Файл: Гусейнов..doc

личности. Она открыла ему самые широкие возможности выбора, давала большой

простор его свободолюбивой натуре; как врач, Швейцер мог поставить себя на

службу людям практически везде, в том числе и в Экваториальной Африке, в

любых обстоятельствах, даже в лагере, куда он был интернирован во время первой

мировой войны. Врачебная деятельность почти идеально подходила для

индивидуалиста, ревниво ограничивающего свою активность пределами личной

ответственности — здесь эти пределы задаются физическими возможностями

самого врача. Наконец, она гармонировала с рационализмом Швейцера, поскольку

требовала знаний и продуманной организации.

О Швейцере обычно говорят, что он отказался от судьбы процветающего

европейца, блестящей карьеры ученого, педагога, музыканта и посвятил себя

лечению негров никому дотоле неведомого местечка Ламбарене. Но в том-то и

дело, что он не отказался. Он состоялся и как выдающийся мыслитель, деятель

культуры и как

241

рыцарь милосердия. Самое поразительное в нем — сочетание того и другого.

Дилемму цивилизации и милосердной любви к человеку он снял самым

продуктивным образом. Предлагаемое им решение можно резюмировать словами:

цивилизацию — на службу милосердной любви. Швейцер в опыте своей жизни

соединил вещи, которые считались и считаются несоединимыми: самоутверждение

и самоотречение, индивидуальное благо и нравственные обязанности. Первую

половину жизни он посвятил самоутверждению, вторую — самоотречению, первую

— себе, вторую — другим, Соотношение этих двух моментов он понимал не как

оппозицию, а как иерархию и практиковал служение людям в такой форме, которая

позволяла ему действовать как носителю духа цивилизации и даже продолжать

(уже, конечно, в качестве побочной) свою деятельность философа и музыканта.

Этика—основа культуры

То, что остро почувствовал Швейцер-человек — внутренний надлом европейской

культуры, — сосредоточенно исследовал Швейцер-философ. Культура, по его

мнению, находится в глубоком кризисе, основные формы проявления которого —

господство материального над духовным, общества над индивидом. Материальный

прогресс, считает Швейцер, не вдохновляется более идеалами разума, а общество

обезличивающим, деморализующим образом подчинило индивида своим целям и

институтам.

Культура выражается в материальном и духовном прогрессе (Швейцер не проводит

---

различия между понятиями культуры и цивилизации), росте благосостояния че-

ловека и общества, но никак не сводится к этому. Самое существенное в ней —

этическая основа, та высокая человеческая цель, ради которой она и существует.

Воля к прогрессу в его универсальном и собственно этическом аспектах

производна от мировоззрения, утверждающего мир и жизнь как ценности сами по

себе. Кризис культуры в конечном счете обусловлен кризисом мировоззрения.

Европейцам кажется, замечает Швейцер, что стремление к прогрессу является чем-

то естественным и само собой разумеющимся. А между тем это не так. До того и

для того, чтобы в людях пробудилась жажда деятельности, в них должен

сформироваться оптимистический взгляд на мир. Народы, находящиеся на

примитивной

242

стадии развития и не выработавшие цельного мировоззрения, не обнаруживают ясно

выраженной, воли к прогрессу. Кроме того, существуют мировоззрения, утверж-

дающие отрицательное отношение к миру: так, индийская мысль ориентировала людей

на практическую бездеятельность, жизненную пассивность. Пессимизм мышления

закрывает путь оптимизму действия. Да и в истории европейской культуры миро- и

жизнеутверждающее мировоззрение возникает в новое время, во времена античности и

средневековья оно существует в лучшем случае в зачаточном виде. Только

Возрождение осуществило окончательный поворот к миро- и жизнеутверждению, и,

что особенно важно, оплодотворило его христианской этикой любви, освободившейся

от пессимистического мировоззрения. Так возникает идеал преобразования дейст-

вительности па этических началах. Проснувшийся в людях Нового времени дух

преобразования, воля к прогрессу восходят именно к этому миро- и

жизнеутверждающему мировоззрению. Только новое отношение к человеку и к миру

порождает потребность в создании материальной и духовной реальности, отвечающей

высокому назначению человека и человечества. Мировоззрение, полагающее, что

действительность можно преобразовать в соответствии с идеалами, естественным

образом трансформируется в волю к прогрессу. Это и порождает культуру Нового

времени.

