Файл: Т. Ливанова - История западно-европейской музыки до 1789 года. Т. 1.doc

После Паумана, в конце XV и особенно в первой трети XVI века органная музыка в Германии развивалась очень интенсивно. Наряду со значительным количеством новых произведений продол­жали появляться и методике-теоретические труды, связанные со спецификой игры на органе и приемами органного письма. Важную роль в подготовке целого поколения немецких композиторов-органистов выполнил австрийский органист Пауль Хофхаймер (1459—1537), создавший, в сущности, свою школу. Сам он был и исполнителем и композитором и даже участвовал в строитель­стве органов. Музыке обучался в юности у своего отца и у зальцбургского придворного органиста Якоба фон Грац. С 1480 го­да служил при дворе эрцгерцога Зигмунда Тирольского камерорганистом. Помимо других произведений создавал полифонические

296

обработки светских и духовных произведений для органа. В сравнении с пьесами Паумана это уже музыка совсем иного склада, иных масштабов. Обычная тогда запись для органа на трех строках как нельзя лучше показывает сложное сочетание у Хофхаймера самостоятельных, развитых, широких мелоди­ческих линий, контрастную полифонию его обработок. Впрочем, сами эти линии были бы невозможны в вокальных произведениях строгого стиля: мелодика в органных обработках носит специфи­чески инструментальный характер по диапазону, интервалике, выбору пассажей и украшений.

За Хофхаймером двинулись в развитии органного письма и его ученики: Конрад Бруман, Ханс Коттер из Эльзаса, Ханс Бухнер и другие мастера, работавшие в первой половине XVI века. Они не оставляют в принципе области обработок вокальных ме­лодий для органа, создают также прелюдии или фантазии. Бухнер в своей методико-теоретической работе «Fundamentum sive ratio vera quae docet» дает, например, рекомендации для инструмен­тальной обработки григорианских мелодий. Из этих рекомендаций и еще более из композиторской практики органистов его поколе­ния видно, что органная музыка уже проникается традициями полифонии строгого стиля и в этом смысле сближается с ее класси­ческими образцами. Однако приобретая полифоническую технику и как бы входя в общее русло высокого музыкального профессио­нализма, господствовавшего в большинстве западноевропейских стран, немецкие органисты несомненно утрачивают ту свежесть мелодического чувства, то своеобразие раннего многоголосия, ка­кие отличали музыку Конрада Паумана.

В XVI веке органное искусство находится на подъеме, о чем свидетельствуют деятельность композиторов-органистов в Испа­нии, Италии, Франции, Англии и ряде других западноевропейских стран, а также появление теоретических работ, посвященных во­просам исполнительства и композиции. Судя по всему этому, в XV и особенно в XVI столетиях постепенно сложились в различных творческих школах основы мастерства органиста, принципы отбора произведений для обработок, приемы колорирования мелодий, определенные типы «украшений», особая пассажная техника, методы импровизации и даже «спартирования», то есть сведения вокальных полифонических сочинений в партитуру при исполнении их на органе (вместо игры по партиям). Такого рода профес­сиональная премудрость требовала упорного труда и передавалась от поколения к поколению мастеров. Испанский теоретик Хуан Бермудо утверждал в середине столетия, что не знает органиста, который обучался бы своему искусству менее двадцати лет.

И все же только во второй половине XVI века органный репер­туар более смело пополняется собственно инструментальными.пьесами (ричеркарами, канцонами, токкатами), хотя частично и зави­сящими от полифонических вокальных форм (канцоны, ричерка­ры), но не связанными с прямыми обработками вокальных ориги­налов. Однако обработки еще долго составляют важную часть

297

репертуара. Тот же Бермудо советует перекладывать для органа сочинения Жоскена Депре, Вилларта, Моралеса, Гомберта после того, как органист испытает свои силы в более легких задачах, перекладывая вильянсикос Хуана Васкеса. Таким образом, прин­цип прямой опоры на чужой оригинал еще остается в силе как у лютнистов, так и у органистов XVI века.

Наряду со многими произведениями немецких органистов, с выходом небольших «Органных книг» в Париже у Аттеньяна, на первый план выдвигаются в XVI веке сначала испанская творче­ская школа, а затем наиболее сильная и влиятельная итальянская, представленная главным образом венецианскими мастерами.

