Файл: ПСИХОЛОГИЯ КОНФЛИКТА_Гришина.doc

Важнейшим объяснительным концептом по отношению к переживаемому чув­ству несправедливости, как утверждает Дойч, является понятие депривации. Уже отмечалось, что неудовлетворенность вызывается прежде всего относительной, а не абсолютной депривацией: те, кто объективно характеризуются более благопри­ятными абсолютными показателями, могут ощущать большую неудовлетворен­ность из-за относительной депривации, если их ожидания были более высокими или если они окружены людьми, находящимися в лучшем положении.

Дойч выделяет два варианта использования понятия относительной деприва­ции. Один из них означает расхождения, которые возникают между ожиданиями индивида и его достижениями (в контексте теории ожиданий Левина). Другое свя­зано с областью референтных групп и делает акцент на различиях между индивиду­альными достижениями и достижениями других, которые рассматриваются как ос­нование для сравнения.

Традиционно различаются также относительная депривация, когда человек чув­ствует неудовлетворенность по сравнению с другими индивидами или когда он по­лагает, что его группа находится в худшем положении относительно других. Таким образом, человек может чувствовать двойную депривацию — и как индивид, и как член группы. По Тэджфелу, эти два вида депривации предполагают разные возмож­ности изменения ситуации к лучшему. Если для решения индивидуальных проблем достаточно преобразования индивидуальной ситуации, то групповая депривация требует изменений в социальной позиции группы.

I

ион я mo oniofHTtvii.HoH до прикипи и прямо спязано с ироолемами спракодл и кос­ти/несправедливости: чем сильнее переживание относительной депривации, тем бо­лее вероятным и более интенсивным будет чувство несправедливости (там же, р. 51).

Результаты теоретических и практических работ в этой области позволяют, по мнению Дойча, сформулировать следующее положение: любая попытка изменить существующие отношения между двумя сторонами будет принята с большей веро­ятностью, если каждая из них ожидает получение некоего чистого дохода от пере­мен, чем если каждая сторона ожидает, что другая выиграет за ее счет (там же, р. 62). И хотя автор прежде всего иллюстрирует этот тезис проблемами расовых отношений, он, бесспорно, имеет более широкое приложение к проблемам челове­ческого взаимодействия и достижения соглашений.

В то же время представление о справедливости не может выступить действи­тельно реальным критерием регулирования отношений между участниками конф­ликта в силу потенциальной множественности его интерпретаций.

Правила взаимодействия в конфликтных ситуациях

Одним из проявлений нормативной природы конфликтов является существова­ние особых правил конфликтного взаимодействия.

Правила в данном случае представляют собой систему представлений участни­ков конфликта о «правильном» поведении, которые определяют логику развития конфликтной ситуации, т. е. характер и последовательность действий, осуществля­емых ее участниками. Правила принимаются участниками за нечто «само собой разумеющееся» и потому далеко не всегда рефлексируются ими. Тем не менее мы с легкостью употребляем выражения «действовать по правилам», «вести себя не по правилам», «играть по своим правилам» и т. п. Существование скрытых правил в развитии социальной ситуации часто уподобляют тому, как в построении речи мы используем такие грамматические правила, которых не знаем и даже не подозрева­ем об их существовании.

Концепты социальных правил используются в социальных науках для идентифи­кации и анализа схем коллективного поведения. Интерес к ним проявляется в раз­личных областях науки: Витгенштейн рассматривал языки как системы правил; Пиаже изучал правила игр у детей; Леви-Стросс описывал первобытные общества через системы правил, лежащих в их основе; Хомский интерпретировал структуру языка в терминах правил грамматики; Харре и Секорд показали, что большая часть человеческого поведения направляется правилами (Argyle, Furnham, Graham, 1981, p. 126).

В отечественной психологической науке понятие «правила» не получило само­стоятельного статуса. Обычно оно используется как синоним понятия нормы, тогда как последнее часто определяется именно через правила. Например, «Философ­ский энциклопедический словарь» определяет социальную норму как «общеприз­нанное правило, образец поведения или действия» (1983, с. 441). (Напомним, что и само латинское слово погта означало руководящее начало, правило, образец).

