Файл: Первая. Общетеоретические вопросы праздника как социальноэстетического феномена.docx

Опора на клубный самодеятельный кружок и переход к новой системе подготовки празднеств

Прежде чем говорить о новых формах и типах советской праздничной культуры, сформировавшихся в 20‑е годы благодаря инициативе участников массовой художественной самодеятельности, остановимся коротко на самих клубных кружках, на условиях, в каких протекала их жизнь, и, наконец, на том, как они готовились к празднествам «Красного Календаря».

В 20‑е годы не было учреждения, где не работал бы кружок художественной самодеятельности. Эти кружки начали возникать стихийно, еще до организации клубов, которым во второй половине 20‑х годов предстояло их объединить. Громадному стремлению к творчеству со стороны масс вначале не было дано надлежащего направления, поскольку не было достаточно ясного понимания задач этих культурных образований, отсутствовали профессиональные кадры руководителей. «… Никто не знает, — писал в марте 1921 г. В. Шкловский, — что делать с кружками; они плодятся, как инфузории, — ни отсутствие топлива, ни отсутствие продовольствия, ни Антанта — ничто не может задержать их развитие… “А если вас закроют”, — говорят им. — “Мы будем ставить водевиль конспиративно!” И играет, играет Россия, происходит какой-то стихийный процесс превращения живых тканей в театральные»³⁴⁰.

В этой театромании Шкловский видел нечто болезненное, нечто вроде бегства от трудной жизни. На самом же деле все было иначе. Свой огромный творческий энтузиазм, вызванный революцией, массы стремились тогда вложить в самостоятельное художественное творчество. В кружках, особенно тех, где были опытные руководители, проводилась большая просветительная, общекультурная работа «Кто только, — вспоминал {350} позднее А. Мгебров о своей работе в качестве руководителя одной из студии, — не приходил тогда на наш огонек: дети, девушки, юноши с баррикад, бородачи в зипунах и лаптях из деревень, не ведомые никому поэты, царапавшие до этих дней каракулями стихи в подвалах, или под крышами каменных домов, или просто за рабочим станком, или плугом. Я никогда дотоль не видел таких лиц и одеяний… Изможденные, почти покалеченные люди, совсем измученные, с куда-то вдаль страстно и упорно устремленными глазами, перемешивались со звонкою, ясною, здоровою, по-пролетарски певучей рабочей и крестьянской молодежью. Были такие, что приходили прямо с котомками, чуть ли не с дорог и перепутий между бесчисленными городами и весями необъятной земли нашей…»

---

³⁴¹.

Участникам первых кружков художественной самодеятельности необходимо было овладеть просто грамотой. Их опыты, естественно, не выходили за рамки элементарной самодеятельности. Но вкус к игре, к творчеству у них был. Большинство их составляли лучшие и сильные люди поколения 20‑х годов: коммунистическая молодежь, актив Красной Армии и Флота, деятельнейшая часть населения.

Но Шкловский был прав в другом: поначалу еще не знали, что делать с тысячами кружков. Только в 1921 г. на Первой конференции политпросветработников (Петроград) были сформулированы методические принципы их работы. Из резолюции конференции видно, что главной целью деятельности кружков должна была стать подготовка культурно развитого зрителя театра, слушателя музыки, посетителя художественных выставок; работа же творческого типа должна была ограничиваться оформлением празднеств и активным участием в них. Программа эта получила название теории Единого художественного кружка (ЕХК). Она на несколько лет определила содержание работы клубных кружков в Ленинграде, Москве и в других городах. Несмотря на свою очевидную односторонность, программа ЕХК стимулировала развитие советской праздничной культуры на началах, ранее ей не свойственных.

{351} Занятия кружков состояли из лекций и бесед по теории художественной культуры — театру, литературе, музыке, живописи, — сопровождавшихся демонстрацией самого искусства в клубе, консерваториях и картинных галереях во время экскурсий. В эти же занятия входили и практические (работы по живому слову, движению, графическому оформлению, хоровому пению, музыке и импровизационной игре. Получая в кружках основы художественного воспитания, участники самодеятельности способны были уже в иной, более активной роли выступать в празднествах, которые для них становились своего рода отчетом.

