Файл: Bakhtin.doc

Было бы грубо неверным переводить это явление в психологический план. Это очень сложное социаль­но-речевое явление. У всех современных народов есть еще огромные сферы непубликуемой речи, которые с точки зрения литературно-разговорного языка, воспи­танного на нормах и точках зрения языка литератур­но-книжного, признаются как бы несуществующими. Лишь жалкие и приглаженные обрывки этих непубли-куемых сфер речевой жизни проникают на книжные страницы в большинстве случаев в качестве «колорит­ных диалогов» действующих лиц (они появляются в ре­чевом плане, наиболее отдаленном от плоскости прямой и серьезной авторской речи). Строить в этих речевых сферах серьезное суждение, идеологическую мысль, полноценный художественный образ представляется невозможным,— не потому, что эти сферы обычно пестрят непристойностями (их может и не быть), но потому, что они представляются чем-то а л о г и ч -н ы м, кажутся нарушающими все обычные дистанции между вещами, явлениями и ценностями: они сливают воедино то, что мысль привыкла строго расчленять и даже резко противопоставлять. В этих непубликуе-мых сферах речи все границы между предметами и яв-

465

лениями проводятся совершенно иначе, чем это требует и допускает господствующая картина мира: эти границы как бы стремятся захватить и соседний предмет, и следующую стадию развития.

Все эти алогические сферы непубликуемой речи в но­вое время проявляются лишь там, где отпадают все сколько-нибудь серьезные цели речи, где люди в сугубо-фамильярных условиях предаются бесцельной и не­обузданной словесной игре или отпускают на вольную волю свое словесное воображение вне серьезной колеи мысли и образного творчества. В книжную литературу они лишь слабо проникают, притом лишь в низшие формы бесцельной и словесной комики¹.

Теперь эти сферы непубликуемой речи почти поте­ряли свое прежнее значение, утратили свои связи с на­родной культурой и превратились в значительной своей части в отмирающие пережитки прошлого.

Но во времена Рабле роль этих непубликуемых сфер была совсем иная. Они вовсе не были «непубли-куемыми». Напротив, они были существенно связаны с площадной публичностью. Их удельный вес в народ­ном языке, который впервые становится тогда языком литературы и идеологии, был значительным. И значе­ние их в процессе ломки средневекового мировоззре­ния и построения новой реалистической картины мира было глубоко продуктивным.

Остановимся здесь на одном явлении, хотя оно и не имеет прямой видимой связи с амбивалентной хвалой-бранью.

Очень популярной формой народной словесной коми­ки был так называемый «coq-a-Гапе», то есть «с петуха на осла» или «от петуха к ослу». Это — жанр нарочи­той словесной бессмыслицы. Это — отпущенная на волю речь, не считающаяся ни с какими нормами, даже с эле­ментарно логическими.

¹ Большую роль непубликуемые сферы речи играют обычно в юношеский период развития писателя, подготовляя его творче­скую оригинальность (которая всегда связана с известным разрушением господствующей картины мира, с ее хотя бы частичным пересмотром). См., например, роль непубликуемых сфер речи в юности Флобера. Вообще переписка Флобера и его друзей (во все периоды его жизни) дает богатый и довольно легкий материал для изучения охарактеризованных нами выше явлений (фамильярных форм речи, непристойностей, ласковой брани, бесцельной словесной комики и др.). См. особенно письма де Пуатевена к Флоберу и письма Флобера к Фейдо.

466

Формы словесной бессмыслицы пользовались боль­шим распространением в средние века. Элемент наро­читой бессмыслицы в том или ином виде фигурировал во многих жанрах, но был и специальный жанр для этого вида словесной комики — «fatrasie». Это стихот­ворные произведения, состоящие из бессмысленного набора слов, связанных ассонансами или рифмами; ни­какой смысловой связи и единства темы они не имели. ВXVI веке словесные бессмыслицы очень часто встре­чаются в соти.

Самое название «coq-a-Гапе» установилось за жан­ром нарочитой словесной бессмыслицы после того, как Клеман Маро написал в 1535 году свой первый стихо­творный«coq-a-1'ane», именно«Epitre du coq-a-Гапе,dediee a Lyon Jamet»¹. В этом послании нет ни компо­зиционного единства, ни логической последовательности в изображении фактов и в развитии мыслей. Речь идет о различных «новостях дня» — придворных и париж­ских, и эта тематика должна оправдать нарочито бес­связный набор фактов и мыслей, объединенных лишь тем, что все это — новости дня, которые и не могут иметь никакой особой логической связи и последовательности.

