ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.01.2020
Просмотров: 4054
Скачиваний: 11
Мы проанализировали ее католическое монастырское образование, а также отношения с отцом. Родители ее были очень грубы и агрессивны друг с другом. Во время сессии Клэр кричала и плакала от страха, гнева и ужаса. Анна тоже жалобно плакала в объятиях двух членов группы. Один из них был мужчина, про которого Анна потом сказала, что ей "было с ним также спокойно, как с мужем. Впервые в жизни я почувствовала себя в безопасности с другим мужчиной".
Шел всего лишь второй день, а она уже смогла выплакаться на людях. Такого с ней раньше не случалось. Она была напугана, и получила поддержку от посторонних людей. Такого с ней тоже раньше не случалось. Ее успокаивал мужчина, обнимая и поглаживая, - мужчина, который не был ее мужем. И такого с ней раньше не случалось. Это был явный прогресс. Во время сессий она видела чужие несчастья, которые походили на ее собственные. Это сближало ее с группой.
Во второй половине дня поработать вышел мужчина, проблемой которого стала изоляция и постоянное одиночество на протяжении всего детства. Он в принципе не доверял людям, так как с самого начала жизни не мог доверять родителям. В детстве его часто избивали. Ему казалось, что родители просто не хотели его появления на свет. Это был уже второй случай в группе, когда родители не принимали ребенка. Анна узнавала себя: она тоже не была желанным ребенком. Это порождало низкую самооценку, которая подрывалась еще больше сексуальным насилием со стороны трех самых первых мужчин в ее жизни. Она рассказывала об этом во время шеринга - заключительной части психодраматической сессии, когда все присутствующие делятся своими впечатлениями, ощущениями, ассоциациями, возникшими в ходе драмы, сопоставляя свой опыт с опытом протагониста.
- Мне было восемь лет, когда все это началось, - сказала Анна.
Ей становилось легче, когда она небольшими порциями выдавала историю своей жизни, нащупывая хрупкое равновесие между своей откровенностью, самораскрытием - и поддержкой группы.
На следующий день предстояла работа с новым протагонистом. День был теплый, и мы решили устроить перерыв и подышать воздухом перед началом новой сессии. Анна расплакалась. Ее гнев на детей вышел наружу. В окружении членов группы она била ногами и рыдала, она искренне выражала те чувства, которые испытывала в данный момент. Самое время было с ней поработать, и это почувствовали все. Мужчина, который по плану должен был быть протагонистом следующей сессии, уступил ей свое место. Я провела Анну на сцену.
Мне вспомнилось, как во время наших предварительных бесед Анна говорила, что не сможет рассказать о своих детях перед группой, что ей "будет стыдно". Мне было интересно, на что она решится сейчас - ведь только что она испытывала негодование именно в адрес своих детей. Я ждала. Анна сказала, что сначала она хотела бы обратиться к детям.
- Пожалуйста, - сказала я, ставя перед ней два пустых стула. - Представьте себе, что они перед вами.
И снова взрыв гнева:
- Хоть бы вы сдохли! Это из-за вас я сижу в дерьме!
Я предложила сыграть сцену в ее доме, когда она впервые узнала о сексуальных отношениях своих детей. Она показала, как выглядит ее гостиная, обозначая стульями, как выглядят различные предметы ее мебели. В психодраме мы почти не используем декораций - несколько стульев и свободное пространство. Воображение воспроизводит недостающие детали, как при прослушивании радиоспектаклей. Я предложила ей сначала вести разговор от лица дочери, потом - сына. "Я"-высказывание позволяет лучше войти в роль, лучше понять другого человека, чем "он"- или "она»-высказывание. Например, высказывания типа: "Я чувствую себя неловко", "Я нервничаю", и т.д. - наравне со спонтанными жестами и телодвижениями - помогают лучше понять другого человека. Из ролей собственных сына и дочери Анна начала понимать, что и как подтолкнуло их сексуальный интерес друг к другу. Постоянный и повторяемый запрет на любые проявления сексуальности, гипнотическое внушение "Туда нельзя!" неизбежно вылились в прямо противоположную познавательную команду: "Узнай, что там!"
