Файл: Гусейнов..doc

можно считать решением указанного парадокса.

Без такого бытийного (замкнутого на поступки) прочтения морали мы бы не имели

критерия для определения меры добродетельности конкретных индивидов. Дело в

том, что человек не просто думает о себе лучше, чем он есть па самом деле. Он

вообще склонен думать о себе хорошо. Субъективной точкой отсчета собственных

действий для него всегда является добро. Даже люди, которых принято считать

отъявленными злодеями, стремятся выдать свои преступления за справедливые

деяния. При этом они могут быть очень искренними. Моральное самообольщение

— не всегда обман и лицемерие. Чаще всего оно является самообманом. Вспомним,

как Раскольников — главный герой романа Ф. М. Достоевского "Преступление и

наказание", прежде чем совершить преступление, прилагает огромные

интеллектуальные усилия для того, чтобы оправдать его: де и убивает он никому не

нужную, даже всем вредную старуху. И делает он это,

1 Овидий. Метаморфозы, кн. VII, ст. 20—21. Перевод С. Шервинс-кого. М., 1977. С. 170.

17

чтобы получил, возможность совершить много добрых дел... Он выискивает все эти

"аргументы" не для других, а прежде всего для себя. Раскольников хочет обмануть

себя и свое (планируемое) зло в своих собственных глазах изобразить как добро.

Если руководствоваться тем, что люди одобряют и в каком этическом свете они

хотят предстать перед другими, то нам пришлось бы перевести их всех в разряд

ангелов. Не нужно страдать излишней подозрительностью, чтобы не верить

моральной самоаттестации человека. Совместная человеческая жизнь, об-

щественная атмосфера была бы намного чище, если бы индивиды не думали и уж

во всяком случае не говорили каждый о себе, что они — хорошие (честные,

совестливые и т. д.) люди.

Парадокс моральной оценки связан с вопросом о том, кто может вершить

моральный суд. Логично предположить, что такую функцию могли бы взять на

себя люди, возвышающиеся над другими по моральному критерию, подобно тому

как это происходит во всех других сферах знания и практики (правом

авторитетного суждения по биологии имеет биолог, по юридическим вопросам —

юрист и т. д.). Однако одним из несомненных качеств нравственного человека

является скромность, даже более того — сознание своей порочности. Он не может

считать себя достойным кого-то судить. С другой стороны, люди, охотно берущие

---

па себя роль судьи и учителя и вопросах морали, уже одним этим фактом

обнаруживают такое самодовольство, которое органически чуждо морали и

является безошибочным индикатором этической глухоты. Те, кто мог бы вершить

моральный суд, не будут этого делать; тем, кто хотел бы вершить моральный суд,

нельзя этого доверять. Моральный суд в данном контексте понимается широко —

как моральное учительство.

Выход из этой безвыходной ситуации заключен в нравственном требовании: "Не

судите других". Моральный суд есть суд человека над самим собой, и этим он

отличается от юридического суда. Деяние, за которое человек отвечает перед

другими людьми, именуется преступлением; то же деяние, когда за него человек

отвечает перед своей совестью, именуется злом (или грехом). Преступление есть

преступление какого-либо правила, которое достаточно четко зафиксировано в

обычае, законе или иной объективированной форме. Грех есть нарушение нравст-

венного закона, к которому человек приобщен внутренне (именно это имеется в

виду, когда говорится, что нравст-

18

венный закон запечатлей в человеческом сердце). "Закон есть совесть государства", —

писал Т. Гоббс. Переиначив его, можно сказать: "Совесть (голос морали) есть закон

личности".

Требование единства субъекта и объекта как условия нормального функционирования

морали является особенно жестким и непререкаемым в случаях морального осуждения.

Что же касается морального восхваления, то вопрос о его оправданности и конкретных

формах нуждается в особом рассмотрении. Тем не менее в целом и оно имеет

парадоксальную природу: самовосхваление личности находится под моральным

запретом, а восхваление других может быть интерпретировано как скрытая форма

самовосхваления. Ведь нужно иметь право не только для того, чтобы осуждать других,

но и для того, чтобы восхвалять их.

Добродетель и счастье

Мораль есть неотъемлемое свойство человеческого поведения, подобно тому как

прямохождение есть неотъемлемое свойство человеческого организма. Только благода-

ря внутреннему свету морали индивид узнает себя в других людях и понимает, что он

— человек. Единое солнце морали, если оно и существует, недоступно человеческому

взору. Мораль горит лампадой внутри (в сердце) каждого индивида. Лампада эта

иногда бывает ослепительно яркой, иногда тусклой, едва видимой (индивидуальные

---

моральные различия между людьми могут быть очень большими), тем не менее огонь

морали горит в каждом человеке. В доказательство этого можно привести два факта:

удивительная точность обыденных представлений о морали как бескорыстии и

присущая каждому индивиду безошибочная способность отличать добродетель от

порока.

