Файл: Щербакова концерт и его ведущие.docx

Так первые конферансье конструировали свой образ из собст­венного «материала», подчеркивая данные им характером и жизнью свойства.

В отличие от москвича Н. Балиева истинным петербуржцем был А. Г. Алексеев. «.На сцену выходил худощавый, безулыбчатый или ехидно улыбающийся, тщательно одетый, очень любезный, госте­приимный, но сдержанный хозяин-собеседник: петербуржец. В глазу у него поблескивал монокль».

Конферансье обязательно должен был быть как бы сродни залу, слепленным из то;': же плоти и духа. Черты современника, его облик он воплощал более броско, иногда даже вплоть до еле уловимой па­родийности. Так. Балиев шагнул на просцениум из среды московской интеллигенции. Алексеев являл собой почти зеркальное отражение изысканного петербуржца – это был светский человек, знающий толк в утонченной шутке – некая эссенция комильфо (как надо). Подобные фигуры попадались на улице, в салонах, в театрах и на литературных вечерах. Только облик, созданный Алексеевым, был очень тонко приправлен пародийностью.

Осуществляя связь сцены и зала, конферансье не мог не обла­дать обостренным чувством современности во всем —в мышлений, в шутках и внешнем облике. Малейшее отставание одного из этих компонентов чревато было отрывом от аудитории, ее равнодушием, а иногда ироническим отношением. Именно в этом смысле можно говорить об изменении образа конферансье. Особенно ярко прояв­лялась эта постоянная пристройка к аудитории (и соответственно перестройка образа) в периоды, когда состав зала радикально ме­нялся. Так, с революцией «светский» петербуржец, созданный А. В. Алексеевым, канул в прошлое, подобные люди исчезли из жиз­ни, их уже не было в зале, а новый зритель, который заполнил ряды кресел, увидев его на просцениуме, категорически отверг.

«В 20-е годы,— вспоминает А. Г. Алексеев,— в Англии премьер-министром был Чемберлен, злейший враг советского народа. На всех карикатурах и плакатах его рисовали с моноклем, часто уве­личенным для броскости рисунка. Да и других буржуев, «героев» Антанты, военных и штатских, изображали с моноклями, так что это стеклышко стало почти эмблемой контрреволюции. А мне это в голову не приходило, и я продолжал появляться на сцене с мо­ноклем. В 1926 году в Харькове 5ыл какой-то грандиозный кон­церт. Когда я сказал что-то смешное, вдруг с галерки послышался молодой задорный голос:

— Браво, Чемберленчик!

И раздался общий смех. Но это уже смеялись не остроте Алек­сеева, а подняли на смех самого Алексеева. Вот что бывает, когда хотя бы в мелочи теряешь в театре ощущение времени, эпохи!

Конечно, в этот же день монокль был сдан в архив!²

Необходимость для конферансье вхождения в образ и отсюда самое близкое родс.тво этой профессии с актерской блестяще под­тверждает деятельность на эстраде Константина Гибшмана. Если у Балиева и Алексеева их образы вытекали из присущих им жиз­ненных черт и в какой-то степени были слиты с ними, то у Гибшма­на актерское начало было выражено с наглядностью.

В создании своего образа он пошел, что называется, от обратно­го. К тому времени, когда он ступил на эстраду, фигура конфе­рансье стала на ней привычной, и характер конферансье стабилизи­ровался!.' Это обязательно острослов, человек смелый, находчивый, иногда даже дерзкий —черты, ставшие привычными, дежурными для любого конферансье. В худших образцах положительные свой­ства превращались в отрицательные: свобода поведения — в раз­вязность или даже наглость, остроумие — в пошлость.

Можно себе представить, какое впечатление на этом фоне производила фигура крайне мешковатая, неловкая, нелепая — человек ' скованный, даже оторопевший от страха, явно вытолкнутый помимо его воли на просцениум, путающийся в складках занавеса, человек, которому не повинуется ни мысль, ни язык! «Я... э-э-э... видите ли... да... сейчас перед вами... э-э-э... мы... вы...»

