ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.10.2023
Просмотров: 935
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
ПРОБЛЕМЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ PROBLEMS OF HISTORY OF RUSSIA
Социальные последствия мобилизации в Приморской области в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.)
Социалистический город Тырган: историко-архитектурный очерк
Занятия горожанок Оренбургской губернии по данным
Благотворительная деятельность Ярославской епархии в 1900–1913 гг.
Ученый и партийная номенклатура: противостояние на казахстанской целине
Fight against drinking and alcoholism in Tomsk in 1982 – beginning of 1985
Провинциальные проекты преобразований полиции Урала во второй половине XIX в.
История государственной политики в области библиотечного дела в России в 1917–1991 гг.
Продовольственные капиталы Вологодской губернии в 1871–1917 гг.
Школы Томска в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.)
ПРОБЛЕМЫ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Влияние экологического фактора на трансформацию основных политических партий Германии
Особенности студенческого протестного движения в Великобритании 1960–1970-х гг.
Features of the 1960–1970s students' protest movement in Great Britain
ПРОБЛЕМЫ АРХЕОЛОГИИ PROBLEMS OF ARСHAEOLOGY
Мясная напутственная пища в погребальном обряде населения Гонур-депе
ПРОБЛЕМЫ АНТРОПОЛОГИИ, ЭТНОЛОГИИ И ЭТНОГРАФИИ PROBLEMS OF ANTHROPOLOGY, ETHNOLOGY AND ETHNOGRAPHY
УНИВЕРСИТЕТСКИЕ ПРАКТИКИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ UNIVERSITY PRACTICES: HISTORY AND MODERNITY
Временные установки и удовлетворенность жизнью у студентов вузов в смешанной образовательной среде
Восприятие студенческой молодежью российской истории: политический аспект
питану Бауеру. Принятыми мерами порядок был вос- становлен...» [22. С. 3].
21 октября из Никольск-Уссурийского отправлялся эшелон с 1 200 ополченцами. По донесению жандарм- ского ротмистра Вейтбрехта, ратники «вели себя шум- но, были пьяные... комендант станции Пограничная де- пешей уведомил, что этот эшелон весь пьян» [23. Д. 55,
ч. 4. Л. 7]. В Харбине, помня об инциденте, произо- шедшем месяц назад, эшелон оцепили войсками.
«Ратники пытались прорвать оцепление для проник- новения в город и, не допущенные, бесчинствовали, бросая из вагонов камнями в оцепление и жандармов» [23. Д. 55, ч. 4. Л. 8]. Губернатор Приморской области вину за поголовное пьянство солдат возлагал на кон- трабандный алкоголь, с ввозом которого из Китая местные власти не справлялись. Другим объяснением, которое вряд ли предложил бы начальству военный губернатор, может быть то, что на второй год войны, под влиянием плохих новостей с фронта, где армия терпела поражения, и неустроенности тыла, патриоти- ческий энтузиазм у населения уже во многом сошел на нет, ополченцы вовсе не стремились встать в ряды защитников родины и пьянством и буйствами демон- стрировали своего рода протест против призыва.
В целом, по данным Т.Я. Иконниковой, за 1914– 1915 гг. на военную службу в Приамурском военном округе призвали более 106 тыс. чел. [24. С. 135]. Из них свыше половины приходилось на Приморскую область, которая на Дальнем Востоке была наиболее населен- ной. «Если в среднем по Российской империи удельный вес взятых в армию мужчин составлял 11,2% всего крестьянского населения, 22,6% от числа всех мужчин и 47,8% от числа трудоспособных мужчин крестьян- ского населения, то в Приморской области эти показа- тели соответственно равнялись 10,8, 20,1 и 43,4%» [25. С. 76]. По данным В.В. Синиченко, на Дальнем Восто- ке были призваны 50% трудоспособных крестьян и до 40% казаков [11. С. 188].
Для и без того немногочисленного крестьянского населения Дальнего Востока мобилизация стала серь- езной тяготой. В России конца XIX – начала XX в. положение членов солдатских семей после призыва на службу сильно ухудшалось даже в мирное время. По- мимо обязательного гуляния и угощения в честь при- зыва солдата, его семье необходимо было потратиться на обмундирование и пропитание призывника, а впо- следствии приходилось самой изыскивать средства на свое содержание. Экономический ущерб от ухода ра- ботника из семьи оценивался в среднем в 60 руб. в год, но на самом деле был больше, так как родным прихо- дилось еще и высылать солдату деньги по его просьбе [26. С. 172–173]. Фактически забота о семье новобран- ца ложилась на плечи либо его родительской семьи, либо жены. А поскольку от 60 до 70% призванных новобранцев были женаты [26. С. 171], то это означало рост числа женщин, фактически оставшихся без под- держки.
Разумеется, у властей был определенный план по поддержке семей своих солдат. Согласно Военному уставу 1874 г. и Временным правилам о призрении семейств запасных, призванных на действительную военную службу 1877 г., содержание семей призван- ных солдат вменялось в обязанность земствам, а также городским и сельским обществам, к которым были приписаны солдаты и их семьи. Содержание полага- лось выплачивать не только жене и детям, но и пре- старелым родителям, дедушкам и бабушкам, братьям и сестрам (круглым сиротам) в том случае, если они
содержались исключительно трудом призывника, но чаще всего эти члены семьи солдата должны были содержать себя сами.
Для признанных нуждающимися жены и детей сол- дата местное самоуправление должно было выделять бесплатную квартиру с отоплением и продукты в сле- дующем количестве на одного человека: 1 пуд 28 фун- тов муки, 10 фунтов крупы и 4 фунта соли в месяц [26. С. 179–180]. Однако и эти продукты солдатской жене – в простонародье солдатке – было очень сложно полу- чить. Обычно отказывали в выдаче помощи на следу- ющих основаниях: солдатка жила в кругу большой семьи; солдатка имела взрослых сыновей; солдатка имела средства к содержанию семьи; солдатка имела работу либо находилась в услужении. На практике это означало, что солдатская жена оставалась один на один с необходимостью кормить семью, для чего возможно- стей у нее было немного. Так, в начале ХХ в. 80% жен- щин, работавших по найму, были либо обслугой, либо безземельными сельскохозяйственными работницами, и лишь 13% работниц были заняты в промышленности или строительстве [27. С. 17–18]. Однако доходы ра- ботающей женщины были невысоки. В 1900 г. фаб- ричные работницы получали «голодную зарплату»: 6– 8 руб. в месяц [28. С. 19]. «Двенадцатичасовой, в луч- шем случае одиннадцатичасовой рабочий день, голод- ный заработок в 12–15 рублей в месяц, жизнь в пере- населенной казарме, отсутствие какой бы то ни было помощи со стороны государства или общества в мо- мент болезни, родов, безработицы, невозможность организовать самопомощь, так как царское правитель- ство зверски преследовало всякие попытки рабочих к организации, – такова была обстановка, которая окружала работниц», – писала А.М. Коллонтай [29].