Органная школа в Испании, как и другие музыкальные тече­ния в этой стране, отличалась творческой силой и самобытностью при большой серьезности и какой-то строгой сосредоточенности ее мастеров — независимо даже от избираемой тематики (духовной, песенной и т. п.). Вместе с тем многое роднило в этом смысле композиторов-органистов с современными им испанскими виуэлистами, например особое искусство вариаций, выбор определенного круга произведений для обработок. Разумеется, чисто инструмен­тальные композиции испанцев для органа отличались большей широтой, чем у виуэлистов: это относится к тьентос, к фантазиям. Расцвет испанского органного искусства совпал в XVI веке с на­чальным развитием клавирной музыки, с ее первыми шагами. На примере крупнейшего инструментального композитора Испа­нии того времени Антонио де Кабесона явственно выступают непосредственные признаки связи между органными и клавирными композициями.

Кабесон родился в 1510 году, обучался музыке у церковного органиста в Паленсии, затем там же работал в капелле архие­пископа, позднее находился на службе при дворе Карла V в Мад­риде и, наконец, был камермузыкантом в капелле Филиппа II, сопровождая которого побывал в Италии, Германии, Фландрии и Англии. Далеко не все произведения Кабесона сохранились. Вероятно, многие из них остались известными лишь в авторском исполнении, но даже не были записаны. Этому помешала не только постоянная занятость композитора при королевском дворе, но и его врожденная слепота. Лишь после смерти Кабесона (он скончался в 1566 году в Мадриде) его сын, тоже придворный музыкант, со­брал и издал пьесы отца под общим названием «Музыкальные произведения для клавишных, арфы и виуэлы» (Мадрид, 1578). Будучи превосходным органистом и клавиристом, возможно также виуэлистом, Кабесон создавал музыку, как видим, для органа, кла­вира, арфы и виуэлы — в отличие от многих его современников, выделявших в творчестве один какой-либо инструмент (чаще всего именно виуэлу). Во всяком случае, он не строго разграничивал клавишные инструменты, и большинство его произведений написа­но для органа или клавира. Возможно, что при исполнении на виуэле они требовали на практике каких-либо фактурных вариан­тов. Но само по себе обращение композитора ко всем этим

298

инструментам — к органу с его большой церковной традицией, к клавиру, еще молодому инструменту чисто светского круга, к виуэле с ее большей близостью к быту — оказалось несомненно плодотворным для трактовки инструментальных жанров, для их тематизма и формообразования. По существу, в творчестве Кабесона во многом синтезировались достижения испанской инстру­ментальной музыки в целом.

Очень охотно создавал Кабесон обработки вокальных произведений — мотетов (в частности, Жоскена Депре), церковных напе­вов, различных песен (чаще испанских), а также обрабатывал танцы (испанские, итальянские). В смысле тематизма он свободно пользовался, как и лучшие виуэлисты, широким кругом мелоди­ческих источников. Но сами методы обработок стали у него более совершенными, как свидетельствуют его мастерские вариации (diferencias), достаточно многообразные по стилю изложения и в то же время цельные по общему замыслу⁵⁵. Притом компози­тор словно сохраняет художественную выдержку: динамизируя фактуру клавишного инструмента, он не переходит граней содержательности варьирования ради виртуозного блес­ка. Тему же вариаций (будь то духовный напев, песня, танец, «фобурдон») он склонен излагать строго, скорее сдержанно, чем «колорированно». Многочисленные тьентос Кабесона должны, казалось, соответствовать итальянским токкатам; термин, во вся­ком случае, один и тот же на разных языках: tiento по-испански — ощупывание, осязание, удар, toccare по-итальянски — трогать, ка­саться, щупать. Но на деле художественное понимание термина в Италии и Испании разное. Тьенто нельзя называть по аналогии с токкатой импровизационной пьесой для клавишного инструмен­та. У Кабесона тьентос — полифонические, чисто инструменталь­ные произведения, в которых имитационный склад важен, но не строго выдержан, а общий характер серьезен, спокоен при чередо­вании активного движения того или иного из голосов и почти хорального склада четырехголосия.