В романе Рабле «coq-a-Гапе» играет большую роль. Речи Лижизада, Пейвино и заключение Пантагрюэля, заполняющиеXI, XII иXIII главы «Пантагрюэля», по­строены как чистые«coq-a-Гапе». Так же построена иXI глава «Раргантюа», где в виде набора пословиц и поговорок (в большинстве случаев вывернутых наиз­нанку) изображаются детские забавы героя. Особой раз­новидностью«coq-a-Гапе» является и вторая глава этой же книги — «Целительные безделки». Все это — после­довательные, чистые и цельные«coq-a-Гапе». Но по всему роману с начала и до конца его рассеяны элементы«coq-a l'ane», элементы нарочитой словесной бессмыс­лицы, а также отдельные алогизмы. Так, например, эле­менты«coq-a-Гапе» сильны в гл.IX «Четвертой кни­ги», где изображаются своеобразные имена, родствен­ные связи и браки жителей острова Энназин.

В чем же художественно-идеологический смысл всех этих «coq-a-1'ane»?

Прежде всего это — игра словами, привычными вы­ражениями (пословицами, поговорками), привычными

Самое выражение «coq-a-1'ane», обозначавшее речевую несвя­зность и непоследовательность, существовало, конечно, и раньше.

467

соседствами слов, взятыми вне обычной колеи логиче­ской и иной смысловой связи. Это как бы рекреация слов и вещей, отпущенных на волю из тисков смысла, логики, словесной иерархии. На полной воле они вступают меж­ду собой в совершенно необычные отношения и сосед­ства. Правда, никаких новых устойчивых связей в ре­зультате этого* в большинстве случаев не создается, но самое кратковременное сосуществование этих слов, вы­ражений и вещей вне обычных смысловых условий об­новляет их, раскрывает присущую им внутреннюю амби­валентность и многосмысленность и такие заложенные в них возможности, которые в обычных условиях не про­являются. Это — общее значение«coq-a-1'ane».

На каждый отдельный конкретный случай «coq-a-Гапе» имеет свои функции и свой особый характер. Например, «Целительные безделки» построены в форме загадки. Изображаются в них какие-то события истори­ческого характера, но с большой примесью непристой­ностей и с некоторыми пиршественными образами. Сти­хотворение нарочито построено так, чтобы читатель ис­кал в нем аллюзии на современные или недавние поли­тические события¹. Таким путем создается своеобразное карнавальное восприятие политической и исторической жизни. События восприняты вне их обычного тради­ционного и официального осмысления, и потому они раскрывают новые возможности для их понимания и оценки.

Другой характер носит «coq-a-1'ane» вXI главе той же книги. Детские забавы Гаргантюа изображены здесь с помощью пословиц и различных ходячих выражений. Но следуют они друг за другом без всякой логической связи. Кроме ^дго^-^нг-вывернуты наизнанку. Гарган­тюа каждый раз действовал вопреки пословицам, то есть действовал наоборот выраженнюму-*~явх--ем«гслу; он, напримерТТГЯДился между двух стульев, чесался стака­ном, ковал, когда остынет, и т. п. В результате образ маленького Гаргантюа выдержан в духе фольклорного дурака, делающего все наоборот, вопреки всем нормам, здравому смыслу и ходячей истине. Это — одна из ва­риаций «мира наизнанку».

Наконец, особый характер носят речи Лижизада, Пейвино и Пантагрюэля в эпизоде тяжбы. Это наиболее

Представители историко-аллегорического метода пытались да­вать расшифровку всем этим аллюзиям.

468

чистый, так сказать классический «coq-a-Гапе». Здесь нет, конечно, никакой пародии на судебное красноречие эпохи (речи эти построены вовсе не как судебные). Это вообще не пародия. Образы, наполняющие эти речи, лишены всякой видимой связи.