Р. Харре, поясняя природу правил, указывает, что «правила определяют усло­вия, в которых действие должно происходить и каким должно быть это действие, а также устанавливают модальность социального императива. Они проясняют, явля-

t I СИ ЛИ ДСП С I UKHJ 1\<Д1\ dl\l riLWUAVJA»'llVlDIlVl , /TW-J1C1 IV-i/IUUUim, viw/i^iu i ^vi _Uj _>к„ ,,, ,. . . ^,. _x . . ^ ,

1984, p. 308).

Созвучно этому, Аргайл, Фюрнхам и Грахам предлагают понимать под правила­ми «поведение, которое члены группы полагают обязательным, недопустимым или возможным к исполнению в определенной ситуации или категории ситуаций» (Argyle, Furnham, Graham, 1981, p. 126). Авторы неслучайно вводят в определение «групповой» фактор, поскольку правила имеют социальную природу, создаются и поддерживаются группами.

А. Щюц подчеркивает, что повседневная жизнь почти целиком состоит из раци­ональных, понятных, предсказуемых действий. Лучшее доказательство этого — согласованное протекание самых сложных социальных взаимодействий. Объясне­ние этой повседневной рациональности, по Щюцу, следует искать в ориентации индивидов на социально одобряемые групповые стандарты, правила поведения (нормы, обычаи, навыки и т. п.).

Л. Г. Ионин проводит, на наш взгляд, совершенно обоснованную параллель рас­суждений А. Щюца с тем, что М. М. Бахтин называл жанрами общения. В состав каждого из них включается типическая ситуация его осуществления, предполага­ются типические мотивы (соответственно, и типическая экспрессия), типический стиль (выражающийся в типическом отношении средств и целей), типическая ком­позиция (начало, происхождение и завершение действия) и, наконец, типические участники (Ионин, 1994, с. 187).

Системы правил могут порождать особые социальные ритуалы. По мнению Хар-ре, последовательность социальных действий может интерпретироваться как риту­ал, если для достижения результата те или иные действия должны повторяться в одной и той же форме, в том же порядке в каждом случае. Он ссылается в качестве примера на процедуру присуждения Оксфордской степени, ритуал которой может быть разложен на отдельные элементы (Харре называет их rites) — «говорение», «хождение», «касание» и т. д., порядок и последовательность которых контролиру­ются соответствующими регулятивными правилами, определяющими, что идет первым, что за чем и т. д. (Нагге, 1984). Харре приводит простой критерий выявле­ния существующих правил: реакция на «неправильность». Если она трактуется как нарушение и в отдельных случаях даже возможны санкции за это нарушение — значит, понимание регулятивных механизмов этого действия должно осуществ­ляться через концепт правила; если же эта «неправильность» воспринимается как «неверное срабатывание» — речь идет о законах функционирования естественных механизмов.

В качестве основных методов выявления и исследования правил разные авторы называют традиционные методы наблюдения, интервьюирования и анкетирования, а также изучение разнообразных документальных источников (правил этикета, це­ремониалов, -инструкций и любых других описаний порядка коллективных дей­ствий). Дополнительные представления о правилах могут быть получены при изу­чении конформного поведения и разнообразных ситуаций нарушения правил. (До­бавим к этому — и конфликтов.)

Плодотворным как в изучении самих правил, так и в понимании природы соци­альных ситуаций в целом является анализ случаев их нарушения. Это, в частности, стало одним из главных методических принципов в работах этнометодологов, изве-

(" I ПЫХ СВОИМИ экспериментами НО «И.фЫП.ШИЮ», нирушсииш MupmcijiLmw. >, „j/u.vm.

ния обычных социальных ситуаций взаимодействия, что позволяет, по их мнению, обнаружить правила, которыми руководствуются участники ситуации, принимая их за нечто само собой разумеющееся. Строя свои эксперименты, Гарфинкель исхо­дил из того, что «возникающее дезорганизованное взаимодействие должно было сказать нам кое-что о том, как привычно и рутинно возникают и поддерживаются структуры повседневной деятельности» (цит. по: Ионин, 1979, с. 145). Приведем один из примеров экспериментов Гарфинкеля, описанных Л. Г. Иониным.

Субъект. Привет, Рэй! Как поживает твоя девушка?

