Файл: Гусейнов..doc

больше, что меньше, а что между собой равно?

—Да, это неизбежно.

— А раз здесь есть измерение, то неизбежно будет также искусство и знание" (1, 246—

247). Так общепринятая исходная аксиома эвдемонизма преобразуется в специфически

сократовский тезис, согласно которому добродетель есть знание. Выделяя то новое, что

Сократ внес в этику, Аристотель говорит: "Он приравнял добродетели к знаниям" .

Своеобразие этики Сократа не в ее акцентированном интеллектуализме, а в том, что в

ней интеллектуализм является продолжением и выражением эвдемонизма, раз-

решением его противоречий. Рассуждение Сократа безупречно, если принять

первоначальную посылку, согласно которой человек всегда стремится к

удовольствиям, пользе, счастью. Такая нацеленность деятельности вхо-

1^Аристотель. Сочинения: В 4 т. М., 1983. Т. 4. С. 297.

166

дит в определение человека. Человека не нужно особо стимулировать, каким бы то ни

было образом принуждать к тому, чтобы он выбирал удовольствия и избегал страда-

ний, стремился к своей выгоде, к тому, что для него лучше. И если тем не менее

человек выбирает не лучшее для себя, то тому может быть только одно объяснение —

он ошибается. Он просто не знает, что лучше, а что хуже. Согласно одному из

сократовских парадоксов, намеренное, сознательное зло лучше зла ненамеренного,

слепого. Человек, совершающий зло, ясно понимая, что он совершает зло, знает его

отличие от добра. У него есть знание добра, и это в принципе делает его способным к

добру. Если же человек совершает зло непроизвольно, не ведая о том, что он делает, то

он вообще не знает, что такое добро, не может отличить добро от зла. Такой человек

наглухо закрыт для добрых дел. Это рассуждение Сократа является всего лишь

логическим упражнением. Намеренное зло является противоречием определения, и

потому оно невозможно. Предположив, что кто-то намеренно практикует зло, мы

считаем, что он сознательно ищет страданий, целенаправленно вредит самому себе, а

это — абсурд, ибо противоречит исходным постулатам блага и зла, самому понятию

человека. По Сократу, намеренное зло следовало бы считать лучше ненамеренного,

если бы оно было возможно.

Как зло не может стать намеренным, точно так же благо или добро не может не быть

намеренным. В сократовской системе рассуждений добро не требует для своего

осуществления дополнительных и особых волевых усилий. Это означает, что оно

---

самопроизвольно. Такое утверждение может показаться странным применительно к

мыслителю, который, говоря словами Аристотеля, отождествлял добродетель с

науками. Но без него мы не поймем моральный интеллектуализм Сократа. Для него,

поскольку речь идет о добродетели (морали, человеческом совершенстве),

интеллектуальный акт совпадает с волевым. Добродетель может быть дана только в

волевом акте. "Между мудростью и нравственностью Сократ не находил различия: он

признавал человека вместе и умным и нравственным, если человек, понимая, в чем

состоит прекрасное и хорошее, руководится этим в своих поступках, и, наоборот, зная,

в чем состоит нравственно безобразное, избегает его" . Сказать, что человек знает

1 Ксенофонт Афинский. Сократические сочинения. М.; Л., 1935. С. 119.

167

добродетель, но не следует ей, — значит сказать бессмыслицу. Это значит допустить,

будто человек действует не как человек, вопреки своей пользе, что было бы равнознач-

но предположению, будто птица не желает летать. Тогда это — не птица. Точно так же

человек, знающий лучшее, но избирающий худшее, — не человек.

Как люди думают, так они и живут

Сократа нельзя считать совершенно наивным человеком или зряшным

парадаксалистом, который не видел или цинично игнорировал тот очевидный факт, что

многие люди действуют во вред себе. Он отличался исключительной

проницательностью. Его необычные этические суждения были беспощадным

диагнозом, удостоверявшим и объяснявшим глубокую испорченность нравов. Да и са-

ма необычность суждений Сократа состояла в том, что он в отличие от большинства не

стал обманывать себя, а трезво взглянул на нравственную ситуацию. Сократ установил:

люди говорят о справедливости, мужестве, прекрасном, считают их самыми важными и

ценными вещами в жизни, но они не знают, что это такое. Сократ беседует с

полководцем Лахетом о мужестве. Лахет не может сказать, что такое мужество. Он

беседует с самым известным наставником юношества Протагором о добродетели.

