Файл: Politicheskaya_globalistika_Vasilenko_I_A_Uch_pos_2000_-360s.doc

Мусульманское государство охраняет граждан не только от алчных представителей внешнего мира, но и от алчных сограждан. Например, собственник не вправе сдать принадлежащую ему недвижимость на срок более чем 25 лет. Ограниченный срок аренды позволяет принимать новые решения, и дети уже не так сильно страдают за грехи отцов благодаря системе современных законов. Даже промотать наследство в Эмиратах достаточно сложно — на страже собственности всегда закон.

Можно сколько угодно говорить о силе денег, полученных от продажи нефти. Не это главное! Сколько примеров знает история, когда и не такие большие деньги приносили не благополучие, а разрушение: богатый, процветающий Рим пал когда-то под натиском нищих варваров. Благополучие в Эмиратах построено не на силе денег, а на силе исламских традиций, органично развивающихся под влиянием современности.

Весьма интересно обстоит дело и с сословными перегородками. Шейхи, обладатели огромных и демонстрируемых состояний, наличные средства строят дороги, больницы, создают систему озеленения. Даже устраивают своеобразные состязания, где пытаются превзойти друг друга... делая дорогие подарки собственному народу: один построил госпиталь, другой создал аквапарк, третий открыл бассейн. Небоскребы, парки, современные автострады, торговые центры — все утопает в зелени, все открыто каждому, кто живет в Эмиратах. Дубай, Шарджа—города, выросшие на песке, города, превращенные в цветущие оазисы руками человека.

В Эмиратах особенно очевидно, что культ природы органично присущ исламской культуре: современная подвижническая деятельность по формированию здоровой городской экологии благотворно смыкается с нравственными принципами религии и становится императивом политической деятельности для правителей. И в этом тоже можно увидеть современное прочтение демократической традиции. Бережное, любовное отношение к природе, нетерпимость к ее осквернению, загрязнению, разрушению свойственны мусульманскому сознанию. Десятки, сотни работников-озеленителей копошатся в зеленых посадках под палящим солнцем. Поливают круглосуточно: летом (с мая по октябрь) жара достигает 45 и более градусов, почти не снижаясь ночью. Каждое дерево, каждый цветок здесь появляются не сами по себе, а благодаря интенсивному труду человека.

Комфорт и покой, чистота на улицах и в общественных местах поражают приезжих из разных стран. Но еще больше поражает то, что сделали все это шейхи, заплатив деньги: архитекторам за планы городов, развязки дорог; мировым телекомпаниям — за современную связь, которая доступна абсолютно каждому; гидротехническим центрам—за пресную воду, которая здесь в изобилии (при отсутствии рек и естественных пресных водоемов).

Современная политическая культура демократического управления смогла развиться в Эмиратах в рамках монархической системы правления благодаря традициям национальной исламской культуры. Правящие в Эмиратах шейхи — мусульмане, они воспитаны в традициях исламской этики, которая не знает высоких абстракций и отвлеченных рассуждений о высоком и низком. Этика ислама — это этика конкретных норм, она сугубо практична, интересуется не мотивами поведения людей, а их конкретными поступками. Ислам не отделяет религиозную жизнь от мирской. Добрый, справедливый поступок священен, как молитва.

Напомним, что ислам предлагает весьма простую систему предписаний в социально-политической сфере: «Знаешь ли, что есть вершина (добродетели)? Выкупить пленного, накормить в дни голода сироту ближнего и нищего безвестного» (сура ХС, 12-15)⁶⁴. И политическая культура этой цивилизация впитала в себя дух гуманного прагматизма духовно-религиозной традиции. О политическом деятеле здесь принято судить прежде всего по конкретным делам, а не по намерениям и политическим декларациям. Если в Европе, интересуясь той или иной политической фигурой, спрашивают, каковы его политические цели, то в исламских странах хотят знать, что он уже сделал на благо Аллаха.

При этом система политических оценок весьма однозначна и категорична, что тоже во многом идет от традиции исламской религиозной культуры. Здесь нет полутонов и мягких переходов, игры оттенков, намеков и неопределенности (что можно наблюдать в индуизме). Для мусульманина добро и зло — явления несовместимые между собой. Религиозная бескомпромиссность приводит к политической бескомпромиссности: это или друг, или враг, или свой, или чужой. Для мусульманского сознания такая поляризованная система координат кажется вполне справедливой: благородный и простодушный народ, до недавнего времени добывавший жемчуг и рыбу, при другой системе оценок был бы мгновенно подавлен искушенными представителями соседних цивилизаций.