Однако судьба европейского мышления сложилась трагически. Суть трагедии Швейцер

видит в утрате первоначальной связи миро- и жизнеутверждения с этическими

идеалами. В результате этого воля к прогрессу ограничилась стремлением лишь к

---

внешним успехам, росту благосостояния, простому накоплению знаний и умений.

Культура лишилась своего исконного и самого глубокого предназначения —

способствовать духовному и нравственному возвышению человека и человечества. Она

потеряла смысл, потеряла ориентир, который позволяет отличать более ценное от

менее ценного. Это очень важный момент в философии культуры Швейцера:

мировоззрение миро- и жизнеутверждения только тогда становится подлинной

культуротворящей силой, когда оно соединено с этикой. Здесь, в этом решающем

пункте и произошел разрыв. Почему?

Основная причина, как считает Швейцер, состоит в том, что этика миро- и

жизнеутверждения не была рационально обоснована. Она была порождена мышле-

243

нием благородным и вдохновенным, но недостаточно глубоким. Внутренняя связь

между оптимистическим мировоззрением и этикой была схвачена на уровне

ощущения, эмпирических констатации и желаний, но не была логически доказана.

А на всеобщность и устойчивость может претендовать только то, что прочно

закреплено в мышлении людей. Поэтому трагический исход культуры был

предрешен. Несмотря на все героические попытки философов, прежде всего Гегеля

и Канта, эти-ко-гуманистический идеал, сформулированный просветителями

Нового времени, не выдержал натиска мышления, критерии которого в XIX веке с

развитием науки стали более тонкими, строгими, взыскательными. И вся проблема

культуры, как ее понимает Швейцер, заключается в том, чтобы рационально

обосновать этический идеал.

Святость жизни

Таков общий ход рассуждений, который подвел Швейцера к выводу, составившему

позитивную программу его мировоззрения и явившемуся результатом огромного

интеллектуального напряжения, Небезынтересно (и не только с психологической

точки зрения) узнать, когда и как это произошло. Послушаем неторопливый рассказ

самого Швейцера об открытии, составившем духовную кульминацию его жизни.

"Решаемо ли вообще то, что до сих пор не удавалось решить? Или, быть может,

мировоззрение, благодаря которому только и возможна культура, следует рассмат-

ривать как иллюзию, никогда не оставляющую нас, но и никогда не получающую

действительного господства?

Предлагать его нашему поколению в качестве предмета веры казалось мне делом

бессмысленным и безнадежным. Оно может стать его духовной собственностью

---

только тогда, когда явится перед ним как нечто, проистекающее из мышления.

В глубине души я был убежден, что взаимосоотнесенность миро- и

жизиеутверждения с этическим, утверждающая не осуществленное до сих пор

мировоззрение культуры, все-таки имеет своим истоком истину. И стоило

предпринять попытку, чтобы в новом, безыскусственном и истинном мышлении с

необходимостью постичь эту истину, которая до сих пор оставалась предметом

веры и предчувствия, хотя часто и выдавалась за доказанную.

244

В этом деле я был подобен тому, кто на место прогнившей лодки, в которой он

больше не может выходить в морс, должен построить новую, лучшую, но не знает,

с чего начать.

Месяцами находился я в постоянном внутреннем напряжении. Без всякого успеха

концентрировал я свою мысль па сущности миро- и жизнеутверждения и на том

общем, что они имеют между собой, и даже ежедневная работа в госпитале не

могла меня отвлечь. Я блуждал в чаще, не находя дорогу. Я упирался в железную

дверь, которая не поддавалась моим усилиям.

