Файл: Н. Н. Арутюнянц Об авторе этой книги.doc

III. Научно-техническая революция

О научно-технический революции, ее механизмах и перспективах написано так много, здесь столько создано точек зрения, представлений, теорий по частным и общим проблемам, без сколько-нибудь ясного и доказательного результата, что любая попытка внести в это разнообразие системные моменты представляется одновременно и желательной и опасной. Во всяком случае преждевременной, поскольку любая система

104

оказывает направляющее и отсекающее действие на стихию поиска, концентрирует усилия на отдельных направлениях в ущерб другим, а мы в настоящее время не в состоянии указать направления гарантированного успеха и кардинального решения задачи. Такой не очень определенный взгляд на текущий момент «научного самосознания» эпохи распространен достаточно широко, и мы целиком к нему присоединяемся. Более того, из всех предложенных формулировок современного состояния проблемы наиболее близкой к действительному положению дел и наиболее мобилизующей представляется нам формулировка Б. Рассела: «Наука и техника движутся сейчас вперед, словно танковая армада, потерявшая своих водителей, движутся слепо, безрассудно, без определенной цели». Этот взгляд высказан Б. Расселом в 1957 г. в речи при вручении премии Калинга, которою правительство Индии награждает борцов за мир и взаимопонимание между народами.

Такое изложение исходных позиций справедливо может показаться несколько искусственной фиксацией проблемы на слишком уж абстрактном и далеком от практических мер уровне, тогда как в действительности (и это известно каждому) существуют более или менее традиционные подходы к ее решению, делаются практические шаги, проводятся логические исследования и т. д., и т. п. Все это так, поэтому и в порядке оправдания, и в порядке первого шага к конкретизации нам хотелось бы обратить внимание на один крайне важный, как нам кажется, момент: по ходу научно-технической революции все чаще возникает фиксированный по уровню выбор между рациональным и научным подходом к любой проблеме. Смысл этого явления мы попытаемся показать на примере с сельским хозяйством, чтобы затем использовать этот частный результат для общей характеристики ситуации.

Если верно положение Маркса о том, что экономические эпохи различаются не тем, что ими производится, а тем, как они это производят, т.е. если стабильность любого социального ритуала, о чем мы уже говорили, замкнута на совокупную потребность как на наиболее инерционный и малоподвижный момент структуры, то необходимость любого социального института для данного ритуала можно представить составом и объемом «выхода», который ориентирован на соответствующую потребность. Представленное в этом функциональном плане сельское хозяйство окажется поставщиком некоторого списка продуктов, в основном пищевых, каждый из которых представлен долей в общем объеме выхода, а с другой стороны, со стороны «входа», сельское хозяйство предстает уже потребителем другого списка продуктов, для каждого из которых также можно указать долю в общем объеме входа.

---

Но как только такая операция проделана, перед нами открываются два подхода. Один из них состоит в том, что наличная структура социального института и его целостность по тем или иным причинам признаются «табу» – инвариантами в любых модификациях входа и выхода, и тогда усилия направлены на поиски оптимальных решений, не затрагивающих условий целостности данного института. В случае с сельским хозяйством такая деятельность, вдохновленная желанием получить на единицу входа больше единиц выхода, будет стремиться улучшить качество земли, повысить урожайность культур, увеличить эффективность сельскохозяйственной техники, найти наиболее выгодные организационные формы

105
труда и т. д. и т. п., не задумываясь или, во всяком случае, не позволяя себе задумываться над тем, насколько обязательны в проблеме все эти пахотные земли, культуры, техника, организационные формы, так ли уж они неустранимы из нее.

