Файл: Туркин. Драматургия кино.doc

представить себе его (характер) дейсгвующим в другой обстановке, в видоизмененных^ условиях. ^f Таким же образом, в отвлечении от реальной связи событий и характеров, может рассматриваться и анализи­роваться и состав событий - с точки зрения жизненного правдоподобия, типичности, значительности, драматиз­ма, необходимой завершенности, интересного и последо­вательного развития от завязки до развязки действия и т.д. и т.п. В узком смысле слова фабулой и называется со­став событий, рассматриваемый сам по себе — в отвлече­нии от характеров (конечно, в отвлечении относитель­ном, поскольку нельзя абсолютно отвлечь конкретные со­бытия от конкретных характеров).

В дальнейшем мы будем применять термин фабула в этом узком значении слова, рассматривая в качестве от­дельных элементов сюжетной структуры: а) фабулу (состав событий) и б) характеры (героев, образы людей).

2. Идеологический аспект произведения, его идейная ус­тановка, раскрывающаяся в художественном произведе­нии в единстве формы и содержания, субъекта и объек­та: а) во всей образной системе произведения — образах людей (характерах) и изображении событий; б) в установ­ке на жанр и в) в композиции произведения, понимаемой широко — не только как внешнее расположение, порядок следования и связь отдельных частей произведения, но и как внутренняя форма изложения, обусловленность этого изложения мыслью и чувством, определенным от­ношением автора к излагаемому материалу.

Идея художественного произведения, его философия, может быть сформулирована самим автором и изложена им от своего имени. В эпическом произведении — в по­эме, романе, повести, новелле — это может быть сделано в предисловии, послесловии, в специальных отступлени­ях, в середине повествования. В театральной пьесе — в прологе, который от имени автора читает актер, или же в речах ведущего — этого идеального толкователя пьесы, являющегося на сцене представителем автора.

Идея может быть изложена автором не от своего имени, а как мысли и высказывания какого-нибудь действующего

лица или как ряд высказываний, предмет разговора, дис­куссии нескольких действующих лиц. В старых театраль­ных пьесах эта задача обычно возлагалась на резонера (например, Стародум в «Недоросле»). Резонер мог быть и ведущей фигурой пьесы, совмещая функции какого-ни­будь органического персонажа действия и красноречиво­го проповедника авторских идей (например, Чацкий в «Горе от ума»).

Такие пути раскрытия идеи произведения возможны и в отдельных случаях могут быть оправданы. Но нужно помнить, что они являются только подсобным, но не основным и не лучшим способом утверждения идеи худо­жественного произведения. Фигура резонера может от­сутствовать в художественном произведении, и тем не менее идея будет налицо, она будет возникать из общей характеристики обстановки действия, событий и характе­ров художественного произведения.

Предельно простую и ясную формулировку требова­ний к реалистическому сюжету можно извлечь из извест­ного высказывания Ф. Энгельса о реализме.

«На мой взгляд, — писал Энгельс, — реализм подразу­мевает, кроме правдивости деталей, верность передачи типичных характеров в типичных обстоятельствах».*

Верное (т.е. согласное с истиной, идеей) изображение ти­пичных характеров в типичных обстоятельствах - такому требованию должен удовлетворять сюжет реалистическо­го произведения.

То, что сказано об определяющих признаках «развер­нутого сюжета» (законченного произведения), может быть распространено, конечно, с соответственной «скид­кой», на сюжет-замысел и на «сюжетную заявку». И от сюжетного замысла и от «сюжетной заявки» следует тре-бовать, чтобы хотя бы в зародышевом (в сюжетном за-мысле) или в не развитом до конца (в «сюжетной заяв-ке») виде в них были налицо: 1) событийный состав (из-

*Маркс и Энгельс о литературе. Энгельс о Бальзаке. Предисловие Института Маркса-Энгельса-Ленина. Изд. Жур.Таз.-Объединения. С. 164.

ложение основного конфликта в замысле или кратко из­ложенная фабула в «сюжетной заявке»); 2) система харак­теров (менее разработанная в замысле и достаточно кон­кретная в «сюжетной заявке»); 3) идейная установка, ко­торая может и должна быть выражена достаточно отчетливо как в замысле, так и в «сюжетной заявке».

Изложенное понимание сюжета имеет непосред­ственное практическое значение для кинодраматурга. Руководствуясь им, кинодраматург всегда может опреде­лить, в какой степени полноты и готовности находится его сюжетный замысел, есть ли в нем все необходимое (фабула, характеры, идея) и чего именно его замыслу недостает.

