Файл: И. Т. Касавиндоктор филос наук, чл корр. Ран б. Г. Юдин.pdf

129
ношениями неосознаваемых и осознаваемых процессов переработки когнитивной информации. Тесно интегрированное с восприятием и самовосприятием пространственно-образное мышление, по- видимому, управляется символьным (вербальным) сознанием лишь опосредованно, через мышление знаково-символическое. Непо- средственно его работа скорее всего инициируется эмоциональной оценкой перерабатываемой когнитивной информации, форми- рующейся на уровне самовосприятия и перцептивного сознания.
В силу этого оно отличается эмоциональной «нагруженностью» и тенденциозностью. Это получает выражение и в актах речевой ком- муникации через вербализованные смыслы перцептивных образов и представлений — мысленные манипуляции этими перцептивными репрезентациями могут не управляться символьным (вербальным) сознанием («пустая болтовня», содержание которой невозможно пересказать, ругательства и т.д.)
В отличие от знаково-символического мышления мышление пространственно-образное полагается на филогенетически более древ- ние, генетически направляемые «автоматические» правополушарные мыслительные стратегии. Исследования этнопсихологов показывают, что архаическое (т.е. преимущественно пространственно-образное) мышление базируется на предпочтениях, навязываемых относительно низкоуровневыми когнитивными программами, которые ответственны за простейшее категориальную классификацию прототипов (напри- мер, «свой» — «чужой»), за поведенческие стереотипы, за формиро- вание «магии перцептивного образа» и «магии слова» и т.д. Оно ис- пытывает серьезные трудности с символизацией последовательностей действий, с аналитической переработкой символьных репрезентаций, с усвоением формальных правил социального поведения (например, законодательных и юридических норм, кодексов морали, правил улич- ного движения, инструкций, регламентаций и т.д.) и пониманием их адаптивной значимости. Архаическое мышление сталкивается с анало- гичными проблемами в ходе овладения «интеллектуальными» играми, поскольку последние предполагают наличие формальных правил и использование аналитических стратегий, а также «разведения» идеаль- ных ситуаций игры и реальных ситуаций. Пространственно-образному мышлению вообще присуща сравнительно меньшая организованность и упорядоченность связей между перцептивными образами, элемен- тами образов, перцептивными представлениями, прототипами и даже словами, которые символизируют их смыслы. (Соответственно, оно требует более низкой активности мозга и меньших физиологических и энергетических затрат.)

130
Полезной аналогией, позволяющей в какой-то мере судить об
«автоматических» стратегиях пространственно-образного мышле- ния, может служить связь перцептивных образов и представлений в сновидениях, когда контроль символьного (вербального) сознания и левополушарного мышления, осуществляющих в состоянии бодр- ствования интенциональный отбор образов из репертуара правого полушария, фактически редуцируется к функции пассивного «на- блюдателя». О редакции этого контроля свидетельствуют трудности, связанные с пересказом сюжета сновидения, а кроме того, вербальная невыразимость каких-то эмоционально очень важных элементов его содержания.
Характерно, что, как было установлено, для «перевода» неосо- знаваемых правополушарных мыслительных процессов в поле со- знательного контроля обязательно требуется жесткая фиксация любого события, проблемы (конкретной или «размытой») и т.п. в пространственных и временных координатах (и, разумеется, посто- янная активность системы внимания)
51
. Только перцептивный образ может репрезентировать стабильность события, его фиксированность в пространстве и времени. В отличие от символьных, «вторичных» репрезентаций информации перцептивный образ полностью реали- зуется в настоящем времени и является завершенной когнитивной структурой, включающей в себя пространственные и временные «мет- ки», т.е. пространственно-временные условия, при которых какие-то конкретные события воспринимались и с которыми они оказались интегрированными в силу специфики процессов перцептивного вос- приятия
52
. Эти пространственно-временные «метки» играют исклю- чительно важную роль в функционировании нашей эпизодической долговременной памяти.
Итак, перцептивные образы и представления, которыми главным образом оперирует архаическое мышление, можно сказать, идеально приспособлены для ответов на вопросы, касающиеся пространства и времени. Разумеется, в силу двойного кодирования когнитивной информации перцептивные репрезентации мысли определенным образом взаимодействуют с символьными репрезентациями, ко- торые отвечают задаче межличностного общения (даже если речь идет о наименее развитой стадии архаического менталитета, харак- терной для популяций с зачаточными формами речевой коммуни- кации). А это означает, что архаическое мышление, конечно же, обладает достаточными когнитивными ресурсами для обращения к перцептивным образам и представлениям с помощью слов, про- стейших предложений и несловесных символов. Оно также спо-

