Файл: Bakhtin.doc

357

гротескного реализма и от фамильярной речевой стихии. Во всех разобранных нами эпизодах и отдельных обра­зах романа мы видели только гротескное тело. Через весь роман проходит могучий поток гротескной телесной стихии: разъятое на части тело, обособленные гротеск­ные органы (например, в Панурговых стенах), кишки и внутренности, разинутые рты, пожирание, проглатыва­ние, еда и питье, акты испражнения, моча и кал, смерти, родовые акты, младенчество и старость и т. п. Тела сме­шаны между собою, с вещами (например, в образе Ка-ремпренана) и с миром. Повсюду сквозит тенденция к двутелости. Повсюду подчеркнут родовой и космический момент тела.

Тенденция к двутелости налична с большей или меньшей наглядностью во всех разобранных нами эпи­зодах. Приведетм-еще пример ее более внешнего и грубо­го выражения: «Его (то есть Гаргантюа) кокарда пред­ставляла собой золотую пластинку весом в шестьдесят восемь марок, а к дощечке была приделана эмалевая фи­гурка, изображающая человека с двумя головами, повер­нутыми друг к другу, с четырьми руками, четырьмя но­гами и двумя задами, ибо, как говорит Платон в «Пире», такова человеческая природа в ее изначальной мистиче­ской сущности» (кн. I, гл.VIII). Нужно подчеркнуть, что мотив «андрогина» в данном его понимании был исключительно популярен в эпоху Рабле. В области изобразительных искусств упомяну, как о параллель­ном явлении, о рисунке Леонардо да Винчи«Coitus», изображающем этот акт в его внутрителесном аспекте.

Рабле не только изображает гротескный образ тела во всех его существенных моментах, но он дает и тео­рию тела в родовом аспекте. В этом отношении чрезвы­чайно показательно уже приведенное нами рассуждение Панурга. В другом месте (кн. III, гл.XXVI) он говорит: «И я вот на чем порешил: отныне во всем моем Рагу каждому преступнику, приговоренному судом к смерт­ной казни, будет предоставлен день или два по кралям соваться, так чтобы в семяпроводе у него нечем было изобразить букву игрек. Такая драгоценная вещь непре­менно должна быть употреблена в дело. Глядишь, от него кто-нибудь и родится. Тогда он умрет со спокой­ной совестью, ибо вместо себя оставит другого чело­века».

В знаменитом рассуждении Панурга о дебиторах и кредиторах, изображая идеальный утопический мир,где

358

все дают и все сами получают взаймы, Панург также развивает теорию родового тела:

«Этот ссужающий, должающий и занимающий мир настолько добр, что, завершив свое питание, он уже на­чинает думать о том, как бы ссудить тех, кто еще не ро­дился, и с помощью такой ссуды, буде окажется возмож­ным, обессмертить себя и размножиться в таких же точно существах, то есть в детях. С этой целью каж­дый орган почитает за нужное выделить некоторую часть наиболее ценной пищи и послать ее вниз, а там природа уже приготовила удобные сосуды и приемники, через ко­торые эта пища окольными и извилистыми путями спу­скается в детородные органы, принимает надлежащую форму и как у мужчин, так и у женщин отыскивает подходящие места для сохранения и продления челове­ческого рода. И все это совершается через посредство взаимных ссуд и долгов,— отсюда ведь и пошло выраже­ние: брачный долг» (кн. III, гл.IV).

В той же «Третьей книге» есть рассуждение о том, «почему новобрачные освобождаются от обязанности идти на войну». Здесь развивается та же тема родового тела. Это вообще одна из ведущих тем всех теоретиче­ских рассуждений в «Третьей книге».

Мы увидим в следующей главе, что та же тема родо­вого тела, но уже в историческомаспекте, как те­ма бессмертия и роста человеческой культуры, развива­ется в знаменитом письме Гаргантюа к Пантагрюэлю. Тема относительного бессмертия семени дается здесь в неразрывной связи с темойисторического прогрессачеловечества.Человеческий род не просто обновляется с каждым новым поколением, но каждый раз онподнимаетсянановуювыс­шуюступеньисторическогоразвития. Та же тема, как мы увидим, звучит и в прославлении «пантагрюэльона».

Таким образом, т е м а родовоготела сли­ваетсяу Раб л~ё* с темой и с живым ощу­щениемисторическогобессмертияна­рода.Мы видели, что это живое ощущение на­родомсвоегоколлективногоистори­ческогобессмертиясоставляетсамое ядро всейсистемынародно-празднич­ныхобразов.Гротескная концепция тела является, таким образом, неотрывною составною частью этой си­стемы. Поэтому и в образах Рабле гротескное тело спле-

359

тается не только с космическими, но и с социально-уто­пическими и историческими мотивами и прежде всего с мотивом смены эпох и исторического обновления куль­туры.