Этот первый подход к проблеме мы будем называть рациональным или «рационализацией». Он не исключает привлечения науки для решения частных проблем, и деятельность по рациональной схеме может давать весьма существенные результаты. Бернал, например, пишет: «За годы, которые прошли с выхода «Социальной функции науки» (с 1939 г. – М. П.), сельскохозяйственная продукция на одного человека увеличилась в три раза и соответственно число людей, непосредственно занятых в сельском хозяйстве, упало в настоящее время до 2,5% всего населения США и до 5% в Англии»⁵². Несколько более детально анализирует этот факт лауреат премии Калинга 1964 г. Пайл: «В сельском хозяйстве США занято сейчас менее 7% рабочей силы. Контраст с положением в Индии можно более отчетливо представить той цифрой, которая показывает, что большая часть пищи, потребляемой жителями городов и поселков США, поступает менее чем с 1млн. ферм. Но в снабжении пищей важны не только сами фермеры и их руки, важно также, что 2 млн. рабочих на предприятиях производят удобрения, орудия, машины, перерабатывают и расфасовывают пищу. А главное, и это важнее, чем фермеры и рабочие, примерно сто тысяч сельскохозяйственных специалистов поддерживают ускоренный рост производительности сельского хозяйства. Несмотря на сокращение площадей пахотной земли и продолжительности рабочего дня, американское зерновое хозяйство выдает все больший объем продукции. Выпуск продукции на фермах эквивалентен 12 000 калорий в день на каждого мужчину, женщину и ребенка страны, его достаточно для того, чтобы прокормить 1 млрд. людей»

---

⁵³.

Второй подход (мы его будет называть научным) состоит в том, что внимание сосредоточивается только на выходе, а сам социальный институт и его структура мыслятся лишь одним из возможных решений, т. е. в случае с сельским хозяйством сомнению подвергаются и земли и фермы, и те 100 000 специалистов, которые обеспечивают развитие по экспоненте. На том месте, где только что был целостный институт, появляется некоторое множество институтов – участников выбора. Несмеянов и Беликов так описывают одну из возможностей: «Несколько огромных заводов, расположенных в разных местностях страны, богатых углем или нефтью, вырабатывают потребную населению пищу. Занимают они в сумме площадь в несколько сотен квадратных километров. Столь трудоемкое и малоспособное к прогрессу сельское хозяйство отошло в прошлое, за исключением разве плодоводства и цветоводства, и то, главным образом, индивидуального и коллективного, но не государственного. Отошла в прошлое и индустрия, снабжающая сельское хозяйство машинами, горючим, удобрениями, средствами борьбы с полевыми вредителями. Освободилось для более производительной работы 34% населения, занятого в народном хозяйстве и ныне работающего в сельском хозяйстве»⁵⁴.

Различие между подходами состоит в том, что если рационализация, «христианский», так сказать, подход видит естественную характеристику в снятом выборе и сотворенности института, т. е. рассматривает его

106

целостность как неустранимую рамку, в которой должна решаться проблема обновления или оптимизации, то научный или «атеистический» подход считает саму эту рамку, а с нею и целостность, посылкой излишней, рассматривает и снятие выбора и создание таких целостностей как предметы человеческой деятельности.

Ясно, что различие этих подходов относительно, и научный с точки зрения одного уровня подход может оказаться (обычно так оно и бывает) в потоке рационализации, если он рассматривается с более высокого уровня. Но если уж уровень зафиксирован, то о каком бы институте ни шла речь, различие между рационализацией и наукой становится принципиальным.

Уже это первое уточнение – требование фиксированного уровня и четкой позиции – позволяет уяснить ценность формулировки Рассела: пока уровни не определены, «движение науки и техники», ход научно-технической революции не просто могут, но и должны казаться хаосом, в котором преобладают срывы преемственности и скачки явно иррационального толка. Уложить картину в прокрустово ложе логики, значило бы восстановить преемственность развития всех социальных институтов, составляющих ритуал, т. е. либо запретить науку, либо игнорировать ее существование примерно по тем же мотивам, по которым элейцы игнорировали движение.