Современный опыт исламских государств свидетельствует о том, что мусульманская культура способна накапливать и развивать демократический потенциал, формируя особый тип восточного демократического политического режима. Трудно подобрать адекватное название из современного политического словаря — слишком необычны на Востоке политические формы и структуры. Пожалуй, можно вспомнить только одно классическое произведение, в котором речь идет о похожем политическом режиме,— это книга И.Солоневича «Народная монархия», в которой он обосновал возможную идеальную судьбу развития России. Исламская культура в арабском мире продемонстрировала творческую способность к развитию именно такого политического режима — народной монархии.

Политическая модернизация в Турции

Но есть и другой пример, где гораздо более радикально решена проблема демократизации политического процесса в исламской цивилизации,— современная Турция. В этой стране благодаря радикальным реформам легендарного Мустафы Кемаля создана светская республика. Это еще один яркий пример того, как динамично развивается мусульманское сознание в современном мире. Турецкий народ, никогда не идентифицировавший себя по национальному признаку — только по религиозному, народ с яркой имперской доминантой сумел создать современное национальное государство.

Особое значение данного примера состоит в том, что здесь мы имеем дело с разрывом национальной традиции: турки, для которых их принадлежность к исламу (до реформы Кемаля) была важнейшей самоидентификацией, достаточно спокойно перенесли и уничтожение халифата, и исчезновение строгих религиозных запретов, и переход от фески (которая веками была символом достоинства турка!) к европейской шляпе с полями (специально с полями, чтобы совершать намаз стало затруднительно!). Исследователи отмечают, что все это почти не встретило сопротивления, по крайней мере решительного протеста населения. Впечатление такое, что в целом Турция поддерживала Кемаля⁶⁵.

Возникает вполне естественный вопрос: почему социокультурная революция Кемаля, которая была направлена на коренные изменения в сознании исламского народа, не вызвала сопротивления? Достаточно распространено мнение о том, что эти радикальные реформы, затрагивающие тысячелетние устои жизни «правоверных мусульман», не вызывали протеста населения, поскольку подавляющее большинство... просто не имело понятия о них в силу неграмотности. В 1967 г. М.Мекал опубликовал серию очерков «Ничего нового на восточном фронте», в которых поведал, что крестьяне в турецкой деревне, как столетия назад, живут по традициям и обычаям Османской империи. Когда он задавал им вопрос, кто стоит во главе государства, большинство отвечало: «Султан, который живет в Стамбуле». Когда он спросил одну женщину, за кого она голосовала на последних выборах, та ответила: «Я не знаю, мне дали бумажку и я опустила ее в ящик»⁶⁶.

Даже в городах следование западному образу жизни в большинстве случаев представляет собой некий антураж, за которым скрывается весьма патриархальное содержание. Например, Д.Еремеев в своем исследовании о современной Турции пишет: «В кафе европейского типа, в ресторанах среди посетителей есть женщины. Они сидят за столиками ничуть не жеманясь, весело беседуют со своими спутниками, с которыми пришли провести вечер. Непринужденно чувствуют они себя и в своих туалетах, сделанных по последней моде, иногда довольно смелых. Когда заиграет музыка — танцуют модные западные танцы, если их пригласит кто-нибудь из сидящих с ними мужчин. Все эти посетительницы дансингов, ведущие себя, по их мнению, весьма европеизированно,—родственницы вот этих самых пришедших с ними мужчин, родственницы в сопровождении родственников, "вестернизированных турок". Но если кто-нибудь посторонний, хотя бы с соседнего столика, вздумает пригласить на танец незнакомую турчанку, в лучшем случае получит решительный отказ и встретится с всеобщим осуждением, в худшем — нарвется на скандал»⁶⁷.

Но насколько в действительности можно объяснить неграмотностью, неосведомленностью или простой стилизацией отсутствие кризиса в народном сознании при осуществлении кемалистской революции? Даже неграмотные крестьяне знают о том, что ликвидированы дервишские монастыри и ордена, запрещены все виды религиозного обучения и пропаганды, женщинам нельзя носить чадру, а мужчинам — чалму и феску. Внимательные наблюдатели свидетельствуют, что уже много лет существует разрыв между светской публикой и верующей крестьянской массой, но разрыв этот не принимает формы острого конфликта⁶⁸. В чем же дело?

С.Лурье выдвинула интересную гипотезу, согласно которой в идеологии кемализма за внешней вестернизированной формой скрываются все основные парадигмы традиционного турецкого сознания, но только в особой их модификации. Именно поэтому кемализм не смог подействовать на турецкий народ разрушающе, вызвать острый кризис в его сознании⁶⁹. Шкала ценностей традиционного турка включала: принадлежность к мусульманской массе, идентификацию себя с воином Аллаха, уверенность в превосходстве правоверных и необходимость священной войны. Западная цивилизация олицетворяла в глазах турка «образ врага», которого предстояло победить, воспользовавшись его же оружием — ценностями западного мира.