Таким образом, занятость в производстве или рабо- та в качестве прислуги не гарантировали женщинам достойного заработка. На Дальнем Востоке в начале ХХ в. положение членов солдатских семей осложня- лось еще и тем, что промышленное производство было развито слабо, на работах широко использовался деше- вый «желтый» труд, что не давало женщинам возмож- ности заработать на пропитание себе и своим детям. Женщины-солдатки были вынуждены идти «в кусоч- ки» – то есть побираться – или изыскивать альтерна- тивный заработок в виде тайной проституции. В офи- циальных бумагах Врачебного отделения Приморского областного правления, располагавшегося в г. Владиво- стоке, за 1897 г. отмечалось: «Главным рассадником тайной проституции и сифилиса служат солдатские жены состоящих на действительной службе солдат; образуя две слободки в г. Владивостоке, они поддер- живают свое существование тайным развратом». В ка- честве предупредительных мер предлагались регуляр- ные медицинские осмотры солдатских жен, однако на них не являлась и половина солдаток, даже являвших- ся жительницами города, не говоря уже о приехавших во Владивосток на заработки солдатках из других об- ластей [30. Д. 1. Л. 17–18]. В июле 1900 г. из общего списка проституток-одиночек Владивостока в 11 жен- щин две были женами запасных, призванных на воен- ную службу. В том же году старший врач 1-го Влади-
востокского крепостного пехотного полка доносил в Приморское областное врачебное отделение о двух рядовых, один из которых «заразился в пивной на 6-й Матросской, имени проститутки не знает, известно только ему, что она солдатка», а второй «заразился от солдатки, живущей с подругой на Пологой улице, 2-й или 3-й дом от японского публичного дома № 11, во дворе, в маленьком флигеле» [30. Д. 197. Л. 148, 158, 180]. Данный солдат тоже не смог вспомнить фамилии ни солдаток, ни их домохозяина, а столь подробное описание было дано для того, чтобы по возможности найти зараженную женщину и отправить ее на лече- ние. Тем не менее в условиях невозможности найти достойно оплачиваемую работу солдатские жены из числа горожанок и жительниц близлежащих деревень часто прибегали к проституции как реальному зара- ботку, на который в условиях дальневосточных городов с ярко выраженной половой диспропорцией населения всегда был спрос. Положение солдаток усугублялось еще и моральным давлением со стороны общества, уверенного в том, что солдатская жена непременно будет развратничать, и косвенно толкающего женщин в проституцию.
Документом, регулирующим положение семей во- еннослужащих накануне Первой мировой войны, было
«Положение о призрении нижних воинских чинов и их семейств от 25 июля 1912 г.». Им полагалось пособие, ходатайствовать о назначении которого могли как же- ны призванных запасных нижних чинов, так и сами солдаты с фронта. В начале войны большинство жен- щин не имело представления о том, на что конкретно они имеют право претендовать [31. С. 149–150]. Чтобы довести до сведения населения Приамурского края разъяснения по данному закону, 19 августа 1914 г. официальные «Приамурские ведомости» опубликова- ли полный текст Положения [32. С. 2]. Однако приме- нение этого закона на практике было сопряжено с ря- дом трудностей.
Во-первых, сама трактовка Положения 1912 г. де- лала субъектом призрения только законную жену и ее детей. В условиях же существования сложных, много- поколенных семей подобное решение часто оставляло без помощи родителей призывника, его сиротствую- щих братьев и сестер, вынуждая родителей ходатай- ствовать о возвращении сыновей домой. Призванный на войну мог быть фактически единственным кор- мильцем родительской семьи.
Так, из селения Кхуцын Ключевской волости Оль- гинского уезда Приморской области был призван из запаса крестьянин Иван Ефимович Давыдов, отец пяте- рых малолетних детей. 6 октября 1914 г. его 74-летний отец Ефим Никитич Давыдов подал прошение об осво- бождении от призыва сына, единственной опоры в семье: «…без него придется мне, бедному старику с семьею, терпеть весьма большие лишения». 15 октяб- ря он получил ответ, что «ходатайство ввиду военного времени удовлетворено быть не может» [33. Д. 30. Л. 62–64]. В еще более трагическом положении оказа- лась семья Феодосия Ивановича Жабчака, крестьянина селения Вишневки Спасской волости, который был призван на службу и 6 октября признан годным как
имеющий старшего брата Матвея, 41 года. Отец Иван Павлович Жабчак, 74 лет, подал прошение, сообщив, что старший сын Матвей уже 8 лет в области не про- живает и
семье не помогает. К прошению прилагался
«Приговор крестьянского схода 11 мая 1914 г.», по- становившего «выдать приговор в том, что Иван Жаб- чак уже стар и слабый здоровьем, его жена Мария 64 лет слепая уже восемь лет... так что Жабчак и его жена поддерживаются исключительно трудами своего меньшого сына Феодосия... и в случае принятия Фео- досия на военную службу старики Жабчаки останутся в безнадежном положении... Подписали 60 человек». Однако Иманское уездное по воинской повинности присутствие 29 ноября 1914 г. постановило, что это не является достаточным основанием для удовлетворения жалобы: Матвей проживает в Киевской губернии, и если он не помогает своим престарелым родителям, то это их проблемы. 18 февраля 1915 г. Иван Жабчак подал новое прошение. В нем он писал, что Примор- ское по воинской повинности присутствие ранее отка- зало ему на том основании, что у него есть старший сын. Но этот сын (на самом деле пасынок), Матвей, как ока- залось, тоже находился в рядах войск в 774-м транс- порте в 155-м обозном батальоне. На попечении ста- рика остались жена сына Феодосия и двое внуков. Он снова просил освободить от службы сына, находяще- гося в это время в 3-м артиллерийском крепостном полку в 8-й роте во Владивостоке. Но в этом ему было отказано [33. Д. 30. Л. 75–82, 96].
