ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.01.2024
Просмотров: 1370
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
Самосознание и научное творчество.
III. Научно-техническая революция
Способ существования и функции науки
Нестабильность и специфика научного мышления
Нестабильность стихийная и нестабильность осознанная
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОПЫТНОЙ НАУКИ В ЕВРОПЕ XVI – XVIII ВЕКОВ
Индустриальное производство и типологическое развитие
логической картины мира Аристотеля в научные представления о мире
I. Теология и конкретное
теологическое исследование
До XVII в. европейский ритуал в его производственной части, можно считать практически стабильным. Исследователи истории технологии почти единогласно отмечают отсутствие сколько-нибудь значительных новшеств. Блэккет, например, пишет: «В истории предметов быта поражает почти полное отсутствие существенных улучшений или изменений в период между расцветом великих царств Среднего и Дальнего Востока и подъемом современной технологии в Европе восемнадцатого столетия... В некоторых областях, конечно, имел место медленный и постепенный прогресс, но он сопровождался регрессом в других областях. Среди наиболее важных новинок были: огнестрельное оружие, магнитный компас, печать с подвижным шрифтом, хомут, некоторые усовершенствования в водяных и ветряных мельницах, океанские корабли. Три первые новинки были европейскими приложениями более ранних китайских открытий, которые до этого времени не находили полного применения»63.
По общему мнению специалистов, Европа того времени если и выделялась на общем уровне, то выделялась скорее как окраина великих культур, причем окраина нищая и беспокойная. Кроме чисто документальных свидетельств того времени, вроде отчета Марко Поло о его путешествиях, ту же картину дают и миграционные потоки заимствований. Даже деревья на обочинах европейских дорог и те появились как подражание китайским образцам. И все же, несмотря на столь низкие оценки положения дел в Европе, здесь уже с XII–XIII вв. заметны процессы, аналогий которым не видно в других, цивилизациях. Процессы связывают обычно с оживлением торговли и ростом городов, особенно в Италии, а затем и с общим повышением интереса к древности, с Возрождением. Но при этом как-то не останавливают внимания на том факте, что ведь, соответственно, все эти дороги были открыты и для цивилизаций других частей мира, а они почему-то не пошли этим путем.
Особенно наглядна эта странность Европы в судьбе заимствований. Порох изобрели китайцы, как и ракеты, но дальше фейерверков, дело не пошло, а попав в Европу, и порох и ракеты тут же переоформились в оружие, так что уже в 1543 г. португальцы, прибитые к берегам Японии, которая заимствовала у Китая множество вещей, «познакомили,– как пишет Танака,– население с устройством огнестрельного оружия.
Причем знакомство получилось настолько основательным, что через год японцы самостоятельно стали производить оружие «для внутренних нужд». Та же история и с книгопечатанием. Подвижный шрифт в Японию попадает не прямо из Китая, а из Италии; монах-иезуит печатает здесь первые книги в 1590 г. Возникает впечатление, что Европа не только заимствует, но и «переосмысляет» заимствованное: переводит безделки и игрушки чужих ритуалов в практические сильнодействующие средства.
Особенно показательна в этом отношении история магнитной рыбки– компаса, которая в Китае так и осталась забавой вроде змея или фонарика, а в Европе, объединившись с кораблем, повела европейцев во все страны света, стала одной из существенных предпосылок великих
117
открытий и завоеваний, не говоря уже о последующей судьбе магнетизма в европейском ритуале – сегодня на нем держится подавляющая часть
энергетики.
Большой знаток и ценитель китайской культуры Нидам склонен в этой странности Европы видеть даже ее недостаток: «Я считаю, что нет никаких причин априорно принимать, что Китай и другие древние цивилизации обязаны были пройти через те самые стадии общественного развития, что и европейский Запад. В самом деле, термин «застой» никак не может оказаться применимым к Китаю, а если такое словоупотребление и имело место на Западе, то происходило это в силу элементарного непонимания. Как я уже писал в другом месте, в традиционном житейском обществе наблюдался постоянный общий и научный прогресс, прогресс этот, был насильственным путем прерван, когда в Европе после Ренессанса начался экспоненциальный рост науки. Китай можно назвать гомеостатичным, кибернетичным, если хотите, но застойным он никогда не был. В некоторых случаях со всей убедительностью можно показать, что фундаментальные открытия и изобретения заимствованы Европой у Китая. Таковы теории магнетизма, экваториальные небесные координаты, экваториальная установка инструментов для астрономических наблюдений, количественная картография, технология литья металлов, детали возвратно-поступательного механизма паровой машины (принцип двойного действия, преобразование вращательного движения в поступательное), механические часы, стремя и конская сбруя, не говоря уже о порохе и всем, что из этого следует. Эти многообразные изобретения и открытия оказали революционизирующее влияние на Европу, но социальный порядок бюрократического феодализма в Китае им пошатнуть не удалось. Природная нестабильность европейского общества может поэтому противопоставляться гомеостатичному равновесию в Китае, причем последнее, по моему мнению, говорит о более рациональной организации общества»64.