Все знания по этике, какими вооружила меня философия, представления о добре

оказались непригодными. Выработанные ею представления о добре были столь

нежизненны, неэлементарны, столь узки, бессодержательны, что их невозможно

было привести в соответствие с миро- и жизнеутверждением. Она в сущности вовсе

не затрагивала проблему связи между культурой и мировоззрением. Миро- и

жизнеутверждение Нового времени было для нее настолько самоочевидными, что у

нее не возникало никакой потребности составить себе о нем ясное представление.

К своему удивлению я должен был констатировать, что та область философии, куда

завели меня размышления о культуре и мировоззрении, оставалась неведомой

страной. То с одной, то с другой стороны пытался я проникнуть внутрь нее. И

каждый раз вынужден был отступать. Я уже потерял мужество и был измотан.

Пожалуй, я уже видел перед собой то самое знание, о котором идет речь, но не мог

схватить его и выразить.

В этом состоянии я предпринимал длительную поездку по реке. По пути в Кар-

Лопес на море, куда я в сентябре 1915 года отправился вместе с женой,

обеспокоенный состоянием ее здоровья, меня пригласили к больной даме из миссии

госпоже Пелот, в местечко Нкомо, находившееся в двухстах километрах вверх по

течению. Единственным средством передвижения оказался готовый к отправлению

---

пароход, тащивший на буксире перегруженную баржу. Кроме меня на борту были

только негры. Среди них также мой друг из Ламбарене Эмиль Огома. Поскольку я в

спешке не запасся достаточным количеством провианта, они позволили мне есть из

их котелка. Медленно продвигались мы против течения, с трудом лавируя между

песчаными отмелями — то было сухое время года. Углубившись в себя, сидел я на

палубе баржи.

245

размышляя о проблеме элементарного и универсального этического, которого я не

нашел ни в одной философии. Страницу за страницей исписывал я бессвязными фраза-

ми только для того, чтобы сосредоточиться на проблему, Вечером третьего дня, когда

на заходе солнца мы проезжали сквозь стадо бегемотов, передо мной мгновенно

возникло слово, которого я в тот момент не искал и не ждал — "благоговение перед

жизнью". Железная дверь подалась, тропинка в чаще обозначилась. И вот я пришел к

идее, содержащей вместе миро- и жизнеутверждения и этику! Теперь я знал, что

мировоззрение этического миро- и жизнеутверждения и его идеалы культуры обо-

снованы в мышлении"1.

Что за необычная сила сокрыта в этих трех словах: "благоговение перед жизнью".

Почему они стали решением мучившей Швейцера загадки мировоззрения и этики?

Последуем за ходом его мысли.

Сознательное или, как говорит Швейцер, "мыслящее" мировоззрение характеризуется

тем, что даст себе ясный отчет о своей собственной исходной точке и элементарной

основе. Мыслящим можно считать лишь то мировоззрение, которое способно

выдержать проверку мыслью, является своего рода мыслью о мысли. Как здание долго-

вечно тогда, когда возведено на фундаменте более прочном, чем все другие

используемые строительные материалы, так и мировоззрение, чтобы приобрести необ-

ходимую устойчивость, должно покоиться на мысли, которая является мыслью в

большей мере, чем все прочие входящие в его состав мыслительные конструкции.

Размышляя над аксиоматическим основанием научного метода, обозначая

"фундамент", на котором можно возвести здание мировоззрения, Декарт

сформулировал свой знаменитый тезис "Я мыслю, следовательно, существую". Такое

начало, считает Швейцер, обрекает Декарта на то, чтобы оставаться пленником царства

абстракций. И в самом деле, все, что следует из этого "я мыслю", не выводит человека

за пределы самой мысли. Декартово решение проблемы не удовлетворяет Швейцера.

---