Похожая история случилась с Михаилом Тимофее- вичем Сигидиным, крестьянином Суйфунской воло- сти, Никольск-Уссурийского уезда Приморской обла- сти. Он был призван на том основании, что у него есть старший брат Илларион, не призванный в армию и способный содержать семью родителей. Не были при- няты во внимание медицинские свидетельства о тяже- лом состоянии здоровья Иллариона, который умер от туберкулеза через 17 дней после призыва младшего брата Михаила, оставив
после себя жену и 12 детей с престарелым отцом Тимофеем Гавриловичем. Тимо- фей Гаврилович Сигидин просил вернуть ему остав- шегося сына, находящегося на станции Маньчжурия. Ответ (полученный 28 января 1915 г.), гласил, что
«Михаил Сигидин имел право на возвращение из во- енной службы в порядке 56-й статьи Устава о воин- ской повинности, которая в военное время применению не подлежит» [33. Д. 30. Л. 49–50]. Еще один такой пример дает семья Ивановых, крестьян деревни Пеня- жино Занадворовской волости Никольск-Уссурийского уезда Приморской области. Их родители умерли, и в 1914 г. в живых остались четверо сыновей: Василий (23 года), Феодор (20 лет), Николай (14 или 11 лет), Павел (9 лет). Василий к этому времени был женат и имел двоих собственных детей 3 лет и 1 года. В армию в январе 1915 г. был призван второй сын, Феодор Александрович, который явился на призывной участок в с. Раздольное и был принят на военную службу, но с отсрочкой до 11 апреля. Старший брат Василий, то ли боясь ответственности за всю семью, то ли желая спасти от войны младшего брата, 6 февраля 1915 г. явился добровольцем к Никольск-Уссурийскому воин-
скому начальнику и 10 февраля был отправлен в Читу в 1-ю запасную бригаду. Феодор просил не призывать его, раз его старший брат в армии, и он остался един- ственным кормильцем в семье, или хотя бы позабо- титься о содержании младших братьев. В обоих просьбах ему было отказано по тем же основаниям, что и Сигидину [33. Д. 30. Л. 122–127]. В приморских газетах освещался случай крестьянина деревни Хва- лынки Прокопия Яковенко. 20 сентября 1915 г. он по- хоронил жену, умершую в больнице от брюшного ти- фа, и тотчас же должен был выехать в Никольск- Уссурийский на сборный пункт как ратник ополчения 1-го разряда, оставив шестерых сирот возрастом от 1,5 до 11 лет «на собственное их попечение» [34. С. 3]. Нетрудно догадаться, что при 50−60 тыс. жителей об- ласти, призванных в ряды войск, подобных историй были многие тысячи. На приморскую деревню с моби- лизацией надвинулась настоящая катастрофа.
В войне, развязанной правительством, ответствен- ность за содержание семей воинов полностью возлага- лась на местные власти, которые должны были обес- печить ежемесячную выдачу пайкового довольствия. Оно было невелико. «Приамурские ведомости» 4 но- ября 1914 г. давали следующие цифры: в Приморской области – от 3 руб. 20 коп. на юге (Владивосток, Ни- кольск-Уссурийский) до 4 руб. на севере [35. С. 5] (для сравнения, московским семействам запасных полага- лось на взрослого члена семьи 5 руб. в месяц, а на ре- бенка – 3 руб. с правом повышения нормы до 10 руб. [36. С. 163], а размер казенного пайка в Петрограде был определен в 3 руб. 72 коп на взрослого и несо- вершеннолетнего ребенка и 1 руб. 86 коп. на ребенка до пяти лет [37. С. 360]). Но даже и с этими выплатами местные власти скоро перестали справляться. Тему неудовлетворительной постановки дела помощи семьям запасных подняла владивостокская «Далекая окраина» 7 ноября 1914 г. М. Вознесенский в статье «Позабы- тые» писал: «Организация помощи семьям запасных почти уже повсюду в городах заканчивается... Между тем об организации помощи семьям наших крестьян, призванных на войну, ничего не слышно или слышно очень мало... Между тем со времени мобилизации в нашем крае прошло уже немало времени, и нужда в помощи начинает сказываться все острее» [38. С. 2]. В статье «Без помощи» рассказывалось несколько ис- торий о бедственном положении жен и детей запас- ных, причем анонимный автор восклицал: «А сколько их, таких жен и семей, вращаются вокруг да около нас, совершенно забытых и обездоленных в течение 1½ месяца и не знающих, куда преклонить свою голову?» [39. С. 2].
8 ноября 1914 г. в с. Шкотово жены запасных, при- званных 18 сентября, просили выдать им пособия:
«Мы с детьми голодаем» [33. Д. 30. Л. 267]. 11 ноября крестьянский начальник 5-го участка Приморской об- ласти доносил из с. Шкотово приморскому областно- му правлению, что «пайковое довольствие семьям за- пасных не выдается ввиду того, что отпущенный на то аванс израсходован, а дополнительного не получено» [33. Д. 30. Л. 265]. На запрос губернатора он уточнил, что на острые нужды семейств запасных, призванных
по мобилизации на военную службу, было выделено 428 руб. 75 коп., и деньги израсходованы 8 ноября [33.
Д. 30. Л. 268].
27 ноября никольск-уссурийский городской голова доносил военному губернатору, что «ввиду крайне стесненного финансового положения городских средств в настоящее время, городское управление поставлено в положительную невозможность далее продолжать выдачу взаимообразно из своих средств пайковое до- вольствие семействам нижних чинов, призванных по мобилизации на действительную службу» [33. Д. 30. Л. 270]. Это положение сложилось несмотря на то, что по меркам Дальнего Востока Никольск-Уссурийский был довольно крупным городом.
Однако у жен мобилизованных были хотя бы ка- кие-то права. В другом положении оказалась жена прапорщика 2-й батареи 6-го горного дивизиона Ма- рия Федоровна Волкова из села Раковки Суйфунской волости. Она просила помочь ей и ее 6-месячному ребенку с продовольствием, так как ее муж находится в действующей армии. Но ей было отказано: «Пра- порщик Волков не призван по мобилизации, а состоял на службе до войны, поэтому его семья не пользуется правом на пособие» [33. Д. 36. Л. 263–264].
30 ноября «Далекая окраина» писала: «Все чаще и чаще в нашей редакции появляются скорбные фигуры женщин, которых наши неизвестные идейные друзья направляют в нашу редакцию как в последнюю ин- станцию, как в место, где могут еще кое-что сделать, кое-куда направить, похлопотать, изредка помочь... Однообразны рассказы этих женщин. Нужда, пособия не знают, откуда получить. Бегут из деревень в города, но тут их встречают не всегда так, как бы следовало. Но если в деревне не все благополучно, то и в городе не всегда хорошо» [40. С. 1].