Когда дошла очередь до сцены прихода учительницы с дочерью Анны, я остановила действие и спросила напрямик:
- Анна, напоминаю вам, что вы не хотели представлять эту сцену перед группой. Не пора ли нам остановиться?
Необходимо, чтобы Анна сохраняла контроль над тем, что говорит и делает, чтобы она раскрылась ровно на столько сама хочет раскрыться. Ее основная проблема в том и заключалась, что она не могла контролировать события собственной жизни. Как ее терапевт, я не хотела, чтобы она сейчас повторяла свою ошибку.
- Нет, нет, - возразила Анна. - Я хочу продолжать. С этим пора покончить. С этого все началось, и именно это не дает мне покоя сейчас.
Мы вернулись к прерванной сцене.
- Итак, с этого все и началось? - спросила я Анну, которая играла свою дочь.
- Чушь собачья! Все началось не с этого, - отозвалась Анна из роли дочери. - Все началось задолго до нас, когда она сама в детстве пережила насилие. Нас тогда еще в помине не было, того насилия мы не совершали.
Из роли дочери Анна увидела истину. Морено отмечал: "Люди ведут себя более непосредственно, когда изображают не себя, а кого-то другого" (Моreno 1965). Метод психодрамы помог Анне прозреть. Глазами дочери она увидела все то унижение и недоверие, через которые ее дочь прошла. История повторялась. Дочь Анны, как когда-то сама Анна, умоляла выслушать и понять ее - и не получала ответа. Она умоляла, чтобы ей поверили - а ей не верили. Ее просто не хотели слушать.
Затем мы перешли к сцене, где Анна-девочка пытается рассказать своей матери о сексуальном посягательстве деда. Сцена начиналась с возвращения Анны домой, после того, как она несколько недель гостила в доме деда. Мать отказалась выслушать Анну, показывая тем самым, что считает ее поведение смешным и нелепым. Она практически сходу заткнула Анне рот. Даже выражение отчаяния на лице ребенка не принималось всерьез и категорически отвергалось. Восьмилетняя девочка оказалась в ловушке: у нее не было ни союзника, ни защитника, ей даже не позволили открыть рот. Она была обречена на молчание и одиночество.
На этом этапе драме я предложила Анне воспользоваться своим "теле": выбрать участника группы, который сыграл бы роль маленькой Анны. "Теле" - это греческое слово, обозначающее "на расстоянии". Морено использовал его в значении проникновения в чувства человека, выявления этих чувств. Телепатия - это обычно одностороннее воздействие. Метод "теле" всегда двусторонний, поэтому человек, которого выбирают на ту или иную роль, обычно знает заранее, что выберут именно его. Для изображения себя в детстве Анна выбрала тихую застенчивую женщину с печальным лицом, а сама, как зритель смотрела сцену из собственной жизни, разыгранную членами группы. Изо рта матери торчала папироса, она ожесточенно ушла головой в стирку, чтобы не слышать, что говорит дочь.
Анна с болью следила за тем, что происходит на сцене: у нее на глазах маленькая девочка боролась за свое право быть выслушанной, рассказать обо всем, что с ней сделали, получить поддержку. Я спросила Анну, был ли в тот момент ее жизни кто-то, кто мог бы ей помочь. Она ответила "нет", как обычно отвечают все, кто перенес насилие.
- А теперь представьте себе, что Вы и есть тот самый взрослый, который может утешить маленькую девочку в ее несчастье, встать на ее защиту. Как бы Вы это сделали? - спросила я.
Анна обняла "ребенка" и заговорила:
- Ты не заслужила такого обращения. С тобой просто не должно было произойти ничего подобного. Говори, выскажись, расскажи всю правду. Тебя обязательно выслушают.
