Файл: Bakhtin.doc

Отметим важную особенность народно-праздничного смеха: этот смех направлен и на самих смеющихся. На­род не исключает себя из становящегося целого мира. Он тоже незавершен, тоже, умирая, рождается и об­новляется. В этом — одно из существенных отличий народно-праздничного смеха от чисто сатирического смеха нового времени. Чистый сатирик, знающий только отрицающий смех, ставит себя вне осмеиваемого явле­ния, противопоставляет себя ему,— этим разрушается целостность смехового аспекта мира, смешное (отрица­тельное) становится частным явлением. Народный же амбивалентный смех выражает точку зрения становяще­гося целого мира, куда входит и сам смеющийся.

Подчеркнем здесь особо миросозерцательный и уто­пический характер этого праздничного смеха и его направленность на высшее. В нем — в существенно переосмысленной форме — было еща мшвр ритуаЛьТгое—

/ °&?*»Ьв фонд

осмеяние, божества-.древнейщих смеховых обрядов. Все культовое и ограниченное здесь отпало,, но осталось всечеловеческое, универсальное и утопическое.

Величайшим носителем и завершителем этого народ­но-карнавального смеха в мировой литературе был Раб­ле. Его творчество позволит нам проникнуть в сложную и глубокую природу этого смеха.

Очень важна правильная постановка проблемы на­родного смеха. В литературе о нем до сих пор еще имеет место грубая модернизация его: в духе смеховой лите­ратуры нового времени его истолковывают либо как чисто отрицающий сатирический смех (Рабле при этом объявляется чистым сатириком), либо как чисто развле­кательный, бездумно веселый смех, лишенный всякой миросозерцательной глубины и силы. Амбивалентность его обычно совершенно не воспринимается.

* * *

Переходим ксГвторой форме смеховой народной куль­туры средневековья — к словесным смеховым про­изведениям *-^на латинском и на народных языках).

Конечно, это уже не фольклор (хотя некоторая часть этих произведений на народных языках и может быть отнесена к фольклору). Но(вея литература эта была проникнута карнавальным мироощущениеж>широко ис­пользовала язык карнавальных форм и образов^разви-валась под прикрытием узаконенных карнавальных вольностей и — в большинстве случаев — была органи­зационно связана с празднествами карнавального типа, а иногда прямо составляла как бы литературную часть их¹. И смех в ней — амбивалентный праздничный смех. / Вся она была праздничной, рекреационной литературой средневековья^

Празднества карнавального типа, как мы уже гово­рили, занимали очень большое место в жизни средневе­ковых людей даже во времени: большие города средне­вековья жили карнавальной жизнью в общей сложно­сти до трех месяцев в году. Влияние карнавального мироощущения на видение и мышление людей было не­преодолимым: оно заставляло их как бы отрешаться от

Аналогично обстояло дело и в Древнем Риме, где на смеховую литературу распространялись вольности сатурналий, с которыми она была организационно связана.

18

своего официального положения (монаха, клирика, уче­ного) и воспринимать мир в его карнавально-смеховом аспекте. Не только школяры и мелкие клирики, но и вы­сокопоставленные церковники и ученые богословы раз­решали себе веселые рекреации, то есть отдых от бла­гоговейной серьезности, и «монашеские шутки» («Jocamonacorum»), как называлось одно из популярнейших произведений средневековья. В своих кельях они созда­вали пародийные или полупародийные ученые трактаты и другие смеховые произведения на латинском языке.\ / (^Смеховая литература средневековья развивалась це­лое тысячелетием даже больше, так как(д1ачала ее относятся еще к христианской античности^За такой дли­тельный период своего существования литература эта, конечно, претерпевала довольно существенные измене­ния (менее всего изменялась литература на латинском языке). Были выработаны многообразные жанровые формы и стилистические вариации. Но при всех истори­ческих и жанровых различиях литература эта остает­ся — в большей или меньшей степени — выражением народно-карнавального мироощущения и пользуется языком карнавальных форм и символов.

Оченьцпироко была распространена полупародийная и чисто пародийная литература на латинском языке.-Количество дошедших до нас рукописей этой литератур ры огромно. Вся официальная церковная идеология и обрядность показаны здесь в смеховом аспекте. Смех проникает здесь в самые высокие сферы религиозного мышления и культа.