Формирование сюжета

Мысль о художественном произведении мо­жет зародиться у художника иногда по очень незначитель­ному поводу, и тогда об этом создаются легенды (напри­мер, рассказывают, что мысль о картине «Боярыня Моро­зова» зародилась у В. Сурикова, когда он увидел ворону на снегу). Но все разнообразные поводы, которые могут на­толкнуть художника на определенный замысел, являются предысторией художественного произведения, фактом интимной биографии художника, предметом изучения психологии. Настоящая же история создания художе­ственного произведения начинается с того момента, ког­да замысел художника приобрел характер конкретной темы, сюжетного замысла, в котором уже содержатся в за­родыше все необходимые элементы будущего произведе­ния: и основной конфликт, и характеры, и более или ме­нее конкретные очертания фабулы, и, конечно, идея, которая в формировании первоначального замысла игра­ет исключительно важную роль. Пока для художника не ясно, что значит придуманная им история, о чем ин­тересном, важном, волнующем она говорит, до тех пор его материал аморфен, лишен способности к настоящей

сюжетной жизни, неполноценен, и работа над ним — без направляющей ее идеи — будет безрадостным блужданием в поисках конечной цели. Это путь «ползучего эмпириз­ма» в творчестве, приводящий куда угодно, но только не к созданию значительных произведений.

Но как ни важна идея для формирования первоначаль­ного замысла, начинать с голой, абстрактно выраженной идеи нельзя. Голая идея может служить для художника фонарем, освещающим ему дорогу в поисках конкретно­го сюжета. Нельзя научить, как идею-понятие превратить в конкретную идею, в сюжетный замысел, в реальное ху­дожественное произведение. Поэтому существовавшая у нас на кинофабриках до недавнего времени практика зак­лючения договоров на основе представлявшихся автора­ми «идейно-тематических установок» (типа: «рождение нового человека в условиях новой действительности, на материале Донбасса») представляется очевидным прояв­лением идеализма в его самой наивной форме как со сто­роны руководства, так и со стороны авторов.

Для того чтобы начинать работу над художественным произведением, надо иметь сюжет. Это очень ответ­ственный момент для художника и, обычно, далеко не легкая задача. Даже если художник довольно удачно нахо­дит или придумывает сюжеты и имеет их достаточный запас, то перед ним стоит другая ответственная задача — произвести из них выбор, остановиться на одном каком-нибудь из них, чтобы создать вещь значительную и отве­чающую его намерениям и его дарованию. Но где же и как художник может находить для себя сюжеты?

«Что может быть важнее, — говорил Гете Эккерма-ну, — выбора сюжета, и что без этого все теории искус­ства? Когда сюжет не годится, то талант тратится даром. В том-то и беда всех художников нового времени, что у них нет достойных сюжетов. От этого страдаем мы все: я не скрываю, что и я принадлежу к новому вре­мени. Немногие художники ясно понимают и знают, что им годится».

«Новое время», о котором говорил старик Гете, было временем европейской реакции после бурь французской

революции 1789 года. Молодой Гете, вероятно, не сказал бы что У его времени нет достойных сюжетов.

Вот что пишет Ф. Энгельс об эпохе, когда Гете и Щиллер были еще молоды: «Каждое замечательное произведение этой эпохи проникнуто духом протеста, возмущения против всего тогдашнего немецкого обще­ства. Гете написал «Гетца фон Берлихингена» — драма­тическое восхваление памяти революционера. Шиллер написал «Разбойников», прославляя великодушного молодого человека, объявившего открытую войну все­му обществу. Но это были их юношеские произведения. С годами они потеряли всякую надежду... По ним мож­но судить о всех остальных. Даже самые лучшие и са­мые сильные умы народа потеряли всякую надежду на будущее своей страны».

Понятно, почему «потерявший всякую надежду на бу­дущее своей страны» Гете под старость говорил, что у «нового времени», у его времени, нет «достойных сю­жетов». Связь между умонастроением Гете и эпохой самая непосредственная, так как искусство не оторвано от жизни, а есть сама жизнь, отраженная в сознании и в произведении художника. ^

Сюжет — это прежде всего идейно осмысленный ху­дожником кусок живой жизни, это осмысление настояще­го, прошлого или будущего человеком сегодняшнего дня. В сюжете всегда будут: 1) реальные отношения жизни и 2) понимание этих реальных отношений художником.