В крупных городах, конечно, положение было лучше. Во Владивостоке в 1915 г. «6 и 7 февраля упра- вой выдано семьям запасных казенного пайка 7 661 р. 07 к. Удовлетворено около 1 200 семей» [41]. 3 июля 1916 г. газета «Дальний Восток» писала: «Во Владиво- стоке 3 015 семей воинов. Пользуются пособием казны 5 700 взрослых и 2 112 детей. Общая сумма выдачи
в месяц 38 509 р. 20 коп.» [42. С. 2]. Это очень близко к официальным оценкам. По данным Особого присут- ствия по призрению семейств нижних чинов запаса, в августе того же 1916 г. в городе были зарегистриро- ваны 3 264 семьи солдат в составе 6 059 взрослых и 2 231 ребенка в возрасте до 5 лет. Ежемесячно город выделял на нужды попечительства 12 тыс. руб. (по 3 руб. на взрослого и 1,5 руб. на ребенка до 5 лет), а требова- лось более 21,5 тыс. руб. Недостающие средства соби- рались за счет спектаклей, концертов, лотерей, кру- жечного сбора и тому подобных мероприятий. Всего же к 1 июля 1916 г. городом для попечительства было выделено более 200 тыс. руб. [43. С. 27].
В условиях постоянного удорожания жизненно не- обходимых продуктов выделяемых сумм было явно недостаточно для нормального существования солдат- ских семей. Чаще всего об этом писала газета «Даль- ний Восток». Ее редактор В. Панов опубликовал се- рию статей: «Незаметная драма» (29 ноября 1914 г.),
«Доля солдатки» (31 декабря), «Без кормильцев» (14 ян- варя 1915 г.), «Письмо в редакцию» (16 января),
«Очень стыдно» (18 января). Статья «Доля солдатки» рассказывала о крестьянке Романовой, оставшейся в тяжелом положении после призыва ее мужа в армию. Расследование, проведенное военным губернатором Сташевским, показало, что «солдатка Романова не может быть отнесена к числу таких, которые гнут спи- ну перед сельским начальством, и автор заметки че- ресчур поспешил со своими заключениями» [44. С. 4].
Статья (скорее, очерк) «Без кормильцев. В лачу- гах» – о «беспомощности семей тех, кто своей грудью отстаивает родину, кто защищает нас в окопах...» «Вот где настоящая нужда, вот куда надо почаще загляды- вать нашим патронессам и благотворителям. Здесь нужда молчаливая. Целый день тяжелого труда и це- лый день забота о куске хлеба, не для себя, а для де- тишек... Ни слез, ни сетований на судьбу, а сознание необходимости тяжелого труда...» [45. С. 3].
В «Письме в редакцию» рассказывалось: «Жена за- пасного Бегор, Домна Филипповна, просила помощи, но по странному случаю в выдаче пособия ей отказали, между тем как она заболела, заработать не может, зи- ма суровая и ее дитя-сынок буквально голодает... В то время как муж Домны Бегор сражается на поле битвы, больную Бегор гонят с квартиры, а ее сын-малютка плачет от голода и горя... Помогите же, добрые люди, несчастной Бегор... Нужда ее очевидна, зайдите в квар- тиру и убедитесь. 1-я Морская, д. № 8, кв. 4» [46. С. 5]. Это письмо вызвало наибольший резонанс. Пред- принявший расследование городской голова Владиво- стока Ющенков 20 января 1915 г. попросил военного губернатора области «не отказать в распоряжении о том, чтобы впредь, предварительно помещения гг. редакто- рам подобного рода писем в газетах, таковые письма подвергались бы проверке с действительным положе- нием дел, не говоря уже о том, что местное общество подобными неправдивыми заявлениями,вводится в за- блуждение, еще хуже, если газета с подобного рода письмом появится среди войск действующей армии»
[16. Д. 495, ч. 1. Л. 260].
21 января в «Дальнем Востоке» было напечатано официальное разъяснение. «По поводу помещенного в № 14 газеты «Дальний Восток» письма жены запас- ного Домны Филипповой Бегор... прошу... поместить прилагаемое при сем донесение владивостокского городского головы за № 461 об оказании помощи». В этом донесении городской голова Ющенков писал, что «жене Сергея Ануфриевича Бегор с сыном Влади- миром 7-ми лет... выдается казенное пособие с момен- та явки мужа ее на сборный пункт, т.е. с 16 сентября минувшего года... (...в месяц 7 рублей). Помимо полу- чения продовольственного пособия Д. Бегор выдается пособие из городского попечительства из средств, ас- сигнованных городом; за декабрь месяц Д. Бегор по- лучила 9 рублей и 30 фунтов муки... Ввиду выражен- ного Д. Бегор желания иметь от города квартиру – та- ковая ей будет предоставлена попечительством в го- родском бараке» [47. С. 5]. 23 января газета опублико- вала письмо опекуна дома № 8 Петрова, в котором говорилось, что «Бегор занимал две комнаты, платил
23 рубля в месяц». После призыва Бегора в армию арендатор дома просил его жену «очистить одну ком- нату, она дерзко ответила нежеланием жить в одной комнате, притом заявила, что у нее имущество на пол- торы тысячи рублей, поместиться в одной комнате она не может. Что же касается того, что больную Бегор гонят с квартиры, а ее сын малютка плачет от голода и горя... то такое сочинение только можно назвать не- добросовестным» [48. С. 5].
11 февраля 1915 г. военный губернатор Приморской области ходатайствовал перед генерал-губернатором
«о наложении на редактора соответствующего взыска- ния за помещение в газете ложных сведений, возбуж- дающих в населении враждебные отношения к долж- ностным лицам, ведающим призрением семей лиц, прозванных на войну» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 291]. Глав- ный начальник края 13 февраля ответил: «На основа- нии изложенного, я считаю необходимым указать Ва- шему Превосходительству, что редактор газеты “Дальний Восток”, безусловно, подлежит привлече- нию к судебной ответственности по 275.2 ст. Улож. о Нак., о чем Вам надлежит сделать соответствующее распоряжение» [16. Д. 488. Л. 119]. Однако 20 февраля генерал-губернатор сменил гнев на милость и потре- бовал сначала «проверить газетные сведения с дей- ствительным положением дела и только в том случае, если распубликованные сведения ложны, – предста- вить о наложении на виновного редактора админи- стративного взыскания», добавив, что «это разъясне- ние необходимо принять к руководству и на будущее время» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 275]. Военный губернатор Сташевский 28 февраля сообщил, что «все три случая, указанные в газете “Дальний Восток” в нумере 290 по делу Романовой и в нумере 14 по делу Бегар были рас- следованы и оказались ложными... Вновь ходатай- ствую о наложении взыскания на редактора названной газеты Панову за помещение в газете ложных сведе- ний, возбуждающих в населении враждебное отноше- ние к должностным лицам» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 276]. Серьезного наказания редактор «Дальнего Востока» в очередной раз избежал. Однако он решил не искушать судьбу. Проработавший более 30 лет в журналистике Панов знал, как опасно перегибать палку в конфликтах с начальством. 24 апреля 1915 г. инспектор по делам печати Н. Дюфур докладывал генерал-губернатору:
«По просмотре мартовских нумеров газеты “Дальний Восток”, статей и заметок о плохой постановке дела оказания помощи пайковым довольствием семьям за- пасных мною не найдено» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 286].
