Файл: Н. Н. Арутюнянц Об авторе этой книги.doc

Так или иначе, но основной атом эгейской социальности, карликовый ритуал человека-государства, уже в силу собственной агрессивности и агрессивности окружающей его среды не мог быть конечным продуктом синтеза. Тем или иным способом он вынужден искать стабильности, входить в многообразные контакты с другими людьми-государствами и стремиться закрепить эти контакты, если они для него выгодны. Контакты наиболее прочны, если они обоюдовыгодны. Иными словами, как только начинают складываться карликовые ритуалы, возникает и селекция на стабильность, на отбор и закрепление таких отношений, которые обоюдовыгодны и образуют более или менее устойчивые оазисы общих интересов по грабежу и защите. В стихии поисков устойчивости и начинает формироваться новая социальная структура – полис. Исходным

75

моментом всей этой стихии формообразования выступают люди-государства, они ее сознательные творцы и орудия, но результаты такой деятельности по слову проходят проверку на жизненность и селекцию на совершенство, подчиняясь действию ряда слепых и безличных сил, которые легче было освободить, нежели понять и связать в новый ритуал Нужда в договоре, в фиксации и сохранении тех или иных отношений между людьми достаточно остро ощущается уже в гомеровскую эпоху. Даже в таком «коллективном мероприятии», как Троянская война возможными оказываются личные контакты. Главк и Диомед, например, заключают по предложению Диомеда свой личный мир и фиксируют этот договор, «записывают» его обменом оружия (Илиада, VI, 120 - 230). В других ситуациях; а их у Гомера много, договорные отношения «записываются» клятвами, обетами, подарками, праздниками, играми. Менелай, предлагая окончить Троянскую войну, поединком между ним и Парисом, тут же оговаривает и соответствующий способ «записи» мирного договора:
...помышляю давно я: пора примириться

Трои сынам и ахейцам; довольно вы бед претерпели

Ради вражды между мной и Парисом, виновником оной.

Кто между нами двумя судьбой обречен на погибель,

Тот да погибнет! а вы, о друзья, примиритесь немедля.

Пусть же представят и белого агнца, и черную овцу

Солнцу принесть и земле; а Крониду пожрем мы другого.

Пусть призовут и Приама владыку, да клятву положит

Сам (а сыны у него напыщенны, всегда вероломны).

(Илиада, III, 98 -105)

Договоры этого типа по необходимости были общи и недолговечны, хотя в принципе известная гомеровскому миру мнемотехника строится на использовании знака. Недостаточность всех форм записи, кроме письменной, состоит в том, что идет ли речь об узелках, метрах, кратерах, клятвах, гекатомбах, записанная таким способом формула обязательства не обеспечивает однозначного толкования и открывает дорогу как для недоразумений, так, и для пристрастных толкований. Известен, например, случай, когда в споре с мегарцами о Саламине Солон ссылался на авторитет Гомера и привел две строки:

---

Мощный Аякс Теламонид двенадцать судов Саламинских

Вывел и с оными стал, где стояли афинян фаланги.

(Илиада, П, 557-558)

Никто до сих пор не знает и, видимо, никогда не узнает, цитировал ли Солон Гомера или сам изобрел эти строки в пылу спора.

Как способ закрепления договорных отношений письменность хорошо известна олимпийскому миру, но там и сама письменность и соответствующий род деятельности привязаны по государственному аппарату и специализированы в профессию. Ремесло писарей – трудоемкое и сложное искусство. Не говоря уже о технике, запись выполнялась обычно на устойчивом материале, на глине или камне, само количество знаков в олимпийской письменности всегда достаточно внушительно чтобы исключить сколько-нибудь широкое распространение письменности и появление грамотности. Даже после реформ I тысячелетия до н.э. египетское

76

«упрощенное» письмо, использующее фонетический принцип, включало более 500 иероглифических знаков для обозначения предметов государственной важности.

Освоить такую письменность – значило стать писарем, и для карликовых ритуалов, использующих принцип личного контакта, такая письменность оказалась непригодной. Исчезла профессия писарей, а с ними и письменность. Герои Гомера сплошь неграмотны, и лишь в одном месте Главк, рассказывая Диомеду свою родословную, упоминает о письменности критского, похоже, типа по связи с судьбой Беллерофонта, которого грамотей Прет высылает к тестю:
В Ликию выслал его и вручил злосоветные знаки,

Много на дщице складной начертав их ему на погибель,

Дщицу же тестю велел показать, да от тестя погибнет.

