ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.01.2024
Просмотров: 1373
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
Самосознание и научное творчество.
III. Научно-техническая революция
Способ существования и функции науки
Нестабильность и специфика научного мышления
Нестабильность стихийная и нестабильность осознанная
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОПЫТНОЙ НАУКИ В ЕВРОПЕ XVI – XVIII ВЕКОВ
Индустриальное производство и типологическое развитие
логической картины мира Аристотеля в научные представления о мире
33
экзаменов для государственных чиновников – как несоответствовавшую социальному строю общества, которое ко времени, когда это заимствование произошло, находилось в состоянии гораздо большей, чем в Китае феодальной децентрализации»25. На близкие факты указывают Танака, Якобс, Нидам26, но причины здесь, думается, нужно искать не столько в наследственном или ненаследственном характере руководящего меньшинства – эта деталь производна, сколько в уровне внутренних помех.
Относительная стабильность объектов государственного регулирования и отсутствие в них внутреннего противодействия, стремления уйти из-под контроля, позволяло в Китае строить регулирование по элементарному кибернетическому типу. Программа и отрицательная обратная связь для конечной полосы отклонений оказывались вполне достаточными, т.е. регулирование могло идти примерно тем же способом, каким медицина «регулирует» человека: отказывается иметь дело с человеком здоровым, зато любые отклонения от нормы рассматривает как «болезни», как что-то заведомо подлежащее нейтрализации и уничтожению.
Как в медицине поиск полезных отклонений («полезных болезней») представляется сомнительным, даже кощунственным делом, и задача в любом случае исчерпывается возвращением пациента к здоровью, так и в китайской социальности исходный тип регулирования по нулю отклонений от программы оказывается преобладающим не только в собственно естественном регулировании стихий, но и по взаимодействии социальных институтов. Мировоззренческой санкцией такого положения дел выступает «принцип невмешательства», обилие различного рода мифов и легенд вроде притчи о человеке, который людям насмех пытался тянуть ростки, чтобы заставить их расти быстрее.
Это тяготение к норме, к нейтрализации и уничтожению любых отклонений, что оправдано условиями социального окружения, предопределяет становление характерного для «естественных» олимпийских ритуалов механизма обновления закрытого и разобщенного типа. В ремеслах (за исключением искусства администрирования) передача и накопление навыка использует кровно родственную связь: сын участвует в практической деятельности отца. Это открывает широкие возможности для совершенствования профессиональных навыков как за счет специализации, так и за счет усложнения соответствующих программ. При этом, однако, накопление профессионального мастерства оказывается процессом замкнутым на уровне особенного, т.е. на уровне олимпийского имени, не выходит во всеобщую форму. Оно ограничено трансформацией наличных технологий, т.е. тем, что мы сегодня называем «рационализацией» - совершенствованием деталей при сохранении в неприкосновенности основной технологической схемы.
Здесь в рамках ремесла возникает та ситуация деятельности по ритуалу, по обычаю, по причине «всегда так было», о которой Аристотель писал: «А с ремесленниками обстоит дело подобно тому, как и некоторые неодушевленные существа, хоть и делают то и другое, но делают это, сами того не зная (например, огонь жжет); неодушевленные существа в каждом таком случае действуют по природным свойствам, а ремесленники – по привычке» (Метафизика, 981 в). Здесь не происходит опредмечивания деятельности как таковой в общее понятие по
34
той же причине, по которой в медицине отсутствует сколько-нибудь развитое понятие «здорового человека»: из всех болячек мира, известных медицине, не соберешь одного здоровья. Это естественно, и в случае с ремесленником, и в случае с медиком понятие нормы, программы располагается на слепом пятне соответствующего профессионального глаза, и деятельность опредмечивается, входит в поле зрения только в том случае, когда нарушается норма и возникают отклонения. Это обстоятельство делает профессиональные навыки необычайно устойчивыми. Еще Платон, например, с восхищением писал об устойчивости навыка у египтян, где, по его расчетам, технологии оставались неизменными более 10 000 лет (Законы, 656 ДЕ).