Протагор не может ответить на простейшие вопросы, связанные с воспитанием

добродетели. Неугомонный Сократ пытается у самых, и казалось бы, подходящих для

этого людей узнать также о других понятиях, образующих высший ценностный ряд

человеческого сознания. Каждый раз его ждет разочарование. Получается так, что

люди живут, словно во сне, не отдавая себе ясного отчета в своих словах или

---

поступках. Эта слепота в вопросах добродетели и является, по мнению Сократа,

причиной опасной деформированности нравов, состоящей в том, что люди заботятся

больше о теле и деньгах, а не о душе. Жертвами сократовой аналитики становятся те, в

ком "нет добродетели, а он только говорит, что она есть" (1, 99).

Показывая лживость ходячих представлений о добродетели, Сократ обнажает

порочность, внутреннюю фальшь практикуемого афинянами образа жизни. Вопрошая

афинян, Сократ одновременно укоряет их. Не случайно его собеседники не только

путаются, противоречат самим себе, они еще и сердятся на него, подобно тому.

168

как дети, находящиеся в сладостном сне, сердятся на строгого воспитателя, который

толчками будит их по утрам. Сократа в ходе споров не раз "колотили и таскали за

волосы", в итоге он оказался казненным; его обвинителями стали люди смертельно на

него обиженные: "Анит был в обиде за ремесленников и политиков, Ликон — за

риторов, Мелет — за поэтов, ибо Сократ высмеивал и тех, и других, и третьих" .

Приведем два примера сократовских бесед, показывающих, как теоретическое

исследование этических проблем связано с критикой моральной практики. Это —

беседы с софистами Гиппием о прекрасном и с Полом о справедливом, излагаемые

Платоном в диалогах "Гиппий больший" и "Горгий".

В завязке диалога "Гиппий больший" обозначаются исходные нравственные установки

участников спора — Гиппия и Сократа. Гиппий является типичным софистом —

платным учителем философии; он стремится к признанию, славе, измеряет мудрость

количеством заработанных в ходе обучения денег, и считает себя по этому критерию

самым мудрым. Он аттестует сам себя наилучшим учителем добродетели и тут же

признается, что менее всего имел успех в Лакедемоне, где, по общему признанию,

добродетель пользуется наибольшим почетом, — типичный пример того, как

логическое противоречие оказывается нравственным осуждением. Гиппий заносчив,

крайне самоуверен, он больше сосредоточен на том, как он выглядит, чем на том, что

он говорит. Сократ, напротив, предельно скромен; его вовсе не интересует, что о нем

подумают и какие житейские выгоды ему может принести философия, он сосредоточен

только на истине. Он иронизирует над успехами софистов, которые используют

мудрость, чтобы заработать много денег и противопоставляет им наивную простоту

древних, которые бескорыстно служили истине, Сократ признает высокие личностные

---

качества собеседника, но очень настороженно относится к содержанию его суждений.

Не без некоторого лукавства он так обозначает свое место по отношению к Гиппию:

"...я буду тебе возражать, чтобы получше выучиться" (1,159). Чему же он выучился?

Сократ спрашивает: "Что же это такое — прекрасное?" Гиппий не проникает в

философский смысл вопроса и полагает, будто речь идет о том, какой предмет можно

1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 99,105.