Эту маленькую справку о клубной самодеятельности, нацеленной исключительно на празднество как на конечный итог длившейся месяцами работы, дополним небольшой зарисовкой жизни клуба, сделанной Н. Берковским. Она позволит нам уяснить условия и общую атмосферу, в которой протекала тогда подготовка к празднованию «Красного Календаря».

«Ленинград — город бесбытный. На очагах остался маленький прокоптелый чайник: пролили оттуда в очаги чуть коричневатой жидкости — и последние угольки патриархальности прошипели…

---

Зато процвела общественность — молодая и сильная. Вместо мещанской келейки — молельни одиночек — шумный, взбудораженный дом коллектива.

В клубе металлистов две комнаты с дощатой перегородкой между. Это — зима 1925‑го. Зима навязчивая, заметная — каждый день бьет морозами. Мороз ходит и по клубу — отопление в нем не очень. В одной из комнат литкружок спешно готовит газету. Одна “газетчица” переписывает каллиграфически свой столбец; переписывает и каждую минутку сует пальцы в трепаную муфту — обогреть. Парни в кепках бегают карандашиками по раскиданным листочкам — выправляют “грязновик”, клубная художница дышит на застывающую краску — макнет туда кисточкой, а кисточка тыкается в твердое.

Редактор с помощниками обсуждает верстку…

Если полагаете: все это в благой зимней тишине, так ошибаетесь. Дощатую перегородку громят тысячедюймовки медного оркестра — в комнате рядом усиленно репетируют… Еще через минутку где-нибудь откроется {352} дверь и оттуда, из-за двери, выскочат голоса поющих — клубная спевка… присоединяется к оркестровым громам.

К редактору между тем явился клубный поэт, новенький и робкий, лет пятнадцати; показывает тетрадку — стихи написаны как проза, стих от стиха не отсечен… нет прописных — сплошная вязь; так писали древние греки… Между тем стилистика у него вовсе не классичная: и первого стихотворения заголовок: “Выстрел глазом”…

Новый быт проходит шумно, на веселом энергическом морозце. Быть может, у кого-нибудь и есть полностью четыре мебели: стол, стул, кровать, кушетка и частнособственная шторка над частнособственным окном, но они не держат. Якоря подняты, все движутся в широком общении, в яркой публичности проходит время труда и досуга…

ЕХК действительно осуществляется.

Устраивают общие собрания, обсуждают общие задания — устанавливают долю каждого в выполнении. Работу художественных кружков комплексируют с работой политическою… Должна быть отмечена и разумная плановость у металлистов. На месяца 2 – 3 вперед намечается программа. Избегается хаотическая спешка — дату Красного Календаря, которою нужно отметить, держат в памяти и исподволь к ней готовятся»³⁴².

Вот такая-то самодеятельность, основанная на широком общении и публичности, и способствовала перестройке советской праздничной культуры. Если в празднествах 1920 г. все держалось на внешней дисциплине, на принципах военного маневра, то теперь в основе организации празднеств стояли ячейки рабочих кружков,

---

хоров и оркестров, самодеятельное творчество, культурный рост каждого одиночки, входящего в кружок. Эта новая система подготовки празднеств полностью окрепла примерно к 1922 – 1923 гг. Попытки же поставить советские празднества под знак такого рода самодеятельности относятся уже к 1920 – 1921 гг. Так, 7 ноября 1920 г. в Таврическом, Дворянском и других дворцах Петрограда состоялись праздничные вечера, организованные исключительно силами рабочих драматических {353} и хоровых кружков. В основу этих празднеств была положена история трех прожитых после Октября лет, а их лозунг был — «народная радость». Празднества прошли как «бал коммунистического общества в завоеванных им дворцах». Рабочие, замаскированные под «лордов», «попов», «западных рабочих», пели «Смело, товарищи, в ногу», «Смело мы в бой пойдем», до утра танцевали, принимали участие в играх, процессиях масок³⁴³. Отсюда начинается новая традиция советских празднеств, организуемых на основе метода так называемых сводных постановок: отдельные самодеятельные кружки выполняли самостоятельные номера, сводимые потом в единое целое на одной-двух общих репетициях.