Я попросила Анну выбрать кого-нибудь из группы на роль той матери, которую ей бы хотелось иметь в детстве. Она выбрала женщину с открытым дружелюбным лицом, ласковым и дружелюбным взглядом. Женщина охотно прошла на сцену. Я предложила Анне без слов выразить те чувства, которые она не смогла выразить своей матери в детстве. Анна обняла женщину, уткнулась ей в плечо и расплакалась. Она принялась рассказывать о своем страхе, одиночестве, отчаянном желании получить поддержку и защиту.
- Почему тебя там не было? - всхлипывала она. - Почему там не было тебя? А этот ублюдок! - в ней закипал гнев. - Да его убить мало! Своими руками убью!
Теперь ее желание убить было направленно на истинных виновников ее несчастья. Первоначально она испытала вспышку гнева в роли собственной матери:
- Где эти мерзавцы? - негодовала она, - твой отец, твой дядя и твой дед? Убью всех троих!
Но постепенно она становилась собой, ее самоуважение возрастало, она смогла сама заявить о своих правах. Я дала ей длинную пластиковую трубку, которую она мяла, сгибала, скручивала, а потом с размаху колотила о стоящий перед ней деревянный табурет. Анна попросила трех мужчин из группы сыграть роли ее обидчиков. Они уселись на стулья лицом к ней. Она еще сильнее заколотила своей трубкой.
- Как вы смеете? - вопила она. - Как вы смеете так со мной обращаться? - Она уже говорила за себя сама. Она стала собой. - Ублюдки! Мразь! Давить таких надо!
Ее желание расправиться с дедом, отцом и дядей как бы возвращало нас к началу сессии, когда Анна призывала смерть на головы своих детей. Только сейчас эти чувства были направлены по адресу - тем трем мужчинам, которые искалечили ее жизнь. Дети были ни при чем.
- Я хочу их убить! - Анна повернулась ко мне. - Можно?
- Как Вы себе это представляете? - осведомилась я. - Не забывайте, это психодрама, а не реальная жизнь.
- Пропущу через мясорубку. Зарежу. Головы отрублю. Или нет, лучше сверну им шеи.
Она доиграла сцену воображаемого возмездия. Ярость - самое мягкое слово, которое мне пришло в голову, глядя на чувства, которые ее обуревали. Я осторожно направляла ее эмоции, не меняя ролями с обидчиками. Понять их, выяснить причины такого их поведения не входило в задачи нашей сессии. Слишком многие жертвы оказываются в ловушке, пытаясь понять и простить. Они захлебываются в море разного рода рациональных объяснений, из которого далеко не всем удается выплыть.
Я подкинула ей диванную подушку - для удобства "сворачивания шей". Ее гнев пошел на спад.
- Никогда вам не прощу! Кровосмесители несчастные, недоумки! Тупицы вы эмоциональные, если на такое пошли! - Потом она повернулась ко мне: - Я хочу попрощаться с отцом. И еще хочу принять моих родителей. Оправдывать их поступки - не хочу. Никогда не смирюсь с тем, что было. Но принять хочу - это ведь мои родители. Других у меня нет.
Она притянула к себе отца, жестом пригласила женщину, игравшую мать, вернуться на сцену. Они стояли втроем, взявшись за руки.
- Я хочу, чтобы было так, - подвела итог Анна.
В этой части сессии она получила возможность отследить то хорошее, что было в ее родителях, а также ощутить, что и сама способна на хорошие чувства. Потом она повернулась к двум вспомогательным "я" (членам группы, игравшим значимых людей в ее драме).
- Спасибо вам, что вы все время со мной, - обратилась она к мужу и детям. - И я хочу все время быть с вами. Вы и есть моя настоящая семья. Спасибо, большое всем спасибо.