Однако отсутствие заметок в газетах означало лишь победу цензуры над печатным словом, а не то, что все проблемы были решены. Редактор никольск-уссурий- ской газеты «Уссурийский край» К. Лепин 3 мая 1915 г. рассказал, что «городской комитет по сбору пожерт- вований почти прекратил выдачу пособий семьям за- пасных. Новый “курс”, как нам передают, был введен по инициативе пресловутого казначея комитета Кес- сельмана... “Мотивировка” сторонников невыдачи по- собий оказалась более чем (ма)ло-характерной. По их словам: Жёны запасных дескать с жиру бесятся (слова подлинные)». В выдаче пособия было отказано,
21 октября из Никольск-Уссурийского отправлялся эшелон с 1 200 ополченцами. По донесению жандарм- ского ротмистра Вейтбрехта, ратники «вели себя шум- но, были пьяные... комендант станции Пограничная де- пешей уведомил, что этот эшелон весь пьян» [23. Д. 55,
ч. 4. Л. 7]. В Харбине, помня об инциденте, произо- шедшем месяц назад, эшелон оцепили войсками.
«Ратники пытались прорвать оцепление для проник- новения в город и, не допущенные, бесчинствовали, бросая из вагонов камнями в оцепление и жандармов» [23. Д. 55, ч. 4. Л. 8]. Губернатор Приморской области вину за поголовное пьянство солдат возлагал на кон- трабандный алкоголь, с ввозом которого из Китая местные власти не справлялись. Другим объяснением, которое вряд ли предложил бы начальству военный губернатор, может быть то, что на второй год войны, под влиянием плохих новостей с фронта, где армия терпела поражения, и неустроенности тыла, патриоти- ческий энтузиазм у населения уже во многом сошел на нет, ополченцы вовсе не стремились встать в ряды защитников родины и пьянством и буйствами демон- стрировали своего рода протест против призыва.
В целом, по данным Т.Я. Иконниковой, за 1914– 1915 гг. на военную службу в Приамурском военном округе призвали более 106 тыс. чел. [24. С. 135]. Из них свыше половины приходилось на Приморскую область, которая на Дальнем Востоке была наиболее населен- ной. «Если в среднем по Российской империи удельный вес взятых в армию мужчин составлял 11,2% всего крестьянского населения, 22,6% от числа всех мужчин и 47,8% от числа трудоспособных мужчин крестьян- ского населения, то в Приморской области эти показа- тели соответственно равнялись 10,8, 20,1 и 43,4%» [25. С. 76]. По данным В.В. Синиченко, на Дальнем Восто- ке были призваны 50% трудоспособных крестьян и до 40% казаков [11. С. 188].
Для и без того немногочисленного крестьянского населения Дальнего Востока мобилизация стала серь- езной тяготой. В России конца XIX – начала XX в. положение членов солдатских семей после призыва на службу сильно ухудшалось даже в мирное время. По- мимо обязательного гуляния и угощения в честь при- зыва солдата, его семье необходимо было потратиться на обмундирование и пропитание призывника, а впо- следствии приходилось самой изыскивать средства на свое содержание. Экономический ущерб от ухода ра- ботника из семьи оценивался в среднем в 60 руб. в год, но на самом деле был больше, так как родным прихо- дилось еще и высылать солдату деньги по его просьбе [26. С. 172–173]. Фактически забота о семье новобран- ца ложилась на плечи либо его родительской семьи, либо жены. А поскольку от 60 до 70% призванных новобранцев были женаты [26. С. 171], то это означало рост числа женщин, фактически оставшихся без под- держки.
Разумеется, у властей был определенный план по поддержке семей своих солдат. Согласно Военному уставу 1874 г. и Временным правилам о призрении семейств запасных, призванных на действительную военную службу 1877 г., содержание семей призван- ных солдат вменялось в обязанность земствам, а также городским и сельским обществам, к которым были приписаны солдаты и их семьи. Содержание полага- лось выплачивать не только жене и детям, но и пре- старелым родителям, дедушкам и бабушкам, братьям и сестрам (круглым сиротам) в том случае, если они
содержались исключительно трудом призывника, но чаще всего эти члены семьи солдата должны были содержать себя сами.
Для признанных нуждающимися жены и детей сол- дата местное самоуправление должно было выделять бесплатную квартиру с отоплением и продукты в сле- дующем количестве на одного человека: 1 пуд 28 фун- тов муки, 10 фунтов крупы и 4 фунта соли в месяц [26. С. 179–180]. Однако и эти продукты солдатской жене – в простонародье солдатке – было очень сложно полу- чить. Обычно отказывали в выдаче помощи на следу- ющих основаниях: солдатка жила в кругу большой семьи; солдатка имела взрослых сыновей; солдатка имела средства к содержанию семьи; солдатка имела работу либо находилась в услужении. На практике это означало, что солдатская жена оставалась один на один с необходимостью кормить семью, для чего возможно- стей у нее было немного. Так, в начале ХХ в. 80% жен- щин, работавших по найму, были либо обслугой, либо безземельными сельскохозяйственными работницами, и лишь 13% работниц были заняты в промышленности или строительстве [27. С. 17–18]. Однако доходы ра- ботающей женщины были невысоки. В 1900 г. фаб- ричные работницы получали «голодную зарплату»: 6– 8 руб. в месяц [28. С. 19]. «Двенадцатичасовой, в луч- шем случае одиннадцатичасовой рабочий день, голод- ный заработок в 12–15 рублей в месяц, жизнь в пере- населенной казарме, отсутствие какой бы то ни было помощи со стороны государства или общества в мо- мент болезни, родов, безработицы, невозможность организовать самопомощь, так как царское правитель- ство зверски преследовало всякие попытки рабочих к организации, – такова была обстановка, которая окружала работниц», – писала А.М. Коллонтай [29].