(Илиада, VI, 167-169),

Новому миру нужна была и новая письменность, даже не письменность, а грамотность – личный навык того же сорта, что и навык воинский или пиратский, способный сосуществовать с другими необходимыми человеку навыками. И такая письменность появилась как удивительное по простоте и смелости изобретение, которое свело всю мудрость писарского ремесла к знанию 24 основных и 3 добавочных букв. Дело здесь идет именно об изобретении, поскольку принятая схема заимствования финикийского алфавита не совсем корректна. Бесспорно здесь заимствование графического материала – греческое фонетическое письмо использует те же знаки, что и появившаяся где-то в Палестине между II и I тысячелетиями финикийская письменность. Но знаки иначе распределены по фонемам, да и сам принцип распределения совершенно нов: озвучены не только согласные, но и гласные, что сделало запись полной, исключающей возможность различных толкований текста, и попутно опредметило и весь категориальный аппарат языка, его грамматику, которая в греческом, как и в русском, привязана главным образом по гласным в окончаниях.

---

Это последнее обстоятельство сыграет еще свою роль в становлении европейского способа мысли, когда Аристотель свяжет космологию европейцев, их представления о «существовании» с категориями языка.

Пока же мы можем отметить, что «кадмическая» запись – древнейшая форма греческого алфавитного письма, появившаяся по преданию на острове Санторин где-то в VII в. до н. э., получила необыкновенно быстрое распространение. Уже на рубеже VI в. до н. э. (594–589 гг.) в Нубии, на левом берегу Нила, греческие наемники из различных мест ойкумены вырезали на левой ноге огромной статуи Рамсеса II надпись: «Когда царь Псамметих пришел в Элефантину, те, кто плыл вместе с Псамметихом, сыном Теокла, сделали эту надпись. А прошли они выше так далеко, как позволяла река». Далее следуют подписи по меньшей мере десяти воинов.

В свете неистребимого европейского стремления расписываться где угодно и оставлять следы собственного пребывания на всех заметных местах осквернение египетской святыни десятком греческих головорезов может показаться и не таким уж выдающимся событием. Мало ли кто, когда, где и на чём расписывался, не слишком заботясь о чувствах хозяев. Но как знаменье, как нечто совершенно невозможное в рамках олимпийской культуры, этот факт должен рассматриваться как первый крик

77

новорожденной Европы, возвещающий миру о своем появлении на свет. Важно здесь прежде всего то, что эти медные головорезы грамотны, имеют на вооружении не только щит, шлем, копье и медные доспехи, но и личный навык свободного обращения с тремя десятками знаков греческого алфавита, с помощью которых можно записать и сохранить все: и закон вроде договора между Кноссом и Тилиссом, который прямо так и начинается: «Тилиссянину разрешается безнаказанно заниматься грабежом повсюду, кроме районов, принадлежащих городу кноссян», и многотомный труд, вроде Истории Геродота, и ехидную надпись, вроде эпитафии Симонида Кеосского критянину:
Родом критянин, Бротах из Гортины, в земле здесь

лежу я.

Прибыл сюда не за тем, а по торговым делам.

В интересующем нас плане юридического отчуждения новый, предельно простой и точный тип письменности, обеспечивший почти поголовную грамотность (ряд гражданских процедур, остракизм, например, предполагал грамотность всех граждан), оказался исключительным по степени удобств средством опредмечивания договорных отношений и, более того, средством их отчуждения, превращения в самостоятельные сущности того же социального, способного мигрировать типа, как и рабы, животные, орудия.

---

Зафиксированные на камне или дереве, а иногда и на менее устойчивых материалах (кожа, папирус) обязательства снабжались обычно охранными дополнениями вроде дополнения к договору между Элидой и Гереей: «А если кто повредит эту надпись, частный ли человек, или должностное лицо, или народ, то пусть он будет подвергнут священному штрафу, о котором здесь написано». В таком виде обязательства уже уходили из-под власти договаривающихся сторон, могли передаваться по наследству, обмениваться, а с появлением денег и продаваться. Насколько быстро развилась эта уже не флора, а фауна юридических сущностей свидетельствует тот факт, что в Афинах ко времени Солона «большинство народа было в порабощении у немногих» (Аристотель, Афинская полития, 5, 1), и Солон, проведя «сисахфию» – прекратив действие договорных обязательств, получил полное право писать о себе как об освободителе людей и земли:
Каких же я из тех задач не выполнил,

Во имя коих я тогда сплотил народ?