---

С точки зрения обычного, «сущностного» подхода, когда внимание сначала фиксируют на том, что движется, а затем уже через «поведение объектов» вскрывают функциональную целостность, а с нею и объекты более высокого порядка, картина выглядит по меньшей мере загадочно. На месте фиксированного объекта, стоит только от него отвернуться, появляется новый с явно смещенными свойствами, а едва установившаяся целостность связей оказывается скособоченной, ползущей к новым значениям. Не лучший результат возникает и в обратном, «функциональном» движении, когда исходят из связи целостности, пытаются указать в пересечениях функций места объектам, их функциональные должности. Картина получается, правда, более устойчивой, но вокруг каждого такого «штатного» места начинают группироваться и драться за представительство в ритуале кандидаты, причем, поскольку борьба идет на всех уровнях, сражение на низших уровнях, в котором различимы еще правила игры, сменяется время от времени лавинообразными реорганизациями, которые перестраивают всю систему «штатных» должностей и отменяют действовавшие ранее «правила игры» на низших уровнях.

Более того, сами эти правила даже во времена большей или меньшей устойчивости крайне затруднительны для рационального истолкования. Что например, могло бы произойти, если намеченная Несмеяновым и Беликовым перспектива борьбы между химией и сельским хозяйством за штатное место поставщика пищи стала бы реальностью? Для химиков здесь нет сомнений: освободятся массивы земли и вернутся в то естественное лесное или даже степное состояние, которое так умилило полководцев Чингисхана, освободится груда использованных или предназначенных для использования в сельском хозяйстве материалов, а также и значительная группа людей, деятельность которых оживляла и приводила в движение как массивы земли,. так и соответствующим образом оформленные материалы. Люди, говорят химики, освободятся для

107

более важных и полезных дел. Но если землю и материалы освободить сравнительно нетрудно – землю можно бросить, материалы пустить на другие надобности или «переоформить», то так ли уж просто проделать все это с людьми, «оформление» которых занимает не один год. И чего ради должно совершаться это переоформление? Кто, собственно, будет решать ситуацию, выбирать?

---

Некоторый свет на это обстоятельство и на целый ряд дополнительных может пролить анекдотический эпизод из истории овладения атомной энергией. Еще в августе 1940 г., когда слухи об экспериментах Гана и Штрассмана распространились в печати, американский сенатор Дауни потребовал гарантировать законодательным порядком право граждан на труд: «За последний год было сделано решающее открытие, и, если его коммерческое использование станет совершившимся фактом, – а как об этом пишут даже осторожные ученые мира, это обязательно произойдет, – мы с вами станем свидетелями гибели нашей нефтеперерабатывающей и угольной промышленности, коммунального хозяйства и многого другого... Американские бизнесмены считают, что дальнейшее исследование любой формы энергии, которую можно столь дешево производить и которая приведет к гибели огромной части нашего предпринимательства, должно быть прекращено правительством. Но увы, господин президент, немецкие химики работают день и ночь, стараясь усовершенствовать овладение этой новой формой энергии, и, если мы будем только плестись за ними, это приведет к огромной катастрофе для американской цивилизации... пока не поздно, мы должны в незамедлительном порядке учредить право на всеобщую и полную занятость»⁵⁵.

Если присмотреться к уверенности химиков и к сомнениям Дауни, то станет очевидным, что и за этой уверенностью, и за этими сомнениями стоит нечто само собой разумеющееся – польза или выгода, с одной стороны, и боязнь отстать от соседей – с другой. По Дауни, получается так: будь США изолированным миром, атомную энергию, конечно же, надо бы закрыть, но раз уж это не так, то приходится двигаться в общем строю, соревноваться («Но, увы...»). Эти соображения, в какой бы анекдотической форме они ни высказывались, отражают действительное положение дел, и аргумент «надо бы закрыть, но увы...» может считаться основным аргументом самообновления, «местом уровней», основной формой взаимодействия ритуала (наличных социальных институтов) с наукой в условиях научно-технической революции.

Процесс самообновления не выглядит внутренней потребностью социальных институтов, он вполне очевидно навязан им внешним и принудительным образом. Поэтому, введя понятие фиксированного уровня, на котором очевидным становится различие рационального и научного подходов, мы теперь вынуждены онтологизировать это понятие: видеть в нем не продукт теоретической изворотливости, который позволяет чисто теоретически разложить пеструю картину всеобщего сражения за штатные должности ритуала, но

---