В особом положении находится лишь навык администрирования, однако и здесь, несмотря на селекционирующую вставку (мандаринат), накопление не использует или почти не использует запрета на плагиат. Новое в навыке администрирования возникает не по линии объекта (предметы администрирования остаются неизменными), а по линии субъекта растет субъективное мастерство управления одной и той же группой объектов. Здесь, как и в мифе вообще, выдающиеся административные деяния входят в текст и сохраняются в нем не по связи отрицания, как это происходит в научном тексте, а по типичной для мифа связи сопричастия с олимпийским именем (или просто с названием должности). Это естественно: устойчивость объектов государственного регулирования есть вместе с тем устойчивость основной административной проблемы; китайская государственность всегда решала одну и ту же проблему, и накопление здесь могло идти только как «оптимизация» - выбор среди многих решений наилучших.
В целом «естественная» олимпийская цивилизация выглядит наиболее стабильным и «рациональным» типом государственности, что порождает множество иллюзий насчет прирожденной научности китайского способа жизни, а также и насчет «естественной» подготовленности к восприятию разумных, коммунистических норм жизни. Нидам, например, пишет: «Единственной мечтой любого купеческого сына было стать ученым, пройти
имперские экзамены и высоко подняться по бюрократической лестнице. В течение многих поколений это стремление приводило в действие всю бюрократическую систему. Я не уверен, что в наше время это стремление исчезло. Оно, видимо, живет, хотя и в новой, более высокой форме. В конце концов партийный работник, положение которого не зависит от случайностей рождения, как и в древности, равно презирает аристократическую утонченность и меркантилизм. В каком-то смысле социализм, как дух неугнетенной справедливости, был заключен в бутылке средневекового китайского бюрократизма. Древние китайские традиции было бы легче совместить с будущим научным миром международного братства, чем традиции Европы»27.
Опасность иллюзий этого рода не только в том, что желаемое здесь выдается за действительное, но и в том также, что возникающие в условиях естественного олимпизма социальные и психологические барьеры, отделяющие олимпийскую цивилизацию от европейской, загоняются вглубь как нечто побочное и несущественное, остаются неосознанными, избегают опредмечивания в качестве вполне реального препятствия. Делается это обычно под благородным флагом борьбы
35
с расовыми предрассудками и предубеждениями, но расы и вообще биологическая сторона дела к данному случаю не имеют никакого отношения. «Натурфолькер» Ясперса, их обреченность, имели бы какой-то смысл лишь в том случае, если бы культура была явлением биологическим. Но культура – явление социальное, которое передается по наследству новым поколениям не через гены, а через сложившуюся систему социальных институтов, причем олимпийская система социальных институтов такова, что в ней, собственно, нет человека – есть лишь пахари, кузнецы, писари, императоры, воины и т.п.
Поэтому нам представляются крайне неудачными и дезориентирующими попытки ряда общественных деятелей и ученых представить дело так, будто у стран европейской культуры есть своя особая перспектива. Эту двойственность допускает, например, Бернал: «Задача преобразования мира с учетом научной революции – повсеместно трудная задача, причем трудности имеют тенденцию увеличиваться. Эта задача в ее экономических, политических и научных аспектах должна рассматриваться как часть единой операции, и определенные фазы развития должны каким-то образом координироваться в международном плане. Величайшая пробле
ма нашего времени состоит в том, возможна ли такая координация в мире, где господствует разделение между капиталистической и социалистической экономикой. Если, как это сделано в Китае, за исходное берется отрицательный вывод, то это может повести к появлению двух радикально отличных типов науки, которые будут развиваться параллельно, причем одна будет постепенно становиться доминирующей, а другая исчезать»28.В наше время говорить о двух или большем числе радикально отличных типов науки – значит не упрощать, а усложнять действительно трудную задачу преобразования мира в условиях научно-технической революции.