Естественнее всего представить тьентос испанского мастера на органе, тогда как его вариации на песни, надо полагать, пред­назначены скорее для клавира или виуэлы. Впрочем, это ведь не обозначено автором.

Творческое наследие Кабесона было очень значительным для Испании. Его современник Луис Венегас де Энестроза при жизни Кабесона выпустил сборник своих произведений, предназначенных тоже «для клавишных, арфы и виуэлы» (1557). По-видимому, это сближение разных инструментов в их репертуаре становилось знамением времени. У Кабесона было много учеников. Названный сборник его произведений составлен таким образом, что пьесы рас­положены по степени их трудности для исполнителей: вероятно, он преследовал и инструктивные цели. Возможно, что учеником

⁵⁵ Образцы произведений А. де Кабесона см.: Хрестоматия, № 45, а также: Кабесон А. Избранные клавирные сочинения. М., 1980.

299

Кабесона был крупный испанский органист Томас де Санкта Мария, автор теоретической работы «Искусство играть фантазию» (1565).

В истории или, вернее, предыстории итальянского органного искусства заслуживает внимания одна из ранних дат: 1540 год, когда был издан в Венеции сборник «Новая музыка для пения и игры на органе и других инструментах, сочиненная различными превосходнейшими музыкантами». В него входят ричеркары А. Вилларта, Джулио да Модена, Н. Бенуа, Джироламо Парабоско, Джироламо да Болонья, Габриеля Косте. Как видно из названия сборника, он не имеет строго инструментального назначения. И в самом деле, содержащиеся в нем пьесы могли бы исполняться хором или ансамблем, как многие полифонические произведения a cappella. Тем не менее это не только вокальные сочинения — и потому для своего времени они справедливо обо­значены «Musica nova».

В дальнейшем пьесы «для пения и игры» неоднократно возника­ли у крупных органистов, которые, заметим кстати, чаще всего были и авторами полифонических вокальных сочинений строгого стиля.

Если в первой половине XVI века у итальянских мастеров и нидерландцев, работавших в Италии (М. А. Каваццони, Я.Фолиано, Дж. Парабоско, А. Вилларт, Я. Буус), появлялись в неболь­шом количестве ричеркары и другие пьесы для органа, то позднее, Особенно же в последней четверти столетия, венецианские ком­позиторы-органисты общими усилиями создали уже значительный репертуар для своего инструмента. В большинстве они работали в соборе св. Марка: органистами там были, как мы уже знаем, Андреа и Джованни Габриели, а также Джозеффо Гуами, Винченцо Белль Хавер, Клаудио Меруло. Живой и горячий интерес -венецианской творческой школы к новым тембровым краскам, к широкому использованию инструментальных звучаний в крупных музыкальных формах, по-видимому, проявился также и в участившихся обращениях к органу.

К жанрам органной музыки на том этапе ее развития относят­ся у венецианцев ричеркар, канцона, фантазия, токката. Абсолют­но четких граней между тремя первыми формами нет, во многом смыкаются между собой ричеркар и канцона, отчасти — по имита­ционности изложения — примыкает к ним и фантазия. Токката же стоит особняком как по специфичности чисто инструментального изложения, так и по импровизационной его манере. Следы прямой связи с полифонической вокальной композицией, с ее тематизмом, с характером развертывания партий и их диапазоном отчетливее всего видны в канцоне, само название которой указывает на во­кальный «первоисточник».

«Ранние инструментальные канцоны — это, вероятно, простые переложения вокальных произведений, — пишет Вл. В. Прото­попов, — несущие в себе их особенности, и прежде всего — сквоз­ной характер музыкальной формы, продвигающейся по мере раз-

300

вертывания текста» ⁵⁶. Канцоны венецианцев для органа бывали и однотемными, и многотемными, причем введение новых тем совершалось по принципу мотета (где оно объяснялось движением словесного текста). Тематизм канцон на первых порах был так же мало индивидуализирован, как в вокальных произведениях стро­гого стиля. Немало органных канцон было написано, к примеру, на гексахорд ut, re, mi, fa, sol, la в ровном движении. Основной художественный смысл канцоны или ричеркара еще не заключал­ся в значительности их тематизма: важнее всего в композиции была ее тематическая цельность (при однотемности) или темати­ческая выдержанность разделов (при многотемности) и, конечно, ее инструментальное звучание. Как ни близка, например, однотемная канцона Дж. Габриели к вокальному полифоническому про­изведению по тематизму и принципам голосоведения, инструментальны в ней — строготематическая концентрация и выгодный для инструмента характер пассажей, выдержанный с начала до конца произведения — за исключением быстрой пассажной каденции в 69-м такте (в канцоне всего 70 тактов).