Если стабильность понята как ценность сама по себе, а это понимание не такая уж редкость, то с выводом Нидама следует согласиться. Но история, похоже, плохо читала Платона, не поняла величия его принципа: «Порядок во всех отношениях превосходнее беспорядка», поэтому с Китаем произошла несправедливость: он пострадал от собственных «фундаментальных открытий и изобретений», причем пострадал самым диким и противоестественным способом – стойко перенес собственные открытия и за это его хвалят, но вот когда они рикошетом от Европы возвращены ему, Китай не выдерживает удара и «постоянный общий и научный прогресс» оказывается прерванным. Здесь что-то не так. И это «не так» связано, видимо, с самим понятием фундаментальности. Открытие и его фундаментальность разные вещи. На открытии как таковом не написано, фундаментально оно или нет; фундаментальность (или противоположное качество) есть что-то такое, что нажито открытием за время его существования в ритуале, и сделать фундаментальное открытие так же трудно, как и разродиться вдруг заслуженным пенсионером преклонных лет; открытию нужно предварительно побывать в различных компаниях на множестве фиксированных уровней, чтобы получить звание фундаментального.
Порох, ракеты, магнетизм, механические часы никогда, похоже, не
118
были фундаментальными в китайском ритуале. Хотя свои фундаментальные открытия в Китае, как и в любой олимпийской социальности, безусловно были. «Естественный» характер китайского олимпизма выдвигал в основу фундаментальности выявление циклов устойчивости в природе, а поэтому нет ничего удивительного, что в Китае обнаруживают «государственную» науку: «...государство оказывало мощную поддержку научному познанию. Хранение записей астрономических наблюдений, полученных за тысячелетия, например, было государственным делом. На средства государства публиковались большие энциклопедии, причем не только литературные, но и медицинские и сельскохозяйственные. Удачно проводились выдающиеся для того времени экспедиции. Можно напомнить о геодезической экспедиции VIII века, в которой исследовалась дуга меридиана от Индокитая до Монголии, или об экспедиции для нанесения на карту неба созвездий Южного полушария, на которой были отмечены звезды до 20° от южного небесного полюса. Все это указывает на организованный и коллективный характер науки в Китае, тогда как в Европе наука была обычно частным делом, поэтому в течение многих столетий она отставала. И все же Государственная наука и медицина Китая не смогли, когда пришло время, сделать тот качественный скачок, который произошел в западной науке в шестнадцатом и начале семнадцатого столетия»65.
Судя по объему научной или квазинаучной деятельности в Китае, реальная загадка здесь не в том, кто сделал открытие, а в том, почему накопление фундаментальности по-разному ориентировано в Китае и в Европе, почему открытие, накапливающее фундаментальность в одном ритуале, ведет себя совсем иначе в другом. Европейская фундаментальность носит воинственный и агрессивный характер. Еще в конце XV в. жители Белграда, например, предприняли первую в истории войн химическую контратаку: «Доведенные до отчаяния жители осажденного города хватали пропитанные серой связки соломы, поджигали их и бросали на головы атакующим. Турки отступили, задыхаясь. Они надышались паров двуокиси серы, и многие погибли от удушья»66. Да и сегодня когда мы мерим европейскую фундаментальность, мы далеко не всегда вкладываем в нее «чистый» смысл – все больше получается фундаментальность со взломом, против которой трудно выстоять инокультурным ритуалам.