Таким образом, занятость в производстве или рабо- та в качестве прислуги не гарантировали женщинам достойного заработка. На Дальнем Востоке в начале ХХ в. положение членов солдатских семей осложня- лось еще и тем, что промышленное производство было развито слабо, на работах широко использовался деше- вый «желтый» труд, что не давало женщинам возмож- ности заработать на пропитание себе и своим детям. Женщины-солдатки были вынуждены идти «в кусоч- ки» – то есть побираться – или изыскивать альтерна- тивный заработок в виде тайной проституции. В офи- циальных бумагах Врачебного отделения Приморского областного правления, располагавшегося в г. Владиво- стоке, за 1897 г. отмечалось: «Главным рассадником тайной проституции и сифилиса служат солдатские жены состоящих на действительной службе солдат; образуя две слободки в г. Владивостоке, они поддер- живают свое существование тайным развратом». В ка- честве предупредительных мер предлагались регуляр- ные медицинские осмотры солдатских жен, однако на них не являлась и половина солдаток, даже являвших- ся жительницами города, не говоря уже о приехавших во Владивосток на заработки солдатках из других об- ластей [30. Д. 1. Л. 17–18]. В июле 1900 г. из общего списка проституток-одиночек Владивостока в 11 жен- щин две были женами запасных, призванных на воен- ную службу. В том же году старший врач 1-го Влади-
востокского крепостного пехотного полка доносил в Приморское областное врачебное отделение о двух рядовых, один из которых «заразился в пивной на 6-й Матросской, имени проститутки не знает, известно только ему, что она солдатка», а второй «заразился от солдатки, живущей с подругой на Пологой улице, 2-й или 3-й дом от японского публичного дома № 11, во дворе, в маленьком флигеле» [30. Д. 197. Л. 148, 158, 180]. Данный солдат тоже не смог вспомнить фамилии ни солдаток, ни их домохозяина, а столь подробное описание было дано для того, чтобы по возможности найти зараженную женщину и отправить ее на лече- ние. Тем не менее в условиях невозможности найти достойно оплачиваемую работу солдатские жены из числа горожанок и жительниц близлежащих деревень часто прибегали к проституции как реальному зара- ботку, на который в условиях дальневосточных городов с ярко выраженной половой диспропорцией населения всегда был спрос. Положение солдаток усугублялось еще и моральным давлением со стороны общества, уверенного в том, что солдатская жена непременно будет развратничать, и косвенно толкающего женщин в проституцию.
Документом, регулирующим положение семей во- еннослужащих накануне Первой мировой войны, было
«Положение о призрении нижних воинских чинов и их семейств от 25 июля 1912 г.». Им полагалось пособие, ходатайствовать о назначении которого могли как же- ны призванных запасных нижних чинов, так и сами солдаты с фронта. В начале войны большинство жен- щин не имело представления о том, на что конкретно они имеют право претендовать [31. С. 149–150]. Чтобы довести до сведения населения Приамурского края разъяснения по данному закону, 19 августа 1914 г. официальные «Приамурские ведомости» опубликова- ли полный текст Положения [32. С. 2]. Однако приме- нение этого закона на практике было сопряжено с ря- дом трудностей.
Во-первых, сама трактовка Положения 1912 г. де- лала субъектом призрения только законную жену и ее детей. В условиях же существования сложных, много- поколенных семей подобное решение часто оставляло без помощи родителей призывника, его сиротствую- щих братьев и сестер, вынуждая родителей ходатай- ствовать о возвращении сыновей домой. Призванный на войну мог быть фактически единственным кор- мильцем родительской семьи.
Так, из селения Кхуцын Ключевской волости Оль- гинского уезда Приморской области был призван из запаса крестьянин Иван Ефимович Давыдов, отец пяте- рых малолетних детей. 6 октября 1914 г. его 74-летний отец Ефим Никитич Давыдов подал прошение об осво- бождении от призыва сына, единственной опоры в семье: «…без него придется мне, бедному старику с семьею, терпеть весьма большие лишения». 15 октяб- ря он получил ответ, что «ходатайство ввиду военного времени удовлетворено быть не может» [33. Д. 30. Л. 62–64]. В еще более трагическом положении оказа- лась семья Феодосия Ивановича Жабчака, крестьянина селения Вишневки Спасской волости, который был призван на службу и 6 октября признан годным как
имеющий старшего брата Матвея, 41 года. Отец Иван Павлович Жабчак, 74 лет, подал прошение, сообщив, что старший сын Матвей уже 8 лет в области не про- живает и
1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 67
семье не помогает. К прошению прилагался
«Приговор крестьянского схода 11 мая 1914 г.», по- становившего «выдать приговор в том, что Иван Жаб- чак уже стар и слабый здоровьем, его жена Мария 64 лет слепая уже восемь лет... так что Жабчак и его жена поддерживаются исключительно трудами своего меньшого сына Феодосия... и в случае принятия Фео- досия на военную службу старики Жабчаки останутся в безнадежном положении... Подписали 60 человек». Однако Иманское уездное по воинской повинности присутствие 29 ноября 1914 г. постановило, что это не является достаточным основанием для удовлетворения жалобы: Матвей проживает в Киевской губернии, и если он не помогает своим престарелым родителям, то это их проблемы. 18 февраля 1915 г. Иван Жабчак подал новое прошение. В нем он писал, что Примор- ское по воинской повинности присутствие ранее отка- зало ему на том основании, что у него есть старший сын. Но этот сын (на самом деле пасынок), Матвей, как ока- залось, тоже находился в рядах войск в 774-м транс- порте в 155-м обозном батальоне. На попечении ста- рика остались жена сына Феодосия и двое внуков. Он снова просил освободить от службы сына, находяще- гося в это время в 3-м артиллерийском крепостном полку в 8-й роте во Владивостоке. Но в этом ему было отказано [33. Д. 30. Л. 75–82, 96].
Похожая история случилась с Михаилом Тимофее- вичем Сигидиным, крестьянином Суйфунской воло- сти, Никольск-Уссурийского уезда Приморской обла- сти. Он был призван на том основании, что у него есть старший брат Илларион, не призванный в армию и способный содержать семью родителей. Не были при- няты во внимание медицинские свидетельства о тяже- лом состоянии здоровья Иллариона, который умер от туберкулеза через 17 дней после призыва младшего брата Михаила, оставив
после себя жену и 12 детей с престарелым отцом Тимофеем Гавриловичем. Тимо- фей Гаврилович Сигидин просил вернуть ему остав- шегося сына, находящегося на станции Маньчжурия. Ответ (полученный 28 января 1915 г.), гласил, что
«Михаил Сигидин имел право на возвращение из во- енной службы в порядке 56-й статьи Устава о воин- ской повинности, которая в военное время применению не подлежит» [33. Д. 30. Л. 49–50]. Еще один такой пример дает семья Ивановых, крестьян деревни Пеня- жино Занадворовской волости Никольск-Уссурийского уезда Приморской области. Их родители умерли, и в 1914 г. в живых остались четверо сыновей: Василий (23 года), Феодор (20 лет), Николай (14 или 11 лет), Павел (9 лет). Василий к этому времени был женат и имел двоих собственных детей 3 лет и 1 года. В армию в январе 1915 г. был призван второй сын, Феодор Александрович, который явился на призывной участок в с. Раздольное и был принят на военную службу, но с отсрочкой до 11 апреля. Старший брат Василий, то ли боясь ответственности за всю семью, то ли желая спасти от войны младшего брата, 6 февраля 1915 г. явился добровольцем к Никольск-Уссурийскому воин-
скому начальнику и 10 февраля был отправлен в Читу в 1-ю запасную бригаду. Феодор просил не призывать его, раз его старший брат в армии, и он остался един- ственным кормильцем в семье, или хотя бы позабо- титься о содержании младших братьев. В обоих просьбах ему было отказано по тем же основаниям, что и Сигидину [33. Д. 30. Л. 122–127]. В приморских газетах освещался случай крестьянина деревни Хва- лынки Прокопия Яковенко. 20 сентября 1915 г. он по- хоронил жену, умершую в больнице от брюшного ти- фа, и тотчас же должен был выехать в Никольск- Уссурийский на сборный пункт как ратник ополчения 1-го разряда, оставив шестерых сирот возрастом от 1,5 до 11 лет «на собственное их попечение» [34. С. 3]. Нетрудно догадаться, что при 50−60 тыс. жителей об- ласти, призванных в ряды войск, подобных историй были многие тысячи. На приморскую деревню с моби- лизацией надвинулась настоящая катастрофа.