После того, как Анна проговорила и проделала то, что ей действительно хотелось, выпустила наружу душившие ее чувства, ей стало легче. Не сговариваясь, "зрители" потянулись к "актерам". Трехчасовое путешествие по жизни Анны закончилось, все вздохнули с облегчением, окружили Анну, благодарили за доверие, восхищались ее мужеством. Каждый делился своими личными переживаниями в связи с ее драмой, рассказывал о возникших по ходу ассоциациях и аналогиях, о похожих случаях из своей жизни. Те, кто сами подвергались насилию, подходили отдельно, обнимались с Анной, вместе плакали. Кто-то из них сказал:
- Ваша история - один к одному моя.
Другая отметила:
- А у меня - детали не совпадают, но чувства те же. Когда Вы хотели убить отца, я узнавала себя.
А вот что сказала еще одна участница:
- Анна, огромное Вам спасибо. Я впервые поняла, насколько моей дочери нужна моя поддержка, как ей важно, чтобы я ее выслушивала. Она не подвергалась насилию, но в ее жизни была ситуация, когда ей было очень больно, а я слушать не стала. Когда вернусь домой, обязательно постараюсь исправить положение.
Шеринг продолжался очень долго. Анна слушала, кивала, чувствовала себя увереннее и постоянно повторяла: "Я смогла! Я прорвалась!" Она еле сдерживала ликование.
В ту ночь Анна спала сном младенца. В оставшиеся до конца недели дни Анна активно участвовала в драмах других людей, а в двух даже сыграла роли. Она охотнее делилась своими чувствами и укрепляла приобретенную уверенность в себе.
На четвертый день у нее произошел срыв. Мужчина отрабатывал свою проблему с соседями, которые постоянно изводили его. Постепенно он входил в ярость. И Анна, сопереживая ему, тоже закипела. И вдруг она зарыдала: собственный гнев перепугал ее. Она вскочила и вцепилась в меня.
- Я не могу на это смотреть... Я хочу домой... Я хочу к Джону.
Группа хранила молчание.
- Анна, останьтесь с нами, - сказала я. - вы не сходите с ума, вы просто испытываете сильные чувства. Держитесь! Это скоро пройдет, и вы успокоитесь.
У нее ушло несколько минут, чтобы придти в себя. Ее первый порыв - сбежать, отгородиться, спрятаться, - разумеется, был более легким выходом из положения, чем встретить эмоциональный взрыв и пройти через него, даже в такой безопасной ситуации, как занятие группы.
Мы продолжили работу на сцене. Еще через несколько минут Анна тихо произнесла:
- Это же не мой отец. - А потом, обращаясь к протагонисту, добавила: - Задай ему как следует! Давай, скажи ему все!
Теперь она не хотела сдерживать гнев, которого раньше так боялась. А в конце сессии она неустанно повторяла свое открытие:
- Другие мужчины - это не мой отец. Я не должна их бояться.
В то утро ее реальный отец попал в нашу местную больницу с очередным сердечным приступом.
- Что мне делать? - спросила Анна у группы. - Я бы хотела сделать над собой усилие и повидать его завтра.
"Завтра наш последний день, - подумала я про себя. - Лучше бы ей навестить его сегодня вечером, чтобы завтра она могла получить поддержку группы".
На том и порешили. В половине седьмого утра на следующий день я, как обычно, отперла черный ход. Анна бросилась ко мне:
- Я смогла, Марша. У меня получилось! Ах, если бы он всю жизнь был таким, как вчера!
- Не забывайте, Анна, он умирает. Или думает, что умирает, - мягко ответила я, держа ее за руку. - А теперь расскажите, как прошла ваша встреча.
Вчерашний визит был проверкой нашей работы. А проводила проверку сама Жизнь. Более чем своевременно.
- Я провела у него целый час. Никогда бы не подумала, что смогу. Когда я пришла, он спросил, почему меня давно не было.
Она была старшей из семерых детей, и как-то само собой разумелось, что навещать его будет она.
- Ты ведь знала, что я болею, сказал он.
Они оба говорили с заметным девонширским акцентом.
- Пап, ты тоже знаешь, что мы все время ссоримся, - ответила она. - Я не хотела ссориться, когда ты болеешь, поэтому и не приходила.
- Да, мы действительно все время ссоримся, - подтвердил отец.