Вот начало речи Лижизада:

«Милостивый государь! Что одна из моих служа­нок отправилась на рынок продавать яйца — это сущая правда. Так вот, она должна была пройти расстояние между тропиками до зенита в шесть серебряных монет и несколько медяков, поелику Рифейские горы обнару­жили в текущем году полнейшее бесплодие и не дали ни одного фальшивого камня по причине возмущения балагуров из-за распри между ахинеянами и мукомо­лами по поводу бунта швейцарцев, тьма-тьмущая кото­рых собралась встречать новый год, с тем чтобы после встречи, днем, накормить быков супом, ключи же от кла­довых отдать девкам-судомойкам,— пусть, мол, те засы­пают собакам овса.

Всю ночь, не отнимая руки от ночного сосуда, они только и делали, что рассылали пешие и конные эста­феты, дабы задержать корабли, ибо портные намерева­лись из краденых кусочков соорудить трубу и покрыть ею Океаническое море, коего пучина в ту пору, по мне­нию сеноуборщиков, была как раз вспучена, ибо в ней находился горшок щей, однако ж медики уверяли, что по морской моче с такою же определенностью можно судить о том, что море наелось топоров с горчицей, с ка­кою распознают дрофу по ее шагу...» (кн. II, гл.XI).

Между всеми образами этого отрывка, как мы видим, нет никакой смысловой связи. Речь Лижизада дейст­вительно перескакивает «с петуха на осла». Речь эта построена в духе нашей поговорки — «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Но самые несвязные образы эти по своему характеру выдержаны в духе всей раблезианской системы образов^ перед намитипичная гротескная кар­тина мира, где рожающее, пожирающее и испражняю­щееся тело сливается с природой и с космическими яв­лениями: рифейские скалы, бесплодные на фальшивые камни, море^г беременное горшком щей и объевшееся топоров с горчицей, врачи, исследующие мочу моря («комплекс Пантагрюэля»). Мы видим здесь далее раз­личные кухонные и бытовые принадлежности и действия в их карнавальном употреблении (т.е. наоборот своему назначению): раздача супа быкам, кормление собак ов-

469

сом, топоры в качестве еды. Наконец, все эти гротескно-телесные, космические и карнавальные образы смешаны с политическими и историческими событиями (восста­ние швейцарцев, депеши и эстафеты, чтобы задержать корабли). Все эти образы и самый характер их смешения типичны для народно-праздничных форм. Мы найдем их и в современных Рабле соти и фарсах. Но там они под­чинены определенным сюжетным и смысловым линиям (не всегда, конечно); в приведенном же отрывке ведется абсолютно свободная карнавальная игра этими обра­зами, не стесненная никакими смысловыми рамками. Благодаря этому границы между вещами и явлениями совершенно стираются и гротескный облик мира высту­пает с большою резкостью.

В условиях коренной ломки иерархической картины мира и построения новой картины его, в условиях пере-щупывания заново всех старых слов, вещей и понятий, «coq-a-Гапе» как форма, дававшая временное освобож­дение их от всех смысловых связей, как форма воль­ной рекреации их, имела существенное значение. Это была своего рода карнавализация речи, освобождающая ее от односторонней хмурой серьезности официального мировоззрения, а также и от ходячих истин и обычных точек зрения. Этот словесный карнавал освобождал соз­нание человека от многовековых пут средневекового мировоззрения, подготовляя новую трезвую серьезность.

Вернемся к вопросу слияния хвалы-брани у Рабле. Обратимся к анализу другого примера.

В «Третьей книге» есть известный эпизод, где Пан­тагрюэль и Панург наперерыв (амебейно) прославляют шута Трибуле. Они дают двести восемь эпитетов, опре­деляющих степень его глупости (folie). Это тоже своего рода литания. Самые эпитеты заимствованы из различ­нейших сфер: из астрономии, из музыки, из медицины, из мира правовых и государственных отношений, из со­колиной охоты и т. д. Появление этих эпитетов так же неожиданно и алогично, как и в разобранной нами вы­ше пародийной литании. И здесь все амбивалентно: ведь все эти эпитеты, выражающие высшую степень какого-либо качества, применены к глупости, прославляют глу­пость. Но и глупость, как мы знаем, сама амбивалентна. Носитель ее шут или дурак — король обратного мира. В слове«fob, как и в слове«couillon», хвала и брань сливаются в нераздельное единство. Воспринять слово «дурак» как чистое ругательство, то есть чистое отри-