Моральная детерминация человеческого поведения не является единственной. Наряду с

ней и независимо от нее оно детерминируется также природными законами —

естественными потребностями индивида, конкретными обстоятельствами его жизни.

Человеческое поведение вполне эмпирично и утилитарно. Это второе начало чело-

веческого поведения в отличие от морального является себялюбивым.

Человек как бы подключен к двум различным источникам энергии: морали и природе.

Два начала человечес-

19

кого бытия — моральная необходимость и природная необходимость,

самоотвержение и самоутверждение

— могут функционировать только вместе, в паре. Человеческое общество и есть

опыт соединения этих двух детерминаций. Цивилизация потому и является

цивилизацией, что признает законность обоих стремлений человека

— и морального стремления, накладывающего обязанности по отношению к

другим людям, и природного стремления, обязывающего заботиться о своем

собственном благополучии. Она представляет собой поле полемики, спора этих

начал.

Взаимоотрицание морального человеколюбия и природного себялюбия составляет

два вектора цивилизации, которые в одном пределе угрожают деградацией в вар-

варство, в другом — обещают блаженство вечной жизни. Если вообще общество

(цивилизация) есть соединение природной детерминации и моральной

необходимости, то история общества есть поиск гармонического синтеза между

ними. Как возможен такой синтез? Этот вопрос составляет общий и основной

предмет всех религиозных и философских размышлений о морали и ее месте в жиз-

ни. Платон уподоблял человеческое благо напитку, составленному из бодрящей

воды и хмельного меда. Одна вода безвкусна. Один мед ядовит. Только вместе они

дают напиток жизни. Все дело — в пропорции между ними. Какие на этот счет

существуют рецепты?

В истории культуры таких рецептов было много. Мы рассмотрим некоторые из

них, которые оказались наиболее целебными, — учения великих моралистов:

основателей религий, философов, заслуживших репутацию учителей человечества.

---

Они предложили такие программы преодоления разрыва между добродетелью и

счастьем, обязанностями и жизненным благополучием, родом и индивидом, каждая

из которых: а) является оригинальной и цельной; б) испытана опытом собственной

жизни создателя; в) обнаружила свою действенность, закрепившись в культуре в

форме устойчивой, долговременной традиции.

При всех, порой очень существенных, различиях между великими моралистами они

были единодушны в одном — в пессимистической оценке реального состояния

межчеловеческих отношений. Каждый из них, на своем языке, в рамках своей

культуры и эпохи, констатировал, что в мире нет подлинной добродетели.

Стремление людей к успеху и благополучию опасным образом оторвало

20

их от нравственных обязанностей по отношению друг к другу. Человек находится в

ситуации противоестественного выбора между добродетелью и счастьем. Неужели нет

иной платы за внешний успех, кроме подлости? Обязательно ли чистота мотивов

должна покупаться ценой земного ничтожества? Или, быть может, существует иная

перспектива, когда добродетель является хотя и узким, но единственным путем к

подлинному блаженству, а нравственная порочность обрекает человека на жизненный

крах? Возможно ли такое устройство мира, при котором не убивают праведников и не

возводят на трон злодеев? Великие моралисты полагают, что такая перспектива

существует. Каждый из них предлагает собственную этико-нормативную программу, в

рамках которой достигается гармония между нравственными обязанностями человека и

его себялюбивыми притязаниями.

Мораль освещает путь человеческой жизни. Ее свет не проникает в то, что было до и

что будет после. Ее власть распространяется только на этот промежуток между до и

после. Она посюстороння. Мораль не призвана к тому, чтобы удержать человека и

человечество от срыва в доисторическое состояние или увести их в послеисторичес-

кую идиллию, — эти задачи решаются иными средствами. Ее миссия иная — дать

определенное направление самому историческому бытию. Мораль есть правда земной

жизни, и вне конкретного наполнения, вне связи с человеческой жаждой счастья ее не

существует.

Сказанное не означает, что мораль не имеет отношения к религии, философской

метафизике или иным источникам сверхчувственного "знания". Имеет. Только она не

сводится к ним. Она начинается тогда, когда религиозная, философская или иная

---

первоистина переводится в сокровенные ориентиры человеческого поведения. Мораль

ответственна за осмысленность жизни человека.

---