Тем самым вопрос об устойчивых, ограниченных в чис­ле, «бродячих» сюжетах или сюжетных схемах отнюдь не снимается, но может быть разъяснен в полном согласии с материалистическим пониманием истории искусства.

Могут быть постоянными сюжеты или сюжетные схе­мы, если они отражают устойчивые, постоянные на изве­стном историческом этапе реальные отношения. Могут «бродить» сюжеты из одной страны в другую, от одного народа к другому, из одной эпохи в другую, если они или отражают единообразные реальные отношения, или пу­тем их приспособления, новой трактовки могут «вмес­тить» в себя иные и новые реальные отношения. Сюжетика

искусства всегда отражает реальные жизненные отноше­ния. Вот что пишет Ф. Энгельс об отражении в искусст­ве форм семьи («Происхождение семьи, частной соб­ственности и государства»): «Вступление в брак в буржу­азной среде наших дней происходит двояким образом. В католических странах родители по-прежнему подыски­вают юному буржуазному сынку подходящую жену, и след­ствием этого, естественно, является полнейшее разви­тие присущего моногамии противоречия: пышный рас­цвет гетеризма со стороны мужей, пышный расцвет супружеской неверности со стороны жен... В протестан­тских странах, напротив, молодому человеку, по обще­му правилу, предоставляется большая или меньшая сво­бода в выборе жены из своего класса, а потому при зак­лючении брака может играть роль некоторая степень любви, что ради приличия постоянно и предполагется в соответствии с требованиями протестантского лице­мерия... Лучшим зеркалом обоих этих видов брака слу­жит роман: для католического способа — французский, для протестантского — немецкий. В том и другом «он получает ее»: в немецком — молодой человек девушку, во французском — муж пару рогов. Не всегда при этом ясно, кто из них оказывается в худшем положении. Поэтому скука немецкого романа ужасает французского буржуа не менее, чем «безнравственность» французско­го романа немецкого филистера» (Поли. собр. соч. К. Маркса и Ф. Энгельса, т. XVI, с. 52).

Энгельс очень ярко сформулировал здесь две много­кратно повторявшиеся в различных вариантах и в различ­ных произведениях сюжетные схемы, возникшие на ос­нове исторически конкретных бытовых отношений.

А вот как основоположники марксизма раскрывают творческий метод О. Бальзака, формирование им своего сюжета: «Бальзак, — пишет Энгельс в письме к мисс Гарк-нес, — описывает, как последние остатки этого образцо­вого для него общества постепенно погибли под натис­ком вульгарного денежного выскочки или были развраще­ны им; как grande dame, супружеские измены которой были лишь способом отстоять себя, вполне отвечавшим

тому положению, которое ей было отведено в браке, ус­тупила место буржуазной женщине, которая приобретает мужа для денег или нарядов; вокруг этой центральной кар­тины (представляющей собой сюжетную ситуацию, отра­жающую реальный быт французского общества того вре­мени — В. Т.) он группирует всю историю французского общества, из которой я узнал даже в смысле экономичес­ких деталей больше (например, перераспределение ре­альной и личной собственности после революции), чем из книг всех профессиональных историков, экономистов, статистиков этого периода, взятых вместе».

А вот что пишет Маркс («Капитал», т. III, Партиздат, 1932, с. 12): «В своем последнем романе «Крестьяне» Бальзак, вообще замечательный по глубокому пониманию реаль­ных отношений, метко изображает, как мелкий крестьянин даром совершает всевозможные работы для своего рос­товщика, чтобы сохранить его благоволение, и при этом полагает, что ничего и не дарит ростовщику, так как для него самого его собственный труд не стоит никаких зат­рат. Ростовщик, в свою очередь, убивает таким образом двух зайцев зараз. Он избавляется от затрат на заработ­ную плату и все больше и больше опутывает петлями рос­товщической сети крестьянина, которого все быстрей разоряет отвлечение от работ на собственном поле...» (Курсив мой. — В. Т.)

Этот сюжет возник как отражение реальных взаимо­отношений современной Бальзаку действительности.

Изменение общественных отношений приводит и к новому содержанию произведений искусства. Новые от­ношения жизни получают свое отражение в новых сюже­тах, создаются новые типовые сюжетные схемы.

Самым ярким и очевидным примером этого является рождение новой тематики, новых сюжетов и сюжетных схем в советской кинематографии.

Интересно проследить, как зарождалась, расширялась и углублялась советская тематика.