131
собно генерировать относительно абстрактные перцептивные обобщения — прототипы, которые сохраняются в долговременной эпизодической памяти.
Тесно интегрированные с восприятием когнитивные структуры распознавания («узнавания») образов осуществляют соотнесение пер- цептивных репрезентаций с прототипами. В результате этого возникает мысленное понимание (т.е. обнаруживается смысл) любого воспри- нимаемого конкретного события, предмета, места и т.д., зависящее от того, насколько перцептивный образ или представление соответствуют уже имеющимся прототипным образцам. Если в долговременной семан- тической памяти смысл создается в форме одновременной репрезента- ции взаимосвязанных понятий, образующих семантическую сеть, то в долговременной эпизодической памяти поиск смысла распространяется в направлении выявления сходства между перцептивными образами
(представлениями) и прототипами, а также обнаружения между об- разами каких-то ассоциативных и иного рода структурных связей, устанавливаемых сознательно неуправляемыми «автоматическими» стратегиями правополушарного мышления.
Таким образом, если прототип уже несет какую-то смысловую нагрузку, если он, например, обладает каким-то сакральным смыслом, то в силу его «первичности» в структуре архаического, преимуще- ственно образного мышления происходит автоматическое наделение сакральным смыслом и всего комплекса ассоциированных с ним
(тождественных, подобных, противоположных, включенных в него в качестве элемента целого и т.д.) перцептивных образов, представ- лений или сценариев. Именно поэтому, как отмечал в свое время
М.Элиаде, в архаическом мышлении предметы внешнего мира, так же как и человеческие действия, не обладают своим собственным, самостоятельным смыслом, внутренне присущей им ценностью.
Смысл и ценность для людей они обретают только в качестве ино- родной сверхъестественной силы, выделяющей их из окружающей среды. Эта сила как бы пребывает в природном объекте — либо в его материальной субстанции, либо в его форме, причем она может передаваться, транслироваться объектам только путем иерафании, т.е. непосредственного явления сверхъестественной силы или опо- средовано, с помощью ритуала. Камень, например, может оказаться сакральным в силу местопребывания в нем души предков или как место явления сверхъестественного, либо, наконец, благодаря своей форме, свидетельствующей о том, что он — часть символа, знаменующего некий мифический акт и т.д. «Один из обыкновеннейших камней превращается в «драгоценный», то есть наделяется магической или

132
религиозной силой на основании одной лишь его символической формы или происхождения: «громовой камень», поскольку его считают упав- шим с неба; жемчужина, поскольку вышла из глубин океана»
53
По-видимому, в силу неразвитости вербальной коммуникации и характерной для архаического мышления «магии» перцептивного обра- за и символа доминирующую роль в трансляции смыслов конкретных перцептивных репрезентаций и связей между ними в древнейших со- обществах (и современных первобытных популяциях) играют ритуалы
(они, естественно, имеют свои собственные сакральные архетипы,
«идеальные» сценарии, начало которым положили боги, культурные ге- рои или мифические предки), символы и знаки. Они также позволяют архаическому мышлению наделять сакральными смыслами окружаю- щих человека живые существа, природные объекты, действия людей и результаты их сознательной деятельности. В результате архаическое мышление оказывается способным сформировать всеохватывающую
«онтологию» смыслов, универсальную модель мысленного понимания внешней среды, где «окружающий нас мир, в котором ощущается при- сутствие и труд человека — горы, на которые он взбирается, области, заселенные и возделанные им, судоходные реки, города, святили- ща, — имеет внеземные архетипы, понимаемые либо как «план», как
«форма», либо как обыкновенный «двойник», но существующий на более высоком, космическом уровне»
54
Разумеется, не только элементы природного бытия, города и храмы, но и значимая часть мирской жизни людей, их ритуалы так- же имеют в архаическом мышлении небесные сакральные модели.
Семейные узы, танцы, конфликты, войны и т.д. — короче, любое человеческое действие может быть успешным в древних сообществах лишь в той степени, в какой оно воспроизводит некое прадействие, совершенное в начале времен архетипической личностью (богом, ге- роем и т.п.). В силу смысловой «первичности» прототипов «реальным становится преимущественно

133
уподобляются первичному хаосу, т.е. состоянию, предшествующему сотворению. Отсюда понятно стремление человека архаической мен- тальности стать архетипической, «образцовой» личностью — цель, достижимая лишь вместе с обретением верховной власти. «Это стрем- ление может показаться парадоксальным в том смысле, что человек традиционных культур признавал себя реальным лишь в той мере, в какой он переставал быть самим собой (с точки зрения современного наблюдателя), довольствуясь имитацией и повторением действий какого-то другого»
56
Нетрудно, конечно, заметить, что в своей последовательной и завершенной форме «онтология» архаического мышления во многом совпадает с платонизмом, где в качестве сверхчувственных причин и сакральных архетипов всех вещей выступают пребывающие в «над- небесных местах» истинно-сущие идеи. Хотя Платон весьма скепти- чески относился к традиционным мифам, рассматривая их в лучшем случае как правдоподобные объяснения, тем не менее он нередко был вынужден прибегать к их помощи для обоснования своих собствен- ных философских взглядов, которые по уровню систематичности мало чем отличались от мифологии
57
. В этой связи возникает вопрос, можно ли считать Платона философом «первобытной ментальности»
(М.Элиаде), которому удалось реконструировать в своей эпистемоло- гической концепции некоторые когнитивные особенности архаическо- го мировосприятия и дать им развернутое философско-теологическое обоснование?
Конечно, философская рефлексия Платона предполагала не толь- ко гораздо более высокий уровень логико-вербального, аналитического мышления и неведомое первобытным людям искусство аргументации, но и широкое привлечение достижений духовной культуры эпохи ранней античности, в том числе и разработанных его блестящими предшественниками познавательных приемов — телеологических объяснений, методов анализа и синтеза и т.д. Немаловажное значение имели и собственные логические исследования Платона, которые, в частности, позволили ему ограничить область применения логиче- ских законов концептуальными системами. Осознавал ли Платон, что «объективная диалектика» является наследием архаического, не- чувствительного к противоречиям менталитета или нет, неизвестно, но он все же, видимо, не случайно оставил за ней лишь ту, традици- онную для мифологии сферу, которую он не рискнул подвергнуть логической реконструкции, — сферу чувственно воспринимаемых вещей, их становления, возникновения. Характерно, что Платон не ограничился только простой констатацией существования идей-