Был ли Гибшман на самом деле беспомощен и скован? Отнюдь нет. Он был хорошим актером и до ухода на эстраду с успехом иг­рал в театре, был острым, живым и далеко не робким человеком. Для построения образа, который он принял на эстраде, Гибшман оттолкнулся от характерных особенностей своей внешности. Пол­ный, с клоками волос, окаймлявших лысину, с большим ртом и гла­зами, которые улыбка превращала в щелки, он усугубил свою неловкость, «неартистичность» и создал на их основе блестящий актерский образ-маску, наглядно подтвердив основу искусства конферансье — перевоплощение.

Поскольку в нашу задачу не входит подробная история конфе­ранса и портреты всех представителей этого жанра, подчеркнем лишь главное — обязательное для конферансье перевоплощение в определенный сценический образ.

Добавим, что актерское зерно этого искусства ярко проступает в парном конферансе. Достаточно сослаться на Ю. Т. Тимошенко и Е. И. Березина. То, что это два контрастных образа-маски, под­черкнуто самими прозвищами, которые они дали своим персона­жам: Штепсель и Тарапунька.

Знакомство с историей эстрады, даже самое беглое, дает воз­можность лучше ориентироваться в таком сложном явлении, как современный концерт, в многообразии его форм, а также в жанрах, из которых он слагается.

Что касается такого жанра, как конферанс, то о нем и о его сегодняшнем аспекте нам еще предстоит разговор, ибо профессии конферансье и ведущего, как уже говорилось, родственны и сопри­касаются очень близко.

ВЕДУЩИЙ И КОНФЕРАНСЬЕ

Когда спрашивают, кем вы работаете, и получают ответ — веду­щим концерты, то обычно следует реплика: «Понятно, значит, вы конферансье». И тут приходится объяснять, что это различные, хо­тя и родственные профессии.

• Но вы же объявляете номера? — Объявляю.

• Говорите со сцены?

• Говорю.

• Значит, вы — конферансье.

• Нет. Я— ведущий.

• Не вижу разницы.

А разница есть. Конферансье — старший (по времени) брат ве­дущего. Но дело не только в дате рождения. В самом происхожде­нии этих профессий заложено то, что их, при всей близости, отли­чает.

В 20-х годах в Большом зале Московской консерватории непре­менным участником концертов стал В. Я. Про, Это был один из пер­вых представителей отряда ведущих, впоследствии столь распрост­раненного.

Как вспоминают постоянные посетители Большого зала тех лет, В. Я. Про обозначался в афишах и программах концерта и был неотъемлем от зала, как знаменитые портреты композиторов на правой и левой стене. Он выходил строго одетый, сдержанный и подтянутый, несколько профессорского вида, останавливался в центре сцены, снимал пенсне, долго его протирал, оглядывал зал и произносил: «Лист. Соната п-то11». И уходил. Его сменял испол­нитель.

Конферанс возник из капустников и шутки и провел свою «юность» в театрах-кабаре. Смех и конферанс были (и остались') синонимами. Кроме того, первые конферансье так или иначе вышли из актерских рядов.

Первые ведущие появились в концертах сугубо серьезных, фи­лармонических. Единственной их обязанностью было верно и внятно произнести имя исполнителя и название произведения. . Конечно, случайность, что В. Я. Про не был актером, но в.ней заложена закономерность. Тог тип концерта, который он представ­лял, требовал грамотности и корректности, не более..

Но очень скоро концертная деятельность в стране стал-а бурно расширяться. Филармония и другие концертные организации взял)! на себя функции не только и не столько развлекательные (это ото­шло к эстраде, и само слово «эстрада» стало обозначать непременно веселое концертное представление), сколько образовательные. Концертная работа, особенно в плане филармоническом, сомкнулась с лекционной. В тематических концертах и концертах для детей .и юношества, а также устных журналах тесно переплетаются цели искусства с целями познавательными.

Все это заставило ведущих все больше «разговаривать» со слу­шателями и, казалось бы, сблизило их с конферансье, однако веду­щего никто не обязывал (и не обязывает по сей день) веселить публику. Если ведущий и разрешит себе шутку и вызовет смех слушателей, то, как говорится, по доброй воле,—* смех и шутка лишь редкий спутник его общения с публикой, которая и не ждет от ведущего веселья. Конферансье же, не развлекший зал, не оправдал ожидания, не выполнил свою работу.

Казалось бы, небольшое различие — «веселить» и «информировать», объявляя номера,—на самом деле размежевало эти две профессии. В дальнейшем они пошли на некоторое сближение, но не слились.