Факт, однако, остается фактом: задолго до официального появления опытной науки в Европе уже сложились такие условия, когда она могла использовать на правах науки продукты чужих ритуалов, могла обеспечить для них процесс накопления фундаментальности – некоторое многообразие практических приложений. В этом смысле европейская наука появилась не на пустой фундаментальной должности, а вытеснила с неё заимствование – первичную форму или «праформу» европейской опытной науки. Это значит, что система фиксированных уровней и то, что мы сегодня называем прикладной наукой, без которой открытия не могут получить форму практического отношения к миру, уже были развиты хотя бы как потребность я соответствующая психологическая ориентация, Все это явным образом связано с европейской раздробленностью, смутами, нестабильностью, и в этом пункте мы целиком согласны с Нидамом: «Наиболее очевидный и естественный способ объяснения загадки науки
119
представляется таким, который вскрыл бы фундаментальные различияв социально-экономической структуре и в степени стабильности между Европой и азиатскими цивилизациями. Эти различия призваны были бы объяснить не только загадку европейского возникновения науки, но и европейского возникновения капитализма вместе с протестантизмом, национализмом и всем тем, чему нет параллелей в других цивилизациях»67.
В этой предельно широкой постановке вопроса нам хотелось бы выделить несколько частных деталей, которые, по нашему мнению, имеют либо непосредственное, либо ближайшее отношение к опытной науке. Прежде всего это двоевластие, борьба за власть между церковью, феодальными государствами, городами. Далее, монополия церкви на теорию и на подготовку соответствующих кадров, что в целевой и рациональной части всем движениям и теориям средневековья придавало религиозную окраску связи со словом и сотворенности по-слову. Принцип наследования, по которому власть и имущество передаются старшему сыну, что создавало в Европе избыток свободного и выброшенного за рамки ритуала таланта и что во многом объясняет европейский авантюризм – с одной стороны, психологическую установку изгоев на возвращение в ритуал с чем-нибудь новым и необыкновенным, с компасом, например, или с Америкой, философским камнем, социальной утопией и т. д., и т.п., а с другой стороны, готовность ритуала принимать и усваивать новое. Появление в Англии языка новой для Европы аналитической структуры, что сделало многие положения античной философии, связанные с отождествлением онтологической и лингвистической форм (категории Аристотеля) предметными, гетерономными по структуре и доступными для критики. И, наконец, восстановление Фомой Аквинским учения Аристотеля о бытии и видах познания в усеченной и догматизированной форме, что облегчало их критику и преодоление.
Не все из перечисленных особенностей европейских ритуалов могут рассматриваться под знаком необходимости. Складывание новоанглийского языка, например, и деятельность Фомы Аквината – явления в историческом плане явно случайные. В этом отношении Европе «повезло»: изменение строя языка – явление редкое, да и систематизирующие гении ранга Фомы, способные довести до абсурда окаменелости живую мысль появляются не каждое столетие. Но вот основная часть движущих и оформляющих сил – разложение на духовное и светское; избыточный талант; теоретическая установка на изучение мира по священному тексту конечной длины; Библия как гарант духовного единства и взаимопонимания ; авантюризм и терпимость ритуала к новшествам – все это продукт естественного воспроизводства европейских ритуалов, какими они сложились после краха Римской империи как разрушители и вместе с тем духовные наследники античного мира.
Если опытная наука, по замечанию Энгельса, есть синтез, «смыкание» философии и практики, то параллельно и независимо от роста прикладных эмбрионов имеющего стать научного механизма, усилиями которых переоформляются, например, и внедряются в ритуал такие эмигранты, как порох, ракеты, компас, деревья на дорогах, фарфор, специи, картофель, табак и многое другое, нам следует рассмотреть философское движение к практике, формирование в рамках европейского ритуала
120
своего особого «европейского Китая», откуда можно заимствовать пускать впрактический оборот, в накопление фундаментальности вещи почище пороха и компаса. Если сравнить эту новую структуру: «европейский Китай» – прикладная часть – ритуал с атомным реактором, тоотдельные детали этого теоретического реактора были подготовлены философами и учеными многих стран: Коперником, Кампанеллой, Мором, Бруно, Галилеем, Монтенем, Серветом, Гарвеем, Декартом, но заслуга сборки всех этих деталей в целостную систему и запуска этой системы принадлежит бесспорно англичанам, прежде всего Бэкону, Гоббсу и Ньютону. Англичане теоретически и практически подготовили и с появлением в 1665 г. первого выпуска «Ученых записок Королевского общества» запустили в нормальную эксплуатацию реактор науки, существенные черты которого остаются неизменными и до наших дней: чистая наука или «европейский Китай» выдает свои продукты на уровень публикации, а развитые прикладные механизмы «заимствуют» с этого уровня новинки, оформляют их в соискателей для соответствующих фиксированных уровней, а дальше уже начинается то, о чем мы писали, в том числе и наши сомнения: взорвемся или пронесет?