Файл: Н. Н. Арутюнянц Об авторе этой книги.doc

Эта арена соревнования, как и арена невидимых колледжей, ничуть не менее важна для современного этапа научно-технической революции, чем, главная, с точки зрения политиков, арена государственного престижа атомного шантажа и балансирования на грани. Тот, кто первым сломает ногу на действительно благородных аренах соревнования за свободного человека и за свободу творчества, тот обречен и на главной.

В этом параграфе было бы неуместно, да и ни к чему входить в детали, тем более, что, когда речь идет о творческой индивидуальности, у которой не было предшественников в прошлом и не будет в будущем, мы волей-неволей оказываемся в том самом положении, в котором Юм отказался от суждений об уникальном. Вместе с тем уже по ходу анализа взаимоотношений между наукойи государством вскрылись некоторые детали не

180

человека как такового, а тех условий, в которых мог бы много лучше, чем сейчас, сохраняться и развиваться человеческий талант. Если идти по этой линии «оптимизации» условий для жизнедеятельности и выявления таланта», то начать, видимо, нужно с самой науки, с попыток очистить ее от избыточного формализма организаций и прежде всего от всех паразитарных, построенных но «прописочному» принципу видов деятельности: от фильтров между рукописью и публикацией, от страха перед невидимыми колледжами, от барьеров секретности, т.е. ото всего того, что держится либо на отождествлении должности и способности ответственного суждения, либо же на идее собственности на научный продукт. Наука «сегодня – хозяин в своем доме, в ее распоряжении тысячи способов уйти от регламентации и опеки, выставить из-за пиршественного стола науки любого неугодного ей сотрапезника, и чем скорее это будет осознано учеными, тем проще и с меньшими потерями можно будет осуществить генеральную чистку храма науки от административных напластований.

В организации науки все, видимо, должно быть подчинено не представлениям о науке администратора или бухгалтера, а природе научного творчества. Не ученый должен приспосабливаться к складывающимся независимо от него организационным формам деятельности, а сами эти формы должно приспосабливать к особенностям научного творчества. Вместе с тем покидая границы своего дома, наука может и должна предъявить государству серьезные требования к качеству человеческого материала– основной статьи расходов на науку, будущий ученый должен выходить на передний край науки к 22–23 годам, без этого условия государство будет поставлять науке заведомый брак – ученых с резко ослабленной творческой способностью. В условиях современного момента это требование отражает интересы как науки, так и государства, но вряд ли встретит серьезные возражения, хотя соответствующая перестройка средней и высшей школы, а также и системы подготовки научных кадров, если она необходима как отдельная система, безусловно, не будет легкой, как и всякая перенастройка ритуала. Более сложны и гораздо менее ясны, требуют широких исследований вопросы связанные с необходимостью отказа от конвейерного принципа в народном образовании. Не говоря уже о трудностях физиологического и психологического характера – ранняя специализация интереса не такое уж устойчивое явление, возникают и трудности социального порядка: необходимо каким-то способом определить уровень и состав порога уподобления, с которого только и возможна социальность вообще. Сейчас можно только гадать о конкретном составе этого общего понятия, без которого человек не может быть «существом политическим». Нам кажется, что в него должны быть введены представления об основных типах мысли, 2–3 иностранных языка, математика и литература типа поэм Гомера, Библии, Алисы, произведений Чуковского, Ильфа и Петрова, Гашека, Салтыкова-Щедрина, как гаранты связи с историей мысли и искусства, а также и своего рода практические руководства по творчеству, по «отстранению» привычного и примелькавшегося мира. Иными словами, курс, видимо, должен быть взят на то, что греки проделали с письменностью, превратив письменность-профессию в грамотность. В науке ведь, собственно, нетак уж много профессионализма.

---

181

В ней много профессиональной иероглифики, превращающей ученого во что-то очень близкое к писарю-олимпийцу. Дистанция между современной профессиональной наукой и наукой – личным навыком каждого не кажется нам принципиально непроходимой, чем-то иным, чем, скажем, дистанция между навыком египетского писаря и всеобщей грамотностью греков. Если бы нам удалось все виды частных формализмов свести к тому, что Кант называл «метафизикой», задача «научной грамотности» была бы решена, и человек получил бы возможность искать и находить занятие по душе в любой области науки. Тот факт, что в основе всех видов научного творчества, как и творчества вообще, лежит способность к образованию новых связей, позволяет говорить о принципиальной разрешимости этой задачи.

Но все эти догадки и предположения – песок, на котором строить опасно. Нужны конкретные исследования, чтобы доказательно и надежно определить узловые моменты перестройки образования. Один узел здесь ясен: в науку должны приходить в расцвете творческих сил, где-то сразу после 20 лет. Все остальное нуждается в специальных исследованиях. Но одно-то нам представляется абсолютно ясным – конвейерная схема народного образования устарела и в наше время опасна: она не открывает, а зарывает таланты, приводит к тому печальному результату; что вот у американцев на сегодняшний день только 6–8% могут надеяться принять участие в научной деятельности.

