим встает пурпурное солнце.

Тогдашнее творчество было основано на индивидуально-личностных принципах и связанным с этим сосуществовании разных школ и течений, соревнующихся друг с другом. Отсюда многообразие творческих подходов к праздничному оформлению города. Одни художники увлекались поиском необычного, не останавливаясь перед крайностями, другие широко пользовались сложившимися в прошлом приемами праздничного убранства, ориентировались на русское народное искусство, лубок, балаган и ярмарку, как в случае с разобранным выше примером оформления Охотного ряда, или на неоклассицистское искусство, в свое время широко использованное при декорировании празднеств Великой французской революции. Отсюда в раннем советском празднике такие, часто встречавшиеся, формы, как триумфальные арки, мачты-флагштоки с гирляндами зелени, сооружения с жертвенниками и светильниками, временные, а иногда и постоянные (например, на Советской площади) обелиски Свободы. А рядом с ними появлялись нередко новые и совершенно необычные декоративные сооружения: статические, архитектурно-скульптурные монументы типа знаменитого «Красного клина», выполненного по проекту Н. Колли и установленного на площади Революции (7 Ноября 1918 г.), движущиеся установки в виде земного шара или корабля, многоступенчатая тумба-обелиск, обтянутая красной материей и используемая как трибуна и др. В сочетании с традиционным вновь найденные формы праздничного оформления позволяли художникам изменять привычный для глаза облик городских улиц и площадей и тем самым превращать их в некое подобие новой жизненной среды.

---