С развитием концертной жизни стала быстро расширяться и сфера деятельности ведущих. Далеко позади остался тот короткий на­чальный период, когда ведущий был только«озвученной»печатной программой. Чем разнообразнее, разнохарактернее становились концерты, тем шире раздвигались рамки этой профессии. К филар­ моническим (симфоническим и камерным) концертам прибавились тематические, смешанные, детские, устные журналы. В них высту­пают, как правило, ведущие. Многие из этих концертов требуют не одной лишь информации, но расширенного общения со слуша­телями.

С другой стороны, претерпело сильные изменения и искусство конферанса. Появилось оно и достигло расцвета как веселая ком­муникация между сценой и залом, как яркий, но обязательно под­чиненный ходу концертного представления, его номерам жанр. Приблизительно с конца сороковых и в начале пятидесятых годов, с уходом конферансье старой школы традиция эта сломалась.

Теперешнее искусство конферанса приблизилось к так называе­мому разговорному или к иным концертным жанрам. Пребывание современного конферансье па сцене в' сущности имеет две разграни­ченные функции: исполнение собственного номера — репризы, го есть юмористического рассказа, фельетона, анекдота, смешной бы­товой сценки или иного вида концертного выступления, и несвязан­ное с этим объявление следующего артиста. Объявление номеров будто вынесено за скобки и выявляется как попутная функция кон­ферансье. Есть даже великолепный конферансье-фокусник. Он мило разговаривает с публикой, объявляет номера, но это побочные обя­занности, сопутствующие главному делу — длинному по метражу номеру с фокусами, которые он блестяще показывает. Поэтому го­ворить о перевоплощении современных конферансье в определен­ный образ для объявления, преподнесения номеров, можно с боль­шими оговорками.

Из конферанса почти совсем ушел обмен репликами с залом, ушла имровизация.

Конферансье сегодня — принадлежность концертов эстрадных, развлекательных. Все остальные ведет и во многих «разговаривает* ведущий.

Повторяем, демаркационная линия между этими профессиями сохраняется. Веселить и информировать — эти отправные пункты проложили между ними гибкую, но нестершуюся грань.

И если неосведомленный в профессиональных терминах человек путает названия «ведущий» или «конферансье», то на сцене он от­личит одного от другого. Непохожа манера держать себя на сцене, произносить имена исполнителей, названия' произведений, «жить» в концерте.

Цель — веселье и информация — определила единый стержневой признак, который до сих пор отличает конферансье от ведущего.

В каком плане можно говорить о совпадении этих профессий сегодня, беря во внимание то направление, которое принял конфе­ранс? Когда конферансье «ведет» концерт, он делает то же, что и ведущий. и ведущий. Когда он «выступает в концерте» с номером, то всту­пает в соревнование с остальными исполнителями. О правомочно­сти такого положения вещей идут свои споры. Но это уже внутренние проблемы данного жанра.

Нас же интересует другое — где дело конферансье пересекается с делом ведущего? Для этого приходится опираться на прошлое искусство конферанса, когда, по словам А. Г. Алексеева, конфе­рансье «...не демонстрировал зрителю своего умения, а конфериро­вал, то есть, беседуя со зрителями, вел программу» (подчеркнуто А. Г. Алексеевым)².

И ведущий и конферансье знакомят публику с выступающими артистами, с исполняемыми произведениями. Они связывают номера в единое целое и являются «стержнем», скрепляющим дробленое концертное действие.

Они «преподносят номера». У ведущих это называется «анноти­ровать». Прежним конферансье, а в целом ряде концертов и сегодняшним ведущим приходится вести живой разговор со слушателя­ми и отвечать на .реплики из зала. И для «аннотации», а особенно для мгновенных (у ведущего, разумеется, не в плане острот) ответов требуется владение словом и импровизацией.

Ведущий, как и конферансье, должен быть сродни залу, обла­дать острым чувством современности в образе мышления, склада речи, манеры поведения, костюма —г всего внутреннего и внешнего облика.

Ведущий, как и конферансье, а может быть и больше (из-за того, что концерты, в которых он участвует, бывают разнообразны­ми по характеру, по стилю), должен «подстраиваться» под данный концерт, улавливать состав и настроение сегодняшней своей аудитории. В этом смысле «амплитуда» ведущего несравнимо больше —• от симфонических и камерных концертов до развлекательных.