Одно из древнейших и популярнейших произведений этой литературы— «Вечеря Киприана» («Соепа Сур-riani») —дает своеобразную карнавально-пиршествен­ную травестию всего Священного писания (и Библии и Евангелия). Произведение это было освящено тради­цией вольного «пасхального смеха»(«risuspaschalis»); между прочим, в нем слышатся и далекие отзвуки рим­ских сатурналий. Другое из древнейших произведений смеховой литературы — «Вергилий Марон граммати­ческий» («VergiliusМагоgrammaticus») — полупаро­дийный ученый трактат по латинской грамматике и од­новременно пародия на школьную премудрость и науч­ные методы раннего средневековья. Оба эти произведе­ния, созданные почти на самом рубеже средневековья с античным миром, открывают собою смеховую латин­скую литературу средних веков и оказываю"! определяю-

19

щее влияние на ее традиции. Популярность этих произ­ведений дожила почти до эпохи Возрождения.

(В дальнейшем развитии смеховой латинской литера­туры создаются пародийные дублеты буквально на все моменты церковного культа и вероучения. Это так на­зываемая «parodiasacra», то есть «священная парод одно из своеобразнейших и до сих пор недостач понятых явлений средневековой литературы. До нас дошли довольно многочисленные пародийные литургии («Литургия пьяниц», «Литургия игроков» и др.), па­родии на евангельские чтения, на молитвы, в том числе и на священнейшие («Отче наш», «AveMaria» и др.), на литании, на церковные гимны, на псалмы, дошли тра-вестии различных евангельских изречений и т. п. Созда­вались также пародийные завещания («Завещание свиньи», «Завещание осла»), пародийные эпитафии, пародийные постановления соборов и др. Литература эта почти необозрима. И вся она была освящена тради­цией и в какой-то мере терпелась церковью. Часть ее создавалась и бытовала под эгидой «пасхального смеха» или «рождественского смеха», часть же (пародийные литургии и молитвы) была непосредственно связана с «праздником дураков» и, возможно, исполнялась во время этого праздника.

Кроме названных,(существовали и другие разновид­ности смеховой латинской литературы, например, паро­дийные диспуты и диалоги, пародийные хроники и др>, Вся эта литература на латинском языке предполагала у ее авторов некоторую степень учености (иногда до­вольно высокую). Всесэто были отзвуки vt-е-тгулы пло­щадного карнавального смеха в стенах монастырей, университетов и школ. \

Латинская смеховая литература средневековья нашла свое завершение на высшем ренессансном этапе в «Похвале Глупости» Эразма (это одно из величайших порождений карнавального смеха во всей мировой ли­тературе) и в «Письмах темных людей».

/fie менее богатой и еще более разнообразной была смеховая литература средних веков на народных языкахл И здесь мы найдем явления, аналогичные «parodiasacra»: (пародийные молитвы, пародийные проповеди^ (так называемые «sermonsjoieux», т. е. «веселые про­поведи», во Франции), рождественские песни, пародий­ные житийные легенды и др. Но преобладают здесь свет­ские пародии и травестйи, дающие смеховой аспект

20

/^феодального строя и феодальной героики) Таковы паро­дийные эпосы средневековья: животные, шутовские, плутовские и дурацкие; элементы пародийного героиче­ского эпоса у кантасториев, появление смеховых дубле­ров эпических героев (комический Роланд) и др. Созда­ются пародийные рыцарские романы («Мул без узды», «Окассен и Николет»). Развиваются различные жанры смеховой риторики: всевозможные «прения» карнаваль­ного типа, диспуты, диалоги, комические «хвалебные слова» (или «Прославления») и др. Карнавальный смех звучит в фабльо и в своеобразной смеховой лирике вагантов (бродячих школяров).

Все эти жанры и произведения смеховой литературы связаны с карнавальной площадью и, конечно, гораз­до шире, чем латинская смеховая литература, исполь­зуют карнавальные формы и символы.[Йо теснее и не­посредственнее BCjer-eсвязана с карнавальной площадью смеховая драматургия средневековья^ Уже первая (из дошедших до нас) комическая пьеса Адама де ля Аля «Игра в беседке» является замечательным образцом чисто карнавального видения и понимания жизни и ми­ра; в ней в зачаточной форме содержатся многие мо­менты будущего мира Рабле. В большей или меньшей степени карнавализованы миракли и моралите. Смех проник и в мистерии: дьяблерии мистерий носят резко выраженный карнавальный характер. Глубоко карнава-лизованным жанром позднего средневековья являют­ся сотй.

