Файл: Гусейнов..doc

правило, гаснет, уменьшается; когда оно наталкивается на противонасилие, оно

наращивает массу и становится изощреннее. Поэтому даже сугубо негативная,

внешне пассивная позиция неучастия в насилии уменьшает его мощь и степень

легитимности.

В формуле "непротивление злу насилием" неверно делать ударение на слове

"непротивление". Мы поймем мысль Толстого лучше, если сделаем акцент на слове

"насилием". Противиться злу можно и нужно, только не насилием, а другими -

ненасильственными - методами. Более того, мы только тогда по настоящему и

противимся насилию, когда мы отказываемся отвечать тем же. "Защитники

общественного жизнепонимания объективно стараются смешать понятие власти, т.

с. насилие, с понятием духовного влияния, но смешение это совершенно

невозможно" (28, 131). Толстой сам не разрабатывал тактику коллективного

ненасильственного сопротивления, по его учение допускает такую тактику. Он

понимает

230

непротивление как позитивную силу любви и правды, кроме того, он прямо называет

такие формы сопротивления, как убеждение, спор, протест, которые призваны отделить

человека, совершающего зло, от самого зла, апеллируют к его совести, духовному

началу в нем, которые отменяют предшествующее зло в том смысле, что оно перестает

быть препятствием для последующего сотрудничества. Толстой называл свой метод

революционным. Он даже более революционен, чем обычные революции. Обычные

революции производят переворот во внешнем положении людей, в том, что касается

власти и собственности. Толстовская революция нацелена на коренное изменение

духовных основ жизни, превращение врагов в друзей.

---

Глава 10. Альберт швейцер: благоговение перед жизнью

Этико-нормативная программа Альберта Швейцера исходит из предпосылки, что между

добродетелью и счастьем не может быть синтеза, гармонии. Конфликт между ними

снимается через субординацию. Существует только два варианта такой субординации в

зависимости от того, что берется в качестве главной ценности — добродетель или счастье.

Ни один из этих вариантов не удовлетворяет человека, а вместе они невозможны. Человек

не может согласиться на то, чтобы жить только для других. Человек не может согласиться

на то, чтобы жить только для себя. И то и другое противоестественно, учитывая

двуединство человека, его промежуточное положение между животным и богом. Вместе с

тем человек не может сделать так, чтобы он одновременно жил и для других и для себя.

Альберт Швейцер предложил оригинальное решение этой этической головоломки,

состоящее в том, чтобы конфликтующие человеческие стремления развести но времени,

удовлетворив тем самым властные претензии каждого из них. Если счастье и добродетель

никак не хотят уступить первенство друг другу, компромисс может состоять в том, что

какое-то время главенствует счастье, а какое-то время — добродетель, Говоря более

конкретно, первую половину жизни человек может и должен жить для себя, по законам

счастья, а вторую половину — для других, но законам добродетели. И чем лучше человек

послужит себе (разовьет свои силы, способности), тем лучше он сможет служить другим

людям. В этом смысле первая — порочная, "языческая"— половина жизни является

подготовительной ступенью ко второй —добродетельной, христианской—ее половине.

Человека не приходится принуждать и даже учить тому, что значит счастье, личное

благополучие. Удовольствия, богатство, власть, успехи и прочие слагаемые сча-

232

стливой жизни продолжают природные желания индивида и культивируются всем

устройством цивилизации.

Иное дело — нравственное служение. Оно не так очевидно. Как считал Швейцер,

утеря этических ориентиров — основная причина упадка культуры — объясняется

их недостаточной укорененностью в мышлении. Мораль должна быть не просто

горячо воспринята, но еще и глубоко обоснована. Швейцер искал такую элементар-

ную формулу морали, которая бы не поддавалась софистическим искажениям и

---

которую нельзя было бы нарушать с чистой совестью. Он нашел ее в принципе

благоговения перед жизнью. Только признание святости жизни во всех ее формах и

проявлениях придает нравственную соразмерность человеческой деятельности,

гарантирует здоровое развитие культуры и согласную жизнь и обществе — таков

основной завет Альберта Швейцера.

Философско-этические взгляды Швейцера наиболее полно изложены в его труде

"Культура и этика" (1923) . Другим источником этического мировоззрения Швейце-

ра, как и всех великих моралистов, является его жизнь.

Самобытность Швейцера

Альберт Швейцер (1875—1965) жил в соответствии со своим учением. Его жизнь

имеет достоинство этического аргумента. Единство мысли и действия —

характерная черта всех великих моралистов. Заслуга Швейцера в том, что он

продемонстрировал эту черту в наше время всеобщей стандартизации и

обезличенности. Он противопоставил ясность и простоту нравственно

ответственного поведения анонимной жестокости XX века.

Характерная особенность Швейцера-человека состояла в том, что он органически

сочетал качества, которые принято считать взаимоисключающими: с одной сторо-

ны самоволие, индивидуализм, рациональную расчетливость, с другой —

нравственное подвижничество. Рассмотрим их более подробно.