Подводя итоги, мы можем более или менее уверенно сказать: танковая армада Рассела, хотя у нее нет и не может быть водителей, не опасна для человека. И смысл научно-технической «угрозы», пока эта угроза остается в рамках связи наука – человек, грозит только одним: наука все силы будет прилагать к тому, чтобы сделать человека умнее, своеобразнее, ярче, чтобы повысить до максимума его творческую способность.

И главная гарантия здесь в том, что делаться все это будет не по каким-то соображениям высшего гуманизма, а в порядке элементарной земной необходимости: науке нужны таланты. Реальная опасность исходит не от науки и техники как таковых, а от арены соревнования на национально-государственном уровне. Именно здесь, в отчаянной борьбе перед ноголомной вервью, гнездятся те угрозы, о которых Бернал пишет: «Силы невежества и алчности искажают науку, отклоняют курс ее развития в сторону войны и разрушения».

Нашу попытку разобраться в научно-технической революции хотелось бы закончить словами Бернала: «В истории науки ученый всегда существовал на пожертвования и попустительство власть имущих. Он работал на невежественного патрона, который даже не понимал, что

---

именно ученый пытается сделать, а если бы понял, то у него вряд ли появилось бы желание способствовать продолжению работы. Теперь, когда ученый вырос и по числу и по значению, это отношение не является уже обязательным, а вскоре станет и просто невозможным. Ученый признает свои слабости, отсутствие прочного контакта не столько с властями, сколько с народом, который только и может стать реальным ценителем науки. Когда этот контакт возобновится и упрочится, тогда у нас появится надежда построить мир, в котором наука уже не будет угрозой человечеству, а станет гарантией лучшего будущего»¹⁶⁶.

182
Заключение

Вот и конец пути. Остается лишь подвести итоги. Первым по важности итогом, пожалуй, следует признать то, что в пестрой типологии культур современного мира обнаруживается все же известное единообразие: все ритуалы строятся на превращении социально-полезных процессов в репродукцию с константой порождения, равной единице; все ритуалы имеют на вооружении механизмы обновления, хотя устроены эти механизмы по-разному. Ни один из ритуалов не представляет собой замкнутую и непроницаемую для нового опыта область, но механизмы отбора и оценки, образующие избирательность ритуала, в каждом случае конкретны, включают моменты, которые могут показаться непонятными, странными и даже противоестественными с точки зрения других ритуалов.

Непроходимой стены между ритуалами нет, а если данный ритуал изучен достаточно хорошо, то при желании и стремлении к новому всегда могут быть найдены переходные формы, позволяющие преемственно и в сравнительно короткий срок преобразовать ритуалы доолимпийского и олимпийского типа в ритуал современного развитого, использующего науку общества. Возможен, видимо, и обратный путь, но он крайне нежелателен: дорога в коммунистическую социальность ведет через развитое, онаученное общество, поскольку коммунизм не уровень жизни, а способ жизни разумных научно-грамотных существ, людей-творцов

В нашей европейской ветви развития фиксируются два крупнейших катаклизма. Один из них – переход к земледелию и становление олимпийской семиотической системы специализированных имен-богов, связанных узами кровно-родственных отношений, пройден многими народами и вне европейской ветви развития. О механизме этого перехода известно очень мало, хотя тео- и космогонии земледельческих культур сохраняют некоторые общие черты переходов: сокращение числа имен, появление кровно-родственной связи, первичной родительской пары, их многочисленных и умножающихся потомков «между небом и землей», а также на небе и в подземном царстве, которые сообща образуют олимпийский мир: иерархию целостности, выполненную в именном ключе и отчужденную в самостоятельную, вечную, живую семиотическую систему. Эта система нагружена как функцией социальной памяти – программирует поведение каждого индивида и указывает ему место в жизни, так и функцией обновления: имена-боги кумулируют творческую

---

деятельность индивидов и отчуждают ее в социальное достояние, Для обществ этого периода характерен развитый наследственный профессионализм. И хотя в Китае, например, государственный аппарат иногда использует для своего обновления систему отбора, нарушающую наследственный принцип, ведущим принципом остается наследственный профессионализм и соответствующий ему тип вечноживой и вечноновой «личной» технологии, необходимым участником которой на правах нервного центра, организатора и обновителя является обладающий сложным профессиональным навыком человек.

Второй социальный катаклизм, который прослеживаетсямного яснее, и от которого начинается, собственно, специфически европейская ветвь

183

социальности, возник и развивался в исключительно своеобразных и вряд ли допускающих генерализацию условиях Эгейского бассейна. Распределение опасности внешних нападений сложилось здесь таким образом, что по мере прогресса средств нападения и защиты олимпийский тип ритуала стал здесь невозможным, сами условия окружения начали работать на синтез основных профессий (земледелец, воин, царь), обеспечивающих существование и целостность ритуала. Закономерным результатом этой синтезирующей тенденции были построенные на примате слова карликовые ритуалы типа «дома» Одиссея. Приспособленная в дальнейшем к нуждам карликового ритуала письменность, возведенная на уровень частного и универсально распределенного навыка, и чеканка монеты стали активными соучастниками интеграции карликовых ритуалов по линии: полис – союз городов – империя.