«Естественный» вариант олимпийской социальности по основным характеристикам очень близок к «азиатскому способу производства» и в едином спектре олимпийских структур представляет тип наиболее стабильный, существенной особенностью которого является расцвет профессионализма и связанной с ним кастовости. По объему накопленных профессиональных знаний «естественная» олимпийская структура предстает высшим типом как по отношению к военным олимпийским вариантам, так и по отношению к цивилизации европейской. Даже в настоящее время, когда в условиях научно-технической революции происходят радикальные сдвиги и трансформации навыков, страны с недавним олимпийским прошлым резко выделяются по уровню профессионального мастерства, если, конечно, речь идет о профессиях
древних, имеющих многовековую историю.
Олимпийский ключ в «естественном» его исполнении образует своего рода профессиональный тупик социальности, выход из которого на пути эволюционного накопления качества принципиально невозможен. Дело здесь не в какой-то изначальной предопределенности или неспособности соответствующих народов подняться на новую историческую ступень развития, а в том элементарном обстоятельстве, что олимпийский и европейский ключи не есть ступени одной лестницы, и сколько бы не восходить по ступеням олимпизма, нет такой лестничной площадки, на которой олимпийское сменялось бы европейским как низшее высшим или наоборот. И тот и другой путь – самостоятельные линии развития того же типа,
36
что специализация (насекомые) и универсализация (млекопитающие) в природе, и чем дальше уходит общество по олимпийскому пути, тем больше оно накапливает профессиональных навыков, тем прочнее становится и ритуал и профессиональный навык, тем с большими потерями дается ему переход к универсализму, к научному способу жизни, по нормам которого живет сейчас треть населения земли самых различных национальностей и цветов кожи.
Главное препятствие, вызывающее эффект несовместимости, состоит в том, что процессы накопления нового имеют в олимпийской и в европейской системах различную ориентацию. Коли же в европейском ключе накопление нового предполагает отрицание наличных систем и связь различенного в новые системы, то в олимпийском ключе накопление идет как совершенствование наличных систем без нарушения их целостности. Особенно четко и строго этот процесс представлен в «естественных» олимпийских цивилизациях, которые накапливают огромные объемы профессиональных навыков.
Отсюда в качестве рабочей гипотезы можно выдвинуть предположение, что
если суть проблемы лежит в противоположности специализирующего и
универсализирующего путей развития, то выходы из олимпийского способа жизни нужно искать не в естественных линиях олимпизма, а в линиях военных, где социальность предстает менее стабильной, где возникают срывы преемственности в накоплении профессионального навыка и вообще появляются препятствия нормальному функционированию олимпийской схемы. С точки зрения поисков переходных культур наиболее интересны типы олимпийской социальности с наименьшей стабильностью.
К смешанному «естественно-военному» типу относятся, видимо, цивилизации Египта и Ближнего Востока. Здесь наблюдаются более или менее длительные периоды «естественного» развития с ощутимым военным уклоном. Это видно, в частности, из положения профессий в иерархии. Если в Китае наиболее почитаемой фигурой был администратор-гидротехник, а кадры военных комплектовались, как правило, из провалившихся на имперских экзаменах неудачников, то в Вавилоне, Ассирии, Египте главенствующее положение в социальной иерархии занимают военные, а «естественные» государственные профессии рассматриваются как второстепенные и даже «низкие». В одной из
описей времен Нового Царства (XVII–XI вв. до н. э.) египетский автор пишет: «Работа инженера, как и все, что связано с потребностями жизни, есть низость и бесчестье»29. Перевод здесь, конечно, вольный – слово «инженер» плохо вяжется с древним текстом, но общий смысл ясен.
Вместе с тем смешанный «естественно-военный тип» обладает еще достаточной устойчивостью, и хотя время от времени цивилизации этого типа гибнут в результате ударов извне или внутренних усобиц, тип всякий раз воспроизводится без существенных изменений, да и гибнет, собственно, не производящее ядро, а регулирующая надстройка. Производящее ядро также, естественно, испытывает ряд осложнений в периоды