Самоволие можно расшифровать как свойство воли быть причиной своих

собственных действий. Речь идет, по сути дела, о самостоятельности человека, его

способ-

'Эга работа включена в однотомник: Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1992. В дальнейшем ссылки на

это издание будут даваться в тексте указанием страниц,

233

ности принимать и твердо держаться решении независимо от сопряженных с ними

отрицательных последствий для самого индивида — решений, которые вообще не

могут быть объяснены и рамках причинно-следственной обусловленности поведения и

единственное основание которых состоит только в том, что они кажутся правильными,

истинными тому, кто их принимает. Альберту Швейцеру эта черта была свойственна в

высшей степени. Уже детство Швейцера ставит в тупик человека, пытающегося

уложить его поступки в рамки психологических закономерностей. Вот некоторые

эпизоды его своеволия. Через его родной Гюпсбах (родился Швейцер в маленьком

городке Кайзерберге в Верхнем Эльзасе, через мол-года после его рождения семья

переехала в Гюнсбах в долине Мюнстера) время от времени на тележке, запряженной

---

ослом, проезжал еврей по имени Мойша, который вел мелкую торговлю. Деревенские

мальчишки имели дурную привычку бежать за ним и дразнить — громко выкрикивая

его имя, строили ему рожи. Мойша в таких случаях шел молча, безропотно, только

иногда оборачивался лицом к ребячьей ватаге, улыбаясь смущенно и доброжелательно.

Маленький Альберт дважды, желая показать себя взрослым, участвовал и этом

преследовании. Но вскоре он изменил свое поведение — стал демонстрировать

дружеское отношение к Мойше, брал его за руку и рядом с ним проходил по деревне.

Позже он назвал Мойшу своим великим воспитателем, научившим его молча сносить

преследования. В других случаях Альберт, напротив, старался ничем не отличаться от

сверстников. И когда ему сшили "господское" пальто, которое бы сразу выделило его

среди массы крестьянских детей, он отказался его надевать и, несмотря на

многочисленные оплеухи отца, стоял на своем. Противостояние в связи с "приличной"

одеждой продолжилось и по другим поводам, приняв форму упорной многолетней

борьбы. И это было классическое упрямство, почти чистая игра воли, ибо, ничуть не

улучшая положения Альберта среди сельских мальчишек, для которых он все равно

оставался "господским сынком", приносило много страданий и родителям, и ему

самому. Позже, в последних классах гимназии, Швейцер, наоборот, совершает

поступок, который явно выделяет его среди окружающих, выводит в ряд "модников" и

"зазнаек", покупает велосипед.

Способность Швейцера к непостижимым ("самовольным") поступкам наиболее полно

и ярко обнаружилась

234

в главном решении, которое круто изменило его жизнь — и внутренний ее смысл и

внешний рисунок. Речь идет о теперь уже знаменитом жизненном выборе,

сделавшем Швейцера Швейцером. Он родился в семье священника. Рос в

относительном достатке, в заботах любящих, хотя и строгих родителей. Его жизнь

складывалась вполне благополучно. У него рано обнаружились разнообразные

дарования, которые в сочетании с приобретенными в ходе семейного воспитания

протестантскими добродетелями трудолюбия, упорства и методичности привели к

тому, что к тридцати годам Альберт Швейцер был уже признанным теологом,

многообещающим философом, органистом, мастером органостроения,

музыковедом. Его книга о Бахе принесла ему европейскую известность. Он был

удачлив в службе, имел широкий круг друзей. И вот на подходе к вершинам славы

---

он решает все разом поменять: Европу на Африку, профессиональный труд на

служение страждущим, поприще ученого и музыканта на скромную долю врача,

ясное благополучное будущее на неопределенную жизненную перспективу,

сопряженную с неимоверными трудностями и непредсказуемыми опасностями.

Почему он это сделал? Ни сам Швейцер, ни его исследователи не смогли ответить

на этот вопрос сколько-нибудь убедительно.

Рассмотрим прежде всего фактическую сторону дела. Вот как описывает сам

Швейцер историю этого растянувшегося на многие годы решения: "Однажды

солнечным летним утром, когда — а это было в 1896 году — я проснулся в

Гюнсбахе во время каникул на Троицын день, мне в голову пришла мысль, что я не

смею рассматривать свое счастье как нечто само собою разумеющееся, а должен за

него чем-то отплатить. Раздумывая над этим, лежа еще в постели, в то время когда

за окном пели птицы, я пришел к выводу, что было бы оправданным до тридцати

лет жить ради наук и искусств, чтобы затем посвятить себя непосредственному

служению человеку" . Вопрос о том, чем и как он конкретно будет заниматься

после тридцати лет, Швейцер тогда оставил открытым, доверившись

обстоятельствам. Годы шли, приближаясь к обозначенному рубежу, И однажды,

осенью 1904 года, он увидел на своем столе среди почты зеленую брошюру

ежегодного отчета Парижского миссионерского общества. Откладывая ее в

сторону, чтобы приступить к рабо-

1 Schweitzer A. Aus meinem Leben imd Denken. Hamburg, 1975. S. 72.

235

те, он вдруг задержался взглядом па статье "В чем испытывает острую нужду

миссия в Конго?" и стал читать. В ней содержалась жалоба на нехватку людей с

медицинским образованием для миссионерской работы в Габоне, северной

провинции Конго, и призыв о помощи. "Закончив чтение, — вспоминает Швейцер,

— я спокойно принялся за работу. Поиски завершились"1. Однако прошел еще год,

прежде чем он объявил о своем решении родным и друзьям (до этого он поделился

своими мыслями лишь с одним не названным им близким другом). Это был год

раздумий, взвешивания своих сил и возможностей, строгой рациональной проверки

намерения на осуществимость. И он пришел к заключению, что способен поднять

намеченное дело, что для этого у него хватит здоровья, энергии, выдержки,

здравого смысла и, в случае неудачи, стойкости, чтобы пережить крах. Теперь

оставалось только легализовать принятое решение. 13 октября 1905 года, будучи в

---