Кровно-родственная связь и путы формализма оказались разорванными, и олимпийская семиотическая система подверглась преобразованиям в соответствии с новым законом ритуала; разрывом между словом и делом при ведущей роли слова. На опустевшем Олимпе оказался пират, законодатель и архитектор – личное существо, наделенное разумом способностью выбора и силами для реализации этого выбора в действительность. И хотя античный мир погиб вместе с институтом рабства, семиотическое его наследство было в основных чертах удержано христианством, а затем активно использовано в борьбе против теологии и в становлении науки.

Сегодня мы накануне-очередного социального катаклизма, ведущая черта которого прекрасно формулируется строками Интернационала: «Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь ине герой». Пришло время самосознания человека, творческой индивидуальности, яркой личности как

---

единственной цели истории среди средств, и бурная обстановка научно-технической революции делает это самосознание единственной надеждой сохранить социальность и построить новый способ жизни.

Самосознание индивида, особенно в областях творческой деятельности с высокими значениями константы порождения, наталкивается, кроме естественного и инерционного по своей сути сопротивления традиции также и на теоретическую неподготовленность этого процесса, на пути самого европейского способа мысли. Сначала, подобно институту национального, этот способ был участником и союзником всех форм «атеистического» творчества, которое отталкивалось от христианской Догматики, а теперь, когда выяснилось, что идея верховной авторитетной инстанции, представлена ли она богом, царем, героем, мудрецом, счетной машиной или слепым административным восторгом, неустранима из европейского типа мысли сам этот способ превратился в смирительную рубашку, отдающую судьбу человека на произвол слепых и крайне опасных в условиях современного мира «ответственных решений высшем уровне»; Возникновение этой опасности вызвано несоответствием между уровнем развития науки как непосредственной производительной силы общества и уровней национально-государственного ее распределения.

В этом плане мы попытались проследить типологию мысли и обнаружили, что в современном мышлении представлены на правах частных, но

184

обладающих универсальным распределением, как доолимпийский (стабильность), так и олимпийский (развитие, изначально определенное по моментам цели) типы мысли. Работа по связи этих древних типов с европейской моделью проделана Аристотелем в его учении о четырехначальной сущности, и все последующие модификации – полная причина Гоббса, например, не выходили за пределы модели Аристотеля, а иногда даже пытались, ради устранения свободы выбора, синтезировать ее с олимпийским типом мысли, как это сделано Гегелем. В особой позиции стоит здесь Кант: именно в нем осуществлен поворот к немецкой классике, поворот почти мгновенный и крайне односторонний, оставивший без применения и приложения многие результаты Канта, смысл которых и ценность для современных условий формирования самосознания индивида начинают вскрываться только сегодня. Если все предыдущие типы мысли исходили из примата порядка, закона, связи, и репродуктивный процесс с константой порождения, равной единице, осознавался как требование не только к результату мысли, но и к механизму порождения этого результата, то возникающий сегодня новый тип видит в репродукции лишь то, что она и есть на самом деле - продукт деятельности с высокими значениями константы порождения. Это «понятное» движение во многом обязано Канту, который показал несостоятельность отождествления человеческого формализма и законов природы, и Гегелю, который пытался в своей диалектике заполнить приоткрывшуюся брешь между репродукцией и творчеством с помощью олимпийской идеи изначально определенного «по-природе» развития по моментам к цели, которую процесс несет «в себе», чтобы развернуть её «для себя». В этом величие Гегеля, в его диалектике человечество впервые в осознанной философской форме узнало о существовании и важности для наличной определенности процессов, имеющих значение константы порождения больше единицы. Но его виной и перед Кантом, и перед человечеством было то, что в поисках универсально распределенной аналогии творчества Гегель искал замену богу, не менее Сократа, рассуждающего о душе- «божественном достоянии», боялся свободы ответственного выбора и, видимо, не без давления этих страхов остановил внимание на биологическом программировании, где движение есть, а выбора все-таки нет, т.е. вернулся к олимпийской норме. Пытаясь положить основания диалектики не в сфере мысли, а в сфере деятельности, марксизм, естественно, вступал в принципиальное противоречие с гегелевской схемой замкнутого на онтологизированную логику саморазвития, в этом смысле открытие Марксом решающей роли совокупной потребности (что производится) в сохранении преемственности общественного развития, а также анализ процесса обновления, роли инноваций в ценообразовании имел огромное значение. Лишь после этого возникла возможность понять социальную функцию науки и общее движение знания, понять науку как непосредственную производительную силу общества, а индивидуальное мышление – как первый и неустранимый момент возникновения идвижения социально-полезного нового знания.

---