В войне, развязанной правительством, ответствен- ность за содержание семей воинов полностью возлага- лась на местные власти, которые должны были обес- печить ежемесячную выдачу пайкового довольствия. Оно было невелико. «Приамурские ведомости» 4 но- ября 1914 г. давали следующие цифры: в Приморской области – от 3 руб. 20 коп. на юге (Владивосток, Ни- кольск-Уссурийский) до 4 руб. на севере [35. С. 5] (для сравнения, московским семействам запасных полага- лось на взрослого члена семьи 5 руб. в месяц, а на ре- бенка – 3 руб. с правом повышения нормы до 10 руб. [36. С. 163], а размер казенного пайка в Петрограде был определен в 3 руб. 72 коп на взрослого и несо- вершеннолетнего ребенка и 1 руб. 86 коп. на ребенка до пяти лет [37. С. 360]). Но даже и с этими выплатами местные власти скоро перестали справляться. Тему неудовлетворительной постановки дела помощи семьям запасных подняла владивостокская «Далекая окраина» 7 ноября 1914 г. М. Вознесенский в статье «Позабы- тые» писал: «Организация помощи семьям запасных почти уже повсюду в городах заканчивается... Между тем об организации помощи семьям наших крестьян, призванных на войну, ничего не слышно или слышно очень мало... Между тем со времени мобилизации в нашем крае прошло уже немало времени, и нужда в помощи начинает сказываться все острее» [38. С. 2]. В статье «Без помощи» рассказывалось несколько ис- торий о бедственном положении жен и детей запас- ных, причем анонимный автор восклицал: «А сколько их, таких жен и семей, вращаются вокруг да около нас, совершенно забытых и обездоленных в течение 1½ месяца и не знающих, куда преклонить свою голову?» [39. С. 2].
8 ноября 1914 г. в с. Шкотово жены запасных, при- званных 18 сентября, просили выдать им пособия:
«Мы с детьми голодаем» [33. Д. 30. Л. 267]. 11 ноября крестьянский начальник 5-го участка Приморской об- ласти доносил из с. Шкотово приморскому областно- му правлению, что «пайковое довольствие семьям за- пасных не выдается ввиду того, что отпущенный на то аванс израсходован, а дополнительного не получено» [33. Д. 30. Л. 265]. На запрос губернатора он уточнил, что на острые нужды семейств запасных, призванных
по мобилизации на военную службу, было выделено 428 руб. 75 коп., и деньги израсходованы 8 ноября [33.
Д. 30. Л. 268].
27 ноября никольск-уссурийский городской голова доносил военному губернатору, что «ввиду крайне стесненного финансового положения городских средств в настоящее время, городское управление поставлено в положительную невозможность далее продолжать выдачу взаимообразно из своих средств пайковое до- вольствие семействам нижних чинов, призванных по мобилизации на действительную службу» [33. Д. 30. Л. 270]. Это положение сложилось несмотря на то, что по меркам Дальнего Востока Никольск-Уссурийский был довольно крупным городом.
Однако у жен мобилизованных были хотя бы ка- кие-то права. В другом положении оказалась жена прапорщика 2-й батареи 6-го горного дивизиона Ма- рия Федоровна Волкова из села Раковки Суйфунской волости. Она просила помочь ей и ее 6-месячному ребенку с продовольствием, так как ее муж находится в действующей армии. Но ей было отказано: «Пра- порщик Волков не призван по мобилизации, а состоял на службе до войны, поэтому его семья не пользуется правом на пособие» [33. Д. 36. Л. 263–264].
30 ноября «Далекая окраина» писала: «Все чаще и чаще в нашей редакции появляются скорбные фигуры женщин, которых наши неизвестные идейные друзья направляют в нашу редакцию как в последнюю ин- станцию, как в место, где могут еще кое-что сделать, кое-куда направить, похлопотать, изредка помочь... Однообразны рассказы этих женщин. Нужда, пособия не знают, откуда получить. Бегут из деревень в города, но тут их встречают не всегда так, как бы следовало. Но если в деревне не все благополучно, то и в городе не всегда хорошо» [40. С. 1].
В крупных городах, конечно, положение было лучше. Во Владивостоке в 1915 г. «6 и 7 февраля упра- вой выдано семьям запасных казенного пайка 7 661 р. 07 к. Удовлетворено около 1 200 семей» [41]. 3 июля 1916 г. газета «Дальний Восток» писала: «Во Владиво- стоке 3 015 семей воинов. Пользуются пособием казны 5 700 взрослых и 2 112 детей. Общая сумма выдачи
в месяц 38 509 р. 20 коп.» [42. С. 2]. Это очень близко к официальным оценкам. По данным Особого присут- ствия по призрению семейств нижних чинов запаса, в августе того же 1916 г. в городе были зарегистриро- ваны 3 264 семьи солдат в составе 6 059 взрослых и 2 231 ребенка в возрасте до 5 лет. Ежемесячно город выделял на нужды попечительства 12 тыс. руб. (по 3 руб. на взрослого и 1,5 руб. на ребенка до 5 лет), а требова- лось более 21,5 тыс. руб. Недостающие средства соби- рались за счет спектаклей, концертов, лотерей, кру- жечного сбора и тому подобных мероприятий. Всего же к 1 июля 1916 г. городом для попечительства было выделено более 200 тыс. руб. [43. С. 27].
