Файл: Гусейнов..doc

состояние не вытекает из старого, не является его продолжением. Можно было бы

предположить, что старое состояние детерминирует новое чисто отрицательным образом,

обязывая делать все наоборот. Но и в этом случае остается непонятным, откуда у личности

возникает сознание отрицательности своего опыта. В свое время духовно запутавшийся,

смятенный Августин Блаженный пережил удивительный переворот, в мгновение

превративший его из язычника в христианина. Размышляя над причинами этого

превращения и не находя ему никаких объясняющих оснований в своей собственной

жизни, Августин пришел к выводу, что случившееся с ним является чудом, доказывающим

существование бога. Рассуждение Августина безупречно: нельзя требовать причинного

объяснения тому, почему Савл превращается в Павла, ибо само такое превращение

мыслится как разрыв цепи причинно-следственных связей, как чистый акт свободы.

Способность человека к изменениям, в особенности к мгновенным преображениям,

свидетельствует о том, что человек не умещается в свои собственные поступки и всегда

сохраняет возможность вырваться из цепких лап необходимости, свидетельствует об авто-

номии духа.

Духовное обновление личности является одной из центральных тем последнего романа

Толстого "Воскресе-

199

ние" (1899), написанного им в период, когда он вполне стал христианином и

непротивленцем. Главный герой князь Нехлюдов оказывается присяжным по делу

проститутки, обвиняемой в убийстве, в которой он узнает Катюшу Маслову -

соблазненную им некогда и брошенную горничную своих тетушек. Этот факт

перевернул жизнь Нехлюдова. Он увидел свою личную вину в падении Катюши

Масловой и вину своего класса в падении миллионов таких Катюш. "Бог, живший в

нем, проснулся в его сознании", и Нехлюдов обрел ту точку обзора, которая позволила

взглянуть на жизнь свою и окружающих в свете абсолютной морали и выявить ее

полную внутреннюю фальшь. Ему стало гадко и стыдно. Потрясенный Нехлюдов

порвал со своей средой и поехал вслед за Масловой на каторгу. Скачкообразное

превращение Нехлюдова из барина, легкомысленного прожигателя жизни в искреннего

христианина (христианина не в церковном, а этическом смысле этого слова) началось

на эмоционально-духовном уровне в форме глубокого раскаяния, пробудившейся

совести и сопровождалось напряженной умственной работой. Кроме того, в личности

---

Нехлюдова Толстой выделяет по крайней мере две предпосылки,

благоприятствовавшие такому преображению, - острый, пытливый ум, чутко

фиксировавший ложь и лицемерие в человеческих отношениях, а также ярко

выраженная склонность к переменам. Второе особенно важно: "Каждый человек носит

в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает

часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою. У

некоторых людей эти перемены бывают особенно резки. И к таким людям принадлежал

Нехлюдов" (Воскресение. Ч. I. Гл. LIX).

Если перенести толстовский анализ духовной революции Нехлюдова на самого

Толстого, то мы увидим много схожего. Толстому также в высшей степени была

свойственна склонность к резким переменам; он пробовал себя на разных поприщах.

На опыте собственной жизни он испытал все основные мотивы, связанные с мирскими

представлениями о счастье, и пришел к выводу, что они не приносят успокоения души.

Именно эта полнота опыта, не оставлявшая иллюзий, будто что-то новое из земного

ряда может придать жизни самодостаточный смысл, стала важной предпосылкой

духовного переворота. Толстой обладал необычайно высокой силой интеллекта; его

пытливый ум был нацелен на постижение

200

тайны человека, а основным экспериментальным полем его экзистенциальных

познавательных поисков являлась его собственная жизнь. У турецкого поэта Фазыл

Кюсню Дагларджа есть миниатюра под названием "Существование":

Родившись однажды -

живем.

Однажды, думать начав.

Рождаемся снова.

Чтобы узнать.

Зачем родились в первый раз1.

Жизнь и размышление о ней в биографии Толстого переплелись настолько тесно,

что можно сказать: он жил, чтобы размышлять, и размышлял, чтобы жить. Чтобы

жизненный выбор получил достойный статус, в глазах Толстого он должен был

оправдаться перед разумом, пройти проверку на логическую прочность. При таком

постоянном бодрствовании разума мало оставалось лазеек для обмана и

самообмана, прикрывавших изначальную безнравственность, оскорбительную

бесчеловечность так называемых цивилизованных форм жизни. В их разоблачении

Толстой был беспощаден; хотя фронтальную атаку он повел лишь во второй период

своей жизни, тем не менее социально-критический дух ему был свойствен всегда.

Есть аналогия с нехлюдовской моделью и в том, как протекал духовный кризис

---

Толстого. Он начался с непроизвольных внутренних реакций, свидетельствовавших

о неполадках в строе жизни; "со мною, - пишет Толстой, - стало случаться что-

то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки

жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в

уныние. Но это проходило, и я продолжал жить по-прежнему. Потом эти минуты

недоумения стали повторяться чаще и чаще и все в той же самой форме. Эти

остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а

потом?" (23, 10). Это наваждение, переросшее в навязчивую мысль о самоубийстве,

стало источником и предметом страстной мыслительной работы. Прежде всего

обдумывания требовало то обстоятельство, что отравление жизнью у Толстого

произошло тогда, когда у него было все, что "считается совершенным счастьем"

(23, 12), и он мог жить довольной, добропорядочной жизнью, всеми почитаемый

1 Иностранная литература, 1972, № 3.