169

назвать прекрасным. Он отвечает: "Прекрасное — это прекрасная девушка". Возражая

на это, Сократ легко доказывает, что с таким же успехом прекрасным можно было бы

назвать прекрасную кобылицу, прекрасную лиру или прекрасный горшок. Далее он

подводит к мысли, что каждая из этих вещей, будучи прекрасной, является в то же

время безобразной. Красота вещей относительна. Даже самый прекрасный горшок

безобразен по сравнению с прекрасной девушкой. Даже самая прекрасная девушка

безобразна по сравнению с богами, Сократ принуждает Гиппия к выводу, согласно

которому прекрасное нельзя сводить к отдельным его проявлениям. Необходимо вы-

яснить, что оно есть само по себе, какова его сущность. Начинается следующая стадия

спора: даются общие определения прекрасного как подходящего, пригодного, по-

лезного, приятного для слуха и зрения. Сократ подталкивает, провоцирует Гиппия к

этим определениям, а затем раскрывает их несостоятельность, вынуждая собеседника

согласиться с тем, что они несостоятельны.

Духовно измотанный Гиппий в конце концов раздражается и обрывает беседу

следующими словами: "Но что же это такое, по-твоему, Сократ, все вместе взятое? Ка-

кая-то шелуха и обрывки речей, как я сейчас только говорил, разорванные на мелкие

части. Прекрасно и ценно нечто иное: уметь выступить с хорошей, красивой речью в

суде, совете или перед иными властями, к которым ты ее держишь; убедить

слушателей и удалиться с наградой, не ничтожнейшей, но величайшей — спасти

самого себя, свои деньги, друзей. Вот чего следует держаться, распростившись со

всеми этими словесными безделками..." (1, 185). Сократ своей интеллектуальной до-

тошностью, как говорится, режет по живому. Он покушается на то, что дорого

большинству — на желание "спасти самого себя, свои деньги, друзей". За

интеллектуальной неряшливостью Гиппия (а Гиппий — кумир толпы) скрыта

сомнительная нравственная позиция. Безобразие жизненных целей несовместимо со

---

знанием истинной сущности прекрасного.

С софистом Полом Сократ спорит по двум вопросам: что предпочтительней: 1)

совершить несправедливость или самому испытать ее?; а если она совершена, то 2)

остаться безнаказанным или понести кару? По первому вопросу Пол считает, что

"люди, творящие несправедливость, наслаждаются счастьем" (1, 289) и потому творить

несправедливость предпочтительней. В доказательст-

170

во он приводит судьбу македонского царя Архелая, который на пути к трону коварно

убил своего дядю, родного и двоюродного братьев и после всего этого занимает

настолько завидное положение, что многие афиняне охотно поменялись бы с ним

местами. По второму вопросу Пол также придерживается расхожего мнения, что

предпочтительней избежать наказания. Предположим, говорит он, что кто-то, желая

стать тираном, совершил преступление и достиг желанной цели. И спрашивает:

неужели ему было бы лучше, если бы его преступление не удалось и, вместо того

чтобы стать тираном, он подвергся жестоким наказаниям — ему выжгли глаза,

подвергли другим пыткам, в его присутствии мучили его близких и т. д. Сократ

придерживается по обоим вопросам иных позиций: по первому— "если бы оказалось

неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я предпочел бы

переносить" (1,287); по второму — "человек несправедливый и преступный несчастлив

при всех обстоятельствах, но особенно несчастлив, если уходит от возмездия и остается

безнаказанным" (1, 292). Обосновывая свой первый тезис, Сократ спрашивает

оппонента, что является более безобразным (постыдным) — причинять

несправедливость или терпеть ее? И получает естественный ответ: причинять

несправедливость считается делом более безобразным, чем стать жертвой

несправедливости. Далее, через цепь рассуждений в полном согласии с Полом он

приходит к заключению: нечто считается безобразным из-за того, что оно сопряжено

либо со страданиями, либо со злом (вредом), либо с тем и другим вместе. И дальше:

Сократ. Разберем сперва... больше ли страдают те, кто чинит несправедливость, чем те,

кто ее переносит.

Пол. Это уже ни в коем случае, Сократ!

Сократ. Страданием, стало быть, первое не превосходит второе?

Пол. Нет, конечно.

Сократ. Значит, если не страданием, то и не злом и страданием вместе.

Пол. Кажется, так.

Сократ. Остается, значит, другое.

Пол. Да.

Сократ. То есть зло.

---