Мы коснулись здесь только некоторых наиболее из­вестных явлений смеховой литературы, о которых мож­но говорить без особых комментариев. Для постановки проблемы этого достаточно. В дальнейшем, по ходу на­шего анализа творчества Рабле, нам придется подроб­нее останавливаться как на этих, так и на многих дру­гих менее известных жанрах и произведениях смеховой литературы средневековья.

Переходим к/третьей форме выражения народной смеховой культуры — к «екттгермм специфическим яв­ лениям и жанрам фамильярно-площадной реч_и) средне­ вековья и Возрождения. ^__, ■■ ■ ■

Мы уже, говорили раньше, чторта карнавальной пло-

щади в условиях временного упразднения всех иерар-

21

хических различий и барьеров между людьми и отмены некоторых норм и запретов обычной, то есть внекарна-вальной, жизни создается особый идеально-реальный тип общения между людьми, невозможный в обычной жизни. Это вольный фамильярно-площадной контакт между людьми, не знающий никаких дистанций между ними.

Новый тип общения всегда порождает и новые фор­мы речевой жизни: новые речевые жанры, переосмысле­ние или упразднение некоторых старых форм и т. п. Подобные явления известны каждому и в условиях со­временного речевого общения. Например, когда двое вступают в близкие приятельские отношения, дистанция между ними уменьшается (они «на короткой ноге»), и потому формы речевого общения между ними резко ме­няются: появляется фамильярное «ты», меняется форма обращения и имени (Иван Иванович превращается в Ваню или Ваньку), иногда имя заменяется прозвищем, появляются бранные выражения, употребленные в лас­ковом смысле, становится возможным взаимное осмея­ние (где нет коротких отношений, объектом осмеяния может быть только кто-то «третий»), можно похлопать друг друга по плечу и даже по животу(типичный карнавальный жест), ослабляется речевой этикет и ре­чевые запреты, появляются непристойные слова и вы­ражения и пр. и пр. Но, разумеется, такой фамильяр­ный контакт в современном быту очень далек от воль­ного фамильярного контакта на народной карнаваль­ной площади. Ему не хватает главного: всенародности, праздничности, утопического осмысления, миросозер­цательной глубины. Вообще бытовизация некоторых карнавальных форм в новое время, сохраняя внешнюю оболочку, утрачивает их внутренний смысл. Отметим здесь попутно, что элементы древних обрядов побратим­ства сохранились в карнавале в переосмысленной и углубленной форме. Через карнавал некоторые из этих элементов вошли в быт нового времени, почти полностью утратив здесь свое карнавальное осмысление.

Итак, новый тип карнавально-площадного фа­мильярного обращения находит свое отражение в целом ряде явлений речевой жизни. Остановимся на некоторых из них.

Для фамильярно-площадной речи характерно до­вольно частое употребление ругательств,то есть бранных слов и целых бранных выражений, иногда до-

22

вольно длинных и сложных. Ругательства обычно грам­матически и семантически* изолированы в контексте речи и воспринимаются как законченные целые, подоб­но поговоркам. Поэтому о ругательствах можно говорить как об особом речевом жанре фамильярно-площадной речи. По своему генезису ругательства¹⁴^?^ однородны и имели разные функции в условиях первооытного обще­ния, главным образом магического, заклинательного ха­рактера. Но для нас представляют особый интерес те ру­гательства-срамословия божества, которые были необхо­димым составным элементом древних смеховых куль­тов. Эти ругательства-срамословия были амбивалентны-миТсгшжая и умерщвляя, они одновременно возрождали и обновляли^ Именно эти амбивалентные срамословия и определили характер речевого жанра ругательств в карнавально-площадном общении. В условиях карна­вала они подверглись существенному переосмыслению: полностью утратили свой магический и вообще практи­ческий характер, приобрели самоцельность, универсаль­ность и глубину. В таком преображенном виде ругатель­ства внесли свою лепту в создание вольной карна­вальной атмосферы и второго, смехового, аспекта мира.