201

и любимый. Интенсивная умственная работа Толстого по переосмыслению основ

собственной жизни растянулась на много лет и включала изучение мировых

религий, философской мудрости, глубокие теоретические исследования о природе

религии, нравственности, веры, систематическую критику догматического

богословия, для чего потребовалось специально изучить древнееврейский и

древнегреческий языки; в рамках сознательных усилий по преодолению

поразившего его духовного недуга Толстой в течение года вел жизнь правоверного

христианина по критериям православной церкви со всеми молитвами и говениями.

Но что же послужило внешним толчком к духовному преображению Толстого, что

в его случае сыграло ту роль, которую в случае Нехлюдова сыграла встреча с Ка-

тюшей Масловой? Если вообще существовал внешний фактор, спровоцировавший

внутренний кризис и духовный мятеж Толстого, то им, по всей видимости, явился

50-летний рубеж жизни. Почти всюду, где Толстой говорит о происшедшей с ним

перемене, он в той или иной форме ссылается на 50-летие. Сам период кризиса

длился не менее четырех-пяти лет. В марте 1877 года Софья Андреевна в дневнике

со слов Толстого пишет о страшной религиозной борьбе, в которой он находится в

последние два года. Следовательно, в 1875 году это уже началось, В "Исповеди"

Толстой говорит, что в пятьдесят лет он думал о самоубийстве. Сама "Исповедь" -

первое изложение вновь выработанных убеждений Толстого - была начата в 1879

---

году. Наконец, Толстой много раз говорит, что он стал на новый путь в пятьдесят

лет: "Я прожил на свете 52 года, два года назад я стал христианином" (49, 8); "Я

прожил на свете 55 лет... Пять лет тому назад я поверил в учение Христа" (23, 304).

В апреле 1878 года Толстой после 13-летнего перерыва решает возобновить

ведение дневника (кстати, то же самое делает Нехлюдов в период начавшегося

просветления).

50-летие - особый возраст в жизни каждого человека, предметное напоминание,

что жизнь имеет конец. И Толстому оно напоминало о том же самом. Проблема

смерти волновала Толстого и раньше. В рассказе "Три смерти" (1858) он

рассматривает разные отношения к ней. Толстого, обладавшего необычайной

витальной силой и колоссальными аналитическими способностями, смерть, в

особенности смерть в форме законных убийств.

202

всегда ставила в тупик. В конце второго севастопольского рассказа (1855) есть

рассуждение в духе христиански мотивированного пацифизма. В 1866 году он

безуспешно защищал в суде солдата, ударившего командира и обреченного на

смертный приговор. Особенно сильно подействовали на Толстого смертная казнь

гильотиной, которую он наблюдал в Париже в 1857 году ("Целовал евангелие, и потом

- смерть, что за бессмыслица!" - 47, 121), а позже - смерть любимого старшего

брата Николая в 37-летнем возрасте в 1860 году ("Умный, добрый, серьезный человек,

он заболел молодым, страдал более года и мучительно умер, не понимая, зачем он жил,

и еще менее понимая, зачем он умирает" - 23, 8). Толстой давно стал сомневаться в

идеологии прогресса, задумываться над общим смыслом жизни, соотношении жизни и

смерти. Однако раньше это была боковая тема, теперь она стала основной; теперь уже

смерть воспринималась как личная перспектива, как скорый и неизбежный конец.

Встав перед необходимостью выяснить личное отношение к смерти (а для Толстого это

означало разумно обосновать смерть, выработать сознательное отношение к ней, то

есть так обосновать и выработать такое отношение, которое позволяло бы жить

осмысленной жизнью с сознанием неизбежной смерти), - встав перед такой

необходимостью, Толстой обнаружил, что его жизнь, его ценности не выдерживают

проверки смертью. "Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному поступку,

ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать этого в самом

начале. Все это так давно всем известно. Не нынче завтра придут болезни, смерть (и

---

приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и

червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся - раньше, позднее, да и меня

не будет. Так из чего же хлопотать?" (23, 13). Эти слова Толстого из "Исповеди"

раскрывают и природу, и непосредственный источник его духовного недуга, который

можно было бы обозначить как панику перед смертью. Честный человек и

мужественный мыслитель, он ясно понял, что только такая жизнь может считаться

осмысленной, которая способна утверждать себя перед лицом неизбежной смерти,

выдержать проверку вопросом: "Из чего же хлопотать, ради чего вообще жить, если все

будет поглощено смертью?" Толстой решился замкнуть на себя провода невероятного

напряжения - жизнь и смерть. И нужно было быть Львом Никола-

203

евичем Толстым, чтобы выдержать нечеловеческую мощь этого разряда. Толстой

вступил в схватку со смертью и поставил перед собой самую дерзновенную, по сути

дела сверхчеловеческую цель - найти то, что не подвластно смерти.

Что скрыто за вопросом о смысле жизни?

Человек находится в разногласии, разладе с самим собой. В нем как бы живут два

человека - внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает

второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Он представляет собой живое

опровержение закона тождества. Эта противоречивость, саморазорванность обнаружи-

вается в разных индивидах с разной степенью остроты, но она присуща им всем,

является родовым признаком человека. Противоречивый в себе, раздираемый взаимно

отрицающими стремлениями, человек обречен на то, чтобы страдать, быть

недовольным собой. Человек постоянно стремится преодолеть себя, стать другим,

самое его бытие является исчезающим.

Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Нечто

подобное свойственно любому живому существу; наверное, волк, упустивший добычу,

тоже по-своему страдает и недоволен, и уж во всяком случае способен скорректировать

свои действия, чтобы в следующий раз не совершить прежних ошибок. Человек сверх

того еще знает, что он страдает, и недоволен собой; он не приемлет своего

страдательного положения в мире уже и на уровне сознания. Его недовольство и

страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание

того, что это плохо, и теперь уже человек еще страдает от того, что страдает, и

---