Экспериментатор. Что значит: как поживает? Что ты имеешь в виду? Здо­ровье физическое или состояние духа?

Субъект. Ничего не имею... Спрашиваю, как поживает... Что с тобой происхо­дит? (Смотрит удивленно.)

Экспериментатор. Ничего. Так объясни все же, что ты имеешь в виду?

Субъект. Ладно, брось... Как дела на факультете?

Экспериментатор. Что значит: как дела?

С у б ъ е к т. Ты сам понимаешь, что это значит.

Экспериментатор. Но я действительно не понимаю.

Субъект. Что с тобой? Ты нездоров?

В этом эпизоде экспериментатор действует «не по правилам», в связи с чем реак­ция «наивного испытуемого» вполне характерна: в своих ответных репликах он дважды повторяет «Что с тобой?», явно испытывая чувства недоумения, смущения, а в другом примере Гарфинкеля и раздражения. Тот же принцип «разрушения ситуа­ции» с помощью замены одних правил на другие использован в известном отече­ственном фильме «Операция Ы и другие приключения Шурика», когда герой, сдаю­щий экзамен, просит у профессора разрешения взять второй билет, затем берет еще, говорит профессору: «Себе», — тот тоже начинает брать билеты и т. д. Правила по­ведения на экзамене постепенно заменяются правилами карточной игры, что и со­здает комический эффект. «Разрушение ситуации» может достигаться и использо­ванием невербальных приемов, например нарушением в ходе беседы привычной ди­станции. В любом случае происходит одно и то же: что-то идет «неправильно», не так, как ждет субъект, а это означает, что у него есть свое представление о «правиль­ном» поведении, а также соответствующие ожидания этого поведения. Это и явля­ется одним из главных результатов проведенных Гарфинкелем экспериментов.

Причины нарушения правил могут быть различными. М. Аргайл и Г. Гинсбург по результатам своих исследований систематизируют их следующим образом: эгоис­тические, антисоциальные мотивы; игнорирование правил или условий их примене­ния; желание казаться оригинальным; сознательные попытки улучшить процедуру; не­компетентность вследствие забывчивости или оплошности; некомпетентность вслед­ствие физиологических факторов (например опьянение или усталость) или ирраци­ональные мотивации (например болезненная патология в поведении); ситуационные факторы (неопределенность ситуации или противоречие между применяемыми пра­вилами) (Argyle, Furnham, Graham, 1981, p. 139). Вдругом исследовании техже ав­торов изучались возможные типы реакций на нарушение правил и были выделены такие, как смех, смущение, раздражение, напряжение и др.

9 Зак 927

действий и взаимодействия участников ситуации, их вербальной коммуникации и т. д. Особый интерес у нас вызывает возможность существования правил, регули­рующих последовательность актов взаимодействия в социальных ситуациях. Сам по себе факт неслучайного порядка протекания событий зафиксирован в исследова­ниях (Patterson, Moore, 1979). Понятно, что каждая социальная ситуация содер­жит определенный набор отдельных актов социального поведения. Аргайл, Фюрн-хэм и Грахам предлагают именовать их элементами социальных ситуаций и рас­сматривать как шаги, используемые для достижения целей ситуации.

Ими же было проведено исследование, направленное на изучение степени уни­версальности «репертуара» элементов социальной ситуации. Они наблюдали раз­нообразные ситуации (поведение маленьких детей, семейное взаимодействие, со­вещание и переговоры, взаимодействие между доктором и пациентом, поведение в школьном классе, психотерапевтическое интервью). Все эти ситуации описыва­лись ими по нескольким параметрам: используемые вербальные категории, содер­жание речевых высказываний, невербальные коммуникации и действия (физичес­кие, телесные). Однако полученные результаты скорее разочаровывают. Вербаль­ные категории Бейлса оказались приложимы, но не всегда полезны для описания социальных ситуаций; вербальное содержание варьировало настолько, что кажет­ся маловероятным найти общий набор категорий для их описания; невербальные коммуникации, наоборот, оказались весьма схожи во многих ситуациях, утрачивая тем самым ситуационную специфичность; физические действия также варьирова­ли, но вследствие своей повторяемости могли быть описаны при помощи ряда кате­горий (Argyle, Furnham, Graham, 1981, p. 197).