Файл: Щербакова концерт и его ведущие.docx

И, наконец, самое главное, ведущий должен' заимствовать у своего старшего родственника — конферансье умение создать собственный сценический образ.

Быть самим собой

Ведущий и сценический образ? Разве человек, основные задачи которого — информировать, должен в кого-то перевоплощаться?

Прежде чем ответить на эти вопросы, разрешим себе привести некоторые выдержки из одного дневника.

«4 января 195... г.

Мой первый выход на сцену 4 января в роли ведущей окончился плачевно.

Это было для меня неожиданно, так как никаких особых затруднений я не предвидела.

За плечами – театральный институт, речь отработанна, минимум актерских профессиональных навыков получен…Кроме того, концерт был литературный, выступал один мастер художественного слова и предстояло объявить только его имя, мне знакомое.

Раздался третий звонок. Я стала в кулисе, готовясь выйти на сцену. И тут произошло непредвиденное. Ноги будто отделились от тела и стали неуправляемы, в голове — пустота, в ушах — звон. Губы растянулись в судорожную и жалкую улыбку. Такими губами произнести хотя бы одно внятное слово было невозможно, сомкнуть же их не удавалось. Горло перехватило и из него не извлекался ни один нормальный звук.

— Идите. Выходите. Да выходите же! — раздался шип за моей спиной.

Я приросла к месту.

Кто-то довольно решительно подтолкнул меня. Моя нелепая, одеревеневшая фигура привысунулась из-за кулисы, и предстала перед зрителями. Обратного пути уже не было. С трудом добралась я до середины сцены.

Зрители насторожились, с удивлением приглядываясь к перепу­ганному существу, которое неверными шагами, как-то боком про­двигалось перед их глазами.

Наконец, я остановилась. Но произнести положенные и заранее затверженные слова: «Выступает заслуженный артист РСФСР (имярек) долго не могла. Изгнанные страхом, они запрятались в каких-то далеких извилинах и, чем упорнее, ощущая позор, ка­тастрофу, я старалась их оттуда извлечь, тем глубже они забива­лись.

В зале раздался смех. Он нарастал. Из-за кулис неслось все громче: «Заслуженный артист... заслуженный артист...»

Наконец я выдавила из себя все положенные слова.

Но как теперь повернуться, чтобы уйти со сцены? Оказалось, что и это нелегкая задача. В какую сторону? И как повернуться? Никогда не думала, что простой поворот представляет такую слож­ность.

Неловко перед артистом, который вынужден был выйти перед грохочущим залом, он собирался читать отнюдь не юмористическую программу. В полуобморочном состоянии прислонилась я к стене, радуясь, что скрылась с глаз публики. Надо было собрать всю во­лю, чтобы унять дрожь в ногах, сумбур в голове и отчаяние в ду­ше. Гибшман, наверное, позавидовал бы мне: никаким мастерством нельзя было б достичь большей нелепости и большего смеха в зале. Но ведь я—увы! — вызвала «огонь на себя», совершенно того не желая.

28 Января 195... Г.

Нет времени и сил оглянуться.

Силы тратятся без остатка на волевую подготовку к очередному концерту, на сражение с собой, с собственным ужасом, на то, чтобы вытолкнуть себя из-за кулис, пройти по сцене, остановиться вовремя, произнести положенные слова. Каждый концерт – испытание, через которое ощупью, спотыкаясь и ушибаясь, приходится переваливать.

Может быть, придет привычка и станет легче? Как побыстрее / ее приобрести? Попробую быть поразвязней... Бодро выходить, лихо ] говорить... Может быть, это как раз то, что требуется, и моя внут­ренняя дрожь станет незаметной для зала?

29 Января 195... Г.

Сегодня вылетела на сцену с невероятной бойкостью, выпалив объявление, поспешно улетела. Казалось бы, все в порядке. Страх загнан в глубь моего существа. Смеха я, кажется, у зала уже не вызываю, скорее, недоумение. Но контакта с залом нет ни малейшего. Я сама по себе, слушатели — сами по себе."Если раньше я была автоматом с заевшим механизмом — лишенной движения, то сейчас автомат движущийся, но по-прежнему неуправляемый. Зрители это ощущают со всей ясностью, как только я появляюсь перед ними, и готовы обрушиться на меня при первом моем промахе. И поделом. Я делаю свое дело плохо.