Сопоставляя эту канцону Дж. Габриели с его ричеркаром на ту же тему, мы убеждаемся в том, что для ричеркара композитор избирает более широкую форму (за счет интермедий между про­ведениями темы) и несколько более развитое инструментальное изложение. Смысл термина так или иначе связан с понятием исканий: ricercare по-итальянски — искать, ricercato — изыс­канный. В своем тематизме ричеркар мог, опираться на вокальные мелодии, их фрагменты, ячейки — тематические зерна, которые служили как бы импульсом к дальнейшему развертыванию формы. Формообразование же было связано с имитационной экспози­цией, с фугированной ее формой, с дальнейшими проведениями темы в основном виде, в увеличении, в уменьшении, в обращении и т. д., в стреттах. Между проведениями темы намечались незна­чительные интермедии, порою интонационно связанные с ней. Та­кая структура, в общих чертах сходная в однотемных ричеркаре и канцоне, издалека предшествовала будущей фуге. Советский исследователь справедливо усматривает в некоторых фактурных особенностях ричеркаров следы характерно-хоровых контрастов, обычных для Окегема, Жоскена и вообще мастеров полифонии строгого стиля. Это выражается, например, в противопоставле­нии пары верхних — и пары нижних голосов в органном изложе­нии, что так часто бывало в хоровом многоголосии ⁵⁷. На органе эти тембровые эффекты получали свое звучание.

Термин «фантазия» в те годы встречался реже и не имел особо точного значения. По-видимому, он относился к имитационным произведениям, лишенным строгости и единства формы, с долей импровизационности в формообразовании. Более четко отделяют-

⁵⁶ Протопопов Вл. Очерки из истории инструментальных форм XVI — начала XIX века. М., 1979, с. 35. В этой же книге подробно разобраны формы канцон и ричеркаров разного типа для органа.

⁵⁷ Там же, с. 17—20.

301

ся от канцоны и ричеркара токкаты, прелюдии, преамбулы, «интонации для органа», связанные с различным пониманием импровизационное™. Токкаты можно встретить у Андреа и Джо­ванни Габриели, у Гуами, Бель 'Хавера, особенно часто — у Клаудио Меруло. Прелюдии, вероятно, импровизировались органистом в небольшом объеме и далеко не всегда записывались. Близкие им «интонации для органа», как можно убедиться на примерах Дж. Габриели, представляют совсем краткие (в среднем около восьми тактов) инструментальные введения в определенных ладах, частью аккордовые, частью пассажные, целью которых является обнаружение лада во всем его составе — перед исполнением какого-либо более крупного произведения (возможно, хорового), что близко функции прелюдии или преамбулы.

Что касается токкаты, то эта форма представляла наибольший собственно инструментальный интерес, совсем не будучи связана с вокально-полифоническими традициями и раскрывая в богатом импровизационном изложении специфические возможности имен­но данного инструмента. Токкаты Меруло, изданные двумя книга­ми в 1598 и 1604 годах, выделялись в этом смысле среди других многочисленных его инструментальных произведений (канцон, ри­черкаров). Как правило, токкаты не сводились к пассажной единообразности (хотя и не исключали ее), обычно свойственной прелюдиям. В лучших образцах у Меруло они приобретали блестящий, порой патетический характер, особенно благодаря сме­лому сочетанию пассажности импровизационного склада (ритми­чески разнообразной) с выразительными мелодическими вкраплениями — все это в более крупных масштабах, чем в прелюдиях. В токкатах не было темы-зерна, не требовалось последовательно-имитационного развития, не ощущалась зависимость от вокально-полифонического склада. Токкаты — это поистине торжество мо­лодого инструментализма как тaкового, простор для мастера-импровизатора за органом.