В условиях постоянного удорожания жизненно не- обходимых продуктов выделяемых сумм было явно недостаточно для нормального существования солдат- ских семей. Чаще всего об этом писала газета «Даль- ний Восток». Ее редактор В. Панов опубликовал се- рию статей: «Незаметная драма» (29 ноября 1914 г.),
«Доля солдатки» (31 декабря), «Без кормильцев» (14 ян- варя 1915 г.), «Письмо в редакцию» (16 января),
«Очень стыдно» (18 января). Статья «Доля солдатки» рассказывала о крестьянке Романовой, оставшейся в тяжелом положении после призыва ее мужа в армию. Расследование, проведенное военным губернатором Сташевским, показало, что «солдатка Романова не может быть отнесена к числу таких, которые гнут спи- ну перед сельским начальством, и автор заметки че- ресчур поспешил со своими заключениями» [44. С. 4].
Статья (скорее, очерк) «Без кормильцев. В лачу- гах» – о «беспомощности семей тех, кто своей грудью отстаивает родину, кто защищает нас в окопах...» «Вот где настоящая нужда, вот куда надо почаще загляды- вать нашим патронессам и благотворителям. Здесь нужда молчаливая. Целый день тяжелого труда и це- лый день забота о куске хлеба, не для себя, а для де- тишек... Ни слез, ни сетований на судьбу, а сознание необходимости тяжелого труда...» [45. С. 3].
В «Письме в редакцию» рассказывалось: «Жена за- пасного Бегор, Домна Филипповна, просила помощи, но по странному случаю в выдаче пособия ей отказали, между тем как она заболела, заработать не может, зи- ма суровая и ее дитя-сынок буквально голодает... В то время как муж Домны Бегор сражается на поле битвы, больную Бегор гонят с квартиры, а ее сын-малютка плачет от голода и горя... Помогите же, добрые люди, несчастной Бегор... Нужда ее очевидна, зайдите в квар- тиру и убедитесь. 1-я Морская, д. № 8, кв. 4» [46. С. 5]. Это письмо вызвало наибольший резонанс. Пред- принявший расследование городской голова Владиво- стока Ющенков 20 января 1915 г. попросил военного губернатора области «не отказать в распоряжении о том, чтобы впредь, предварительно помещения гг. редакто- рам подобного рода писем в газетах, таковые письма подвергались бы проверке с действительным положе- нием дел, не говоря уже о том, что местное общество подобными неправдивыми заявлениями,вводится в за- блуждение, еще хуже, если газета с подобного рода письмом появится среди войск действующей армии»
[16. Д. 495, ч. 1. Л. 260].
21 января в «Дальнем Востоке» было напечатано официальное разъяснение. «По поводу помещенного в № 14 газеты «Дальний Восток» письма жены запас- ного Домны Филипповой Бегор... прошу... поместить прилагаемое при сем донесение владивостокского городского головы за № 461 об оказании помощи». В этом донесении городской голова Ющенков писал, что «жене Сергея Ануфриевича Бегор с сыном Влади- миром 7-ми лет... выдается казенное пособие с момен- та явки мужа ее на сборный пункт, т.е. с 16 сентября минувшего года... (...в месяц 7 рублей). Помимо полу- чения продовольственного пособия Д. Бегор выдается пособие из городского попечительства из средств, ас- сигнованных городом; за декабрь месяц Д. Бегор по- лучила 9 рублей и 30 фунтов муки... Ввиду выражен- ного Д. Бегор желания иметь от города квартиру – та- ковая ей будет предоставлена попечительством в го- родском бараке» [47. С. 5]. 23 января газета опублико- вала письмо опекуна дома № 8 Петрова, в котором говорилось, что «Бегор занимал две комнаты, платил
23 рубля в месяц». После призыва Бегора в армию арендатор дома просил его жену «очистить одну ком- нату, она дерзко ответила нежеланием жить в одной комнате, притом заявила, что у нее имущество на пол- торы тысячи рублей, поместиться в одной комнате она не может. Что же касается того, что больную Бегор гонят с квартиры, а ее сын малютка плачет от голода и горя... то такое сочинение только можно назвать не- добросовестным» [48. С. 5].
11 февраля 1915 г. военный губернатор Приморской области ходатайствовал перед генерал-губернатором
«о наложении на редактора соответствующего взыска- ния за помещение в газете ложных сведений, возбуж- дающих в населении враждебные отношения к долж- ностным лицам, ведающим призрением семей лиц, прозванных на войну» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 291]. Глав- ный начальник края 13 февраля ответил: «На основа- нии изложенного, я считаю необходимым указать Ва- шему Превосходительству, что редактор газеты “Дальний Восток”, безусловно, подлежит привлече- нию к судебной ответственности по 275.2 ст. Улож. о Нак., о чем Вам надлежит сделать соответствующее распоряжение» [16. Д. 488. Л. 119]. Однако 20 февраля генерал-губернатор сменил гнев на милость и потре- бовал сначала «проверить газетные сведения с дей- ствительным положением дела и только в том случае, если распубликованные сведения ложны, – предста- вить о наложении на виновного редактора админи- стративного взыскания», добавив, что «это разъясне- ние необходимо принять к руководству и на будущее время» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 275]. Военный губернатор Сташевский 28 февраля сообщил, что «все три случая, указанные в газете “Дальний Восток” в нумере 290 по делу Романовой и в нумере 14 по делу Бегар были рас- следованы и оказались ложными... Вновь ходатай- ствую о наложении взыскания на редактора названной газеты Панову за помещение в газете ложных сведе- ний, возбуждающих в населении враждебное отноше- ние к должностным лицам» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 276]. Серьезного наказания редактор «Дальнего Востока» в очередной раз избежал. Однако он решил не искушать судьбу. Проработавший более 30 лет в журналистике Панов знал, как опасно перегибать палку в конфликтах с начальством. 24 апреля 1915 г. инспектор по делам печати Н. Дюфур докладывал генерал-губернатору:
«По просмотре мартовских нумеров газеты “Дальний Восток”, статей и заметок о плохой постановке дела оказания помощи пайковым довольствием семьям за- пасных мною не найдено» [16. Д. 495, ч. 1. Л. 286].
Однако отсутствие заметок в газетах означало лишь победу цензуры над печатным словом, а не то, что все проблемы были решены. Редактор никольск-уссурий- ской газеты «Уссурийский край» К. Лепин 3 мая 1915 г. рассказал, что «городской комитет по сбору пожерт- вований почти прекратил выдачу пособий семьям за- пасных. Новый “курс”, как нам передают, был введен по инициативе пресловутого казначея комитета Кес- сельмана... “Мотивировка” сторонников невыдачи по- собий оказалась более чем (ма)ло-характерной. По их словам: Жёны запасных дескать с жиру бесятся (слова подлинные)». В выдаче пособия было отказано,