Кемализм можно интерпретировать как попытку социокультурного «наложения образов» — замены сакральной мусульманской идеи на западную концепцию государства как гражданского института. Основные парадигмы турецкого сознания при этом приобрели определенную трансформацию, но не исчезли: масса становится организованным коллективом, уверенность в превосходстве правоверных приобретает форму уверенности в превосходстве всех турок (известный лозунг: «Какое счастье быть турком!»), вместо воина Аллаха появляется герой-чиновник, который отважно сражается за осуществление идей Кемаля, идея войны остается, но соединяется с идеей строительства нового государства.

Многие исследователи подчеркивают также, что особую роль в сохранении преемственности между традиционным мусульманским сознанием и развитием современного мировоззрения турок в период формирования светского государства сыграл культ армии. Молодая республика пересмотрела свое отношение к многим традиционным исламским институтам, но к армии оно осталось прежним: «Ведь в Османской империи критерием могущества было войско: оно завоевывало новые территории, пополняло казну новыми трофеями, в армии государство черпало свою силу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и сегодня турки относятся к военному мундиру с уважением и симпатией, что всегда полно зевак возле резиденции президента во время смены караула, когда отборные гвардейские части в парадной форме двигаются торжественным маршем, словно один человек, нога к ноге, рука к руке. До сих пор каждая более или менее официальная годовщина, не говоря уже о военных парадах, открывается под звуки янычарского марша частями, одетыми в форму султанских войск»⁷⁰.

Мусульманское сознание всегда склонялось перед военным героем. И даже когда этот герой в облике Кемаля Ататюрка принес мусульманской Турции весьма чуждые западные идеи, статус военного героя многое ему позволил. Именно это обеспечило на первых порах легитимность реформ для народного сознания. При этом армия в Турции стала оплотом кемализма: турецкий курсант, будущий офицер, уже с первых дней обучения в военном училище воспитывается в духе непоколебимой преданности «революции Кемаля Ататюрка». К исламским партиям в армии отношение однозначно отрицательное. Одновременно институт армии остается подлинно народным: офицерская карьера является для средних слоев турецкого общества весьма привлекательной, поскольку дает возможность обеспечить себе приличное место в обществе, не имея ни знатного происхождения, ни денег, ни протекции. Эта система во многом напоминает порядок, сложившийся когда-то в Османской империи: путь к высшим должностям там был открыт для человека самого низкого происхождения, если он отличился в военном искусстве⁷¹.

Именно народная армия оказалась тем достаточно традиционным, «буферным» институтом в современной Турции, который примиряет народное сознание, все еще пропитанное духом ислама, со светским государством, которому армия предана и которое она защищает. Понятие силы, мощи, воина, армии — вот ключевые моменты, где народное сознание и идеология кемализма пересекаются и примиряются. Эти пересечения содержаний дают возможность и более широкой интерпретации народным сознанием официальной идеологии. Например, захват северной части Кипра был для турецких идеологов успехом Турции как национального государства, а для турецкого народа — победой мусульман над бывшими «райа». Обе трактовки могли ужиться друг с другом, и вторая из них соответствовала истине не меньше, чем первая, поскольку воевали на Кипре солдаты — выходцы из народных масс, а они понимали свои миссию именно таким образом⁷².

Все это свидетельствует о том, что роль армии в современной Турции двойственна: с одной стороны, она сама как носительница идеологии, противостоящей традиционному народному сознанию с его исламскими ценностями, является перманентным источником конфликта, с другой стороны, она же и снимает конфликт, особенно в период военных переворотов. С 1960 по 1980 г. на рубеже каждого десятилетия совершался очередной военный переворот, после которого в стране восстанавливались принципы светской республики в условиях военной диктатуры. Но после того, как военные передавали власть гражданскому правительству, влияние ислама в Турции неизменно возрастало. Начиналось тайное обучение арабскому и османскому языкам (турецкому на основе арабского алфавита) и Корану.

Политическая история современной Турции свидетельствует о том, что конфликт этнического сознания с политической идеологией, если она направлена против традиционных национальных ценностей, является неизменно разрушительным, даже если он протекает в мягких формах: невозможно с помощью светской идеологии изменить архетипы и коды древней культуры. Череда военных переворотов — несомненное свидетельство кризиса политического развития современной Турции, символы вестернизации которой не стали символами ее процветания. Может быть, основной парадокс модернизированной Турции состоит в том, что ее жизнеспособность сегодня поддерживают древние звуки янычарского марша, который гремит во время парадов — они сохраняют «связь времен» в сознании турецкого народа⁷³.

В заключение следует подчеркнуть, что в мусульманском мире сегодня много говорят и пишут об исламском возрождении. Последователи ислама в разных странах уверены в том, что «исламский путь развития — путь справедливости и мира, доброты и терпимости, уважения и любви к ближнему»⁷⁴. И хотя слишком многие события последнего периода заставляют усомниться в этом утверждении, оно все-таки заслуживает пристального внимания.