И бойкость» оказывается, не спасает. Чего-то главного я не по­нимаю, что избавило бы меня от Страха, помогло на сцене мыслить, ориентироваться в обстановке. Мое судорожное, неуправляемое со­стояние— причина немыслимых оговорок, нелепейших ошибок. Се­годня, например, выскочила, без оговорок сказала все, что полага­лось. Побежала облегченно за кулисы. Навстречу мне выступающий артист. Мы сталкиваемся. Разминуться нам не удается. Он направо, я направо, он налево, я налево. Ему приходится буквально прорываться сквозь меня. Залу весело, мне не очень.

Каждый концерт с неприятностями или с ожиданием таковых. На днях вместо: «Чайковский. Русский танец» "с перепугу ска­зала: «Русский вальс». Пианист оказался человеком с крепкими нервами и не без юмора. Кончил, потом мне говорит: «Очень ста­рался сыграть это как вальс, но было трудно, Чайковский написал танец, откуда вы взяли — вальс?» Стыдно. Перед ним, перед собой, перед публикой. И вдвойне трудно после этого объявлять следую­щий помер. \-/-1ь В чем же секрет естественности, простоты, раскрепощенности?

"' 20 февраля 195... г.

Сегодня слышала за кулисами разговор двух опытнейших дра­матических актеров. Они рассказывали о том, что когда им волей V случая поручали выходить на сцену и объявлять номера в концерте, 'А они испытывали ту же оторопь, растерянность, неуправляемость, что и я. А эти актеры ежедневно играли спектакли и к сцене привыкли.

Тут есть над чем подумать. Значит, дело не в привычке? Зна­чит, под словом «привычки» кроется нечто другое? Но что? Хочу при случае поподробнее поговорить с этими актерами.

10 Марта 195... Г.

Итак, разговор с товарищами по несчастью— актерами — состоялся Я спросила, в чем они видят трудности выхода в роли ведущего. Привожу ответы.

• Видите ли, это совсем другое дело, выйти вот так перед публикой.

• Но ведь вы ежедневно выходите на сцену в спектакле?

• Да. Но там я, во-первых, говорю данные мне автором слова, г в них я «вжился». В театре спектакль отрепетирован. А в концерте ) ничего приготовленного, масса неожиданностей, с, которыми я дол- ) жен справиться на ходу, импровизационно.

Второе рассуждение:

«В театре мое «я» как бы отгорожено от зрителей образом того персонажа, который я играю. Моя душа, таким образом, словно одета и защищена. Защищено театральным костюмом тело, гри­мом— лицо. Мои действия замкнуты на партнерах, с которыми я общаюсь по ходу пьесы. Между мной и залом та самая незримая «четвертая стена», о которой говорил К. С. Станиславский, сидя­щие в зале для меня будто бы не существуют. А в концерте, когда мне однажды пришлось выйти и объявить выступающего товари­ща, я почувствовал себя совершенно незащищенным. Ни четвертой стены, благодаря которой я косвенно, «шестым актерским чувст­вом» воспринимаю зрителей— прямо на меня направлены сотни глаз; ни партнеров по сцене, ни образа, в который я привык пере­воплощаться, ничего, за что бы я мог «спрятаться». Я в единоборст­ве с публикой».

Есть над чем подумать. Значит ли все это, что в методике актер­ского искусства ведущему нечего почерпнуть? Или все же из богатой методики театра можно взять то, что_необходимо ведущему?»

Актеры не причисляют ведущих к своей про

я и не я.

фессии. Действительно, ведущий не «играет» если считать «игрой» перевоплощение в образы, данные драматургами.

Ведущему в обыкновенном концерте, если это не театрализован­ное представление, нет необходимости принимать образ человека другой эпохи, или персонажа, отличающегося от его собственного «я». Только в театрализованных концертах-монтажах, в которых ве­дущему иногда приходится участвовать, он явно становится акте­ром. К примеру, в дни празднования 50-летия Великой Октябрьской революции проводились монтажи, составленные из чтения, сцен, пе­ния. Ведущие в них действовали от имени образов участников рево­люции: матросом, красногвардейцев. Но у нас речь идет о концерте, В котором ведущий выходит в своем собственном облике.

Значит зерно этой профессии надо искать в сфере, ничего общего с искусством актера не имеющей? Так ли это? Один из первых советских исследователей телевидения В.С. Саппак в книге «Телевидение и мы» в главе, посвященной диктору В. Леонтьевой, так и утверждает. Он пишет: «Я думаю, что Леонтьева интересна как раз тем, что воспринимается нами не как актриса. Для нас очень важно, что Леонтьева не в образе, что она с нами такая, как на самом деле, что она обыкновенный человек и даже_как бы наш_представитель_по ту сторону экрана». И далее: «Леонтьевна обладает да­ром куда более редким, чем дар перевоплощения.— в любой «роли», в любых обстоятельствах она_ остается сама собой (выделено В. Саппаком)".