Драматургической формой, на которую ориентировалось поначалу это самодеятельное творчество, по-прежнему являлась инсценировка. Тема ее та же — события Октября и примерно то же решение — произвольные хронологические переброски при непрерывности сценического действия, расчленение сценической площадки на два помоста и соединяющий их переход. Героем инсценировок, как и прежде, был единый «хор», а «пространство», в котором он действовал, мыслилось опять же как некая топографическая реальность. Но были и существенные различия. Такие элементы инсценировки, как стрельба, штыковые атаки, митинговый крик, в инсценировках клубной самодеятельности были заменены музыкой, хоровым пением, диалогом и массовой декламацией. Контрасты героического и плакатно-буффонного стиля сохранялись в силе и здесь, как и характерные маски врагов революции.

Уже к 1922 г. праздничные выступления самодеятельных клубных кружков стали обретать нетрадиционные формы. В дни пятой годовщины Октября в Петрограде, помимо обычного зрелища («Праздник Конституции» на площади Урицкого — о нем далее), состоялись два совсем необычных празднества. Одно из них проходило в Оперном театре Народного дома. Его участником был объединенный рабочий хор, до полутора тысяч человек, расположившийся на огромной открытой сцене. В середине хора и чуть выше него — специальные мостки, ограниченные конструкцией из

---

{354} колес и приводных ремней. На них — самодеятельные актеры. Празднество строилось как бы на параллельном соотношении хорового пения и пантомимы. Хор исполнял песни о войне — на помосте представала картина проводов красноармейцев на фронт. Победные песни, песни труда дополнялись пляской и радостными возгласами и т. п. Новой и чрезвычайно удачной была эта последовательно проведенная контрапунктовая связь между хоровой песней (также декламацией) и символической пантомимой. Новым было также и то, что песни исполнялись полуторатысячным хором.

Второе празднество 1922 г. уже не повторяло ни одно предшествовавшее ни по форме, ни по содержанию. Это так называемый церемониал переименования петроградских заводов, явившийся первым праздничным откликом на идеи созидательного характера, если не считать субботника-маевки, который сложился уже в 1920 г. «Задачей было ознаменовать начавшуюся пору хозяйственного возрождения заменой новыми советскими именами старых “лесснеров” и “речкиных”. Подготовительные работы велись давно. Заводские организации выносили постановления о новых названиях. Промбюро их утверждало. Заводские клубно-художественные кружки разрабатывали церемониал переименования. Празднество состоялось на большинстве заводов в ночь с 6‑го на 7‑е ноября. Чрезвычайно тесное взаимоотношение реальных, подлинных деловых действий с действиями художественного и символического порядка — вот характерная особенность этого праздника. Это взаимоотношение, не однажды намечавшееся и раньше, все же ни разу до этого празднества не было достигнуто с такой полнотой. Заводской комитет, коммунистическая ячейка, заводская дирекция и художественные кружки действовали здесь рядом и вместе. Переименование происходило по-разному, с множеством местных и профессиональных особенностей. Примером может служить праздник на Путиловском заводе, переименованном в этот день в “Красного Путиловца”. Праздник начался в большом деревянном бараке, временном клубе завода. На эстраде — пять ступеней — пять лет Советской власти. За последней ступенью занавес. Проходит краткая инсценировка обычного типа, иллюстрирующая пять прожитых лет. Подымается занавес. За ним — председатель {355} завкома, дирекция и другие заводские организации. Вручается знамя с новым наименованием завода. Хор поет. Краткие речи. Во главе со знаменем толпа выходит из барака

---