О том всех лучше перед Времени судом

Сказать могла б из олимпийцев высшая –

Мать черная Земля, с которой снял тогда

Столбов поставленных я много долговых,

Рабыня прежде, ныне же свободная.

(Аристотель, Афинская полития,12,4)

Развязанная письменностью юридическая стихия ввела в действие ту группу законов, которые мы знаем сегодня как законы рангового распределения. Они встречаются в любых социальных и даже биологических явлениях, связанных с миграцией соответствующих объектов. Классическим примером здесь может служить распределение населения страны по городам и населенным пунктам. Если населенные пункты

78

представлены списком и расположены по убыванию числа жителей, а затем сам этот список разбит на «ранги» – 1, 2, 3, ... к – по некоторому числу жителей (по численности населения самого большого города, например), то число населенных пунктов в любом ранге будет вести себя в довольно строгом соответствии с законом: «...произведение числа жителей на ранг города – величина постоянная для всего списка». В более общей форме распределение этого типа известно как закон Ципфа: «произведение частоты на ранг – величина постоянная».

В этой общей форме закон рангового распределения управляет в наше время миграционными потоками в самых различных, областях. Стоит, например, представить статьи «населением», а журнал – «страной», как авторы тут же «законно» выстраиваются по ранжиру на правах статейных «городов». Тем же способом стихийно выстраивает свою форму, «кристаллизируется» всё, способное мигрировать – менять хозяина, переходить из рук в руки, из структуры в структуру и т. п. Даже частота употребления распределяется по словарю, как это показано Ципфом для современных и древних авторов, в строгом соответствии с рангом слова.

---

В интересующее нас время миграционной способностью обладает далеко не все: земля, например, неотчуждаемая собственность рода. И поскольку это так, стихийная кристаллизация формы собственности могла идти лишь как перераспределение в процессах миграции рабов, скота, орудий, юридических обязательств по территориальному и кровнородственному основанию, т. е., с одной стороны, миграция объектов собственности интегрировала территорию в замкнутую экономическую, юридическую и политическую целостность, в область своего стихийного проявления, а с другой – миграция выстраивала ранговые иерархии людей-государств и соответствующих домов-родов по объему собственности с той же слепой необходимостью, с которой жители страны выстраивают иерархию городов по численности населения. Иными словами, такие единицы собственности, как раб, животное, орудие, договорное обязательство, «расселялись» в рамках определенной территории по карликовым ритуалам, как люди расселяются по городам, если они в этом миграционном хаосе не встречают препятствий в форме черты оседлости или паспортного режима.

Вместе с тем пока в карликовом ритуале используется принцип личного контакта, объем этой способной к миграции собственности не может превышать некоторых критических значений, связанных с ограниченностью человеческих способностей. У этого предела кристаллизация должна либо остановиться и застыть в новый ритуал, канализируя избыточную деятельность в омертвленную форму «сокровищ», либо же перейти на какое-то новое основание, совершить эскалацию.

Античность реализует оба пути. Прежде всего это тенденция к застыванию, когда верхняя часть распределения карликовых ритуалов пробует ритуализироваться в наследственную элиту, как это было, например, у коринфян: «Государственный строй у коринфян был олигархическим. Правители города, именовавшиеся Бакхиадами, выдавали замуж дочерей и женились только в своей среде» (Геродот, История, V,92). Но вместе и рядом с этой тенденцией возникают поиски «палубного» решения с использованием остановленного и омертвленного в знаке слова. Первоначально попытки утвердиться на палубе юридических

79
отношений носят чисто импровизационный характер прямой и личной тирании, иногда даже «морской» тирании вроде правления Поликрата Самосского, который по свидетельству Геродота: «...владел сотней пятидесятивесельных кораблей и тысячей лучников. Он разорял и грабил всех, ни длякого не делал исключения, и говорил, что угодит другу больше, если возвратит ему отнятое, чем если вовсе ничего у него не отнимет» (История, III, 39).

---