Во всех разобранных нами в предшествующих главах эпизодах и образах романа фигурировал по преимуще­ству телесныйниз в узком смысле слова. Но в гро­тескных образах ведущую роль играет также, как мы го­ворили,разинутыйрот. И он связан, конечно, с то­пографическим телесным низом: это —раскрытые ворота,ведущиев низ, в телесную пре­исподнюю.С разинутым ртом связан образпогло­щения-проглатывания— этот древнейший амбивалентныйобраз.смертииуничтоже­ния. В то же время с разинутым ртом (глоткой и зуба­ми) связан ряд пиршественных образов.

Разинутыйрот(глотка и зубы) — один из центральныхузловыхобразовнарод­но-праздничнойсистемы.Недаром резкое преувеличениерта— основной тра­диционныйприемвнешнегооформле­ниякомическогооблика:комических масок, всевозможных «веселых страшилищ» карнавала (на­пример, «Машкрута» лионского карнавала), чертей в дьяблериях, самого Люцифера. '

Вполне понятно, что разинутый рот, глотка, зубы, по­глощение-проглатывание имеют существенное значение в раблезианской системе образов.

Особенно важную, прямо ведущую роль играет ра­зинутый рот в хронологически первой книге романа — в «Пантагрюэле». Можно предполагать, что героем этой книги является именно разинутый человеческий рот.

Ни имя, ни ядро образа Пантагрюэля не были со­зданы Рабле. Самое имя существовало до него и в лите­ратуре, как имя одного из чертей в дьяблериях, и в язы­ке, как нарицательное имя (название) горловой болез­ни — потери голоса в результате перепоя (болезнь пья­ниц). Таким образом, нарицательное имя (название болезни) связано со ртом, с горлом, с выпивкой, с бо­лезнью, то есть с весьма характерным гротескным ком­плексом. С таким же, но с более широким и космическим комплексом связан и образ Пантагрюэля в дьяблериях.

360

Мы уже говорили, что дьяблерии, составлявшие часть мистерии, по характеру своих образов принадле­жали к народно-праздничным площадным формам. И образы тела в них носили резко выраженный гро­тескный характер. В этой гротескно-телесной атмосфе­ре дьяблерии и появляется впервые образ Панта­грюэля.

Прежде всего мы встречаем этот образ в мистерии второй половины XV века — «Мистерии деяний апосто­лов» Симона Гребана. Здесь, в дьяблерии, Прозерпи­на — «мать чертей» — представляет Люциферу четырех дьяволят(petits dyables). Каждый из них является во­площением одной из четырех стихий — земли, воды, воз­духа и огня. Представляясь Люциферу, каждый черте­нок изображает свою деятельность в соответствующей стихии. Получается широкая космическая картина жиз­ни стихий. Один из этих четырех дьяволят и носит имя Пантагрюэля. Он воплощаетстихиюводы. «Легче хищной птицы я облетаю области морей»,— говорит он о себе самом. Очевидно, здесь он и пропитываетсясольюморя и потому получает особое отношение к соли и кпробуждениюжажды.В той же мистерии Люцифер говорит про Пантагрюэля, что «ночью он, в ожидании других дел, занимался тем, чтобросал соль в горло пьяниц».

В той же роли появляется черт Пантагрюэль и в дру­гой мистерии, а именно в «Мистерии Людовика Свято­го». Здесь он сам произносит монолог, в котором под­робно рассказывает, как он возился всю ночь с молодыми людьми, пропировавшими весь вечер: он «насыпал им тихонько с помощью осторожных движений, чтобы не разбудить, соль в рот. Честное слово, проснувшись, они ощутили жажду в полтора раза большую, чем нака­нуне!».

Мы видим отсюда, что образ Пантагрюэля, как ми-стерийного черта, связан с одной стороны с космиче­скимистихиями(состихиейводыи с морскоюсолью)и с другой стороны — с гро­тескнымобразомтела(разинутыйрот,жажда,пьянство),и наконец, с чисто карна­вальнымжестомнасыпаниясолив ра­зинутыйрот. Все эти моменты, образующие основу образа Пантагрюэля, глубоко родственны между собою. Это традиционное ядро образа сохраняется полностью и у Рабле.

361

Нужно особо отметить, что «Пантагрюэль» был за­думан и написан Рабле во время небывалой жары и за­сухи 1532 года. Люди тогда действительно ходили с ра­зинутыми ртами. Абель Лефран справедливо полагает, что имя дьяволенка Пантагрюэля и его предательская роль пробуждать жажду неоднократно поминались в окружении Рабле и вызывали немалошутливых замечаний илипроклятий.Жара и засуха сделали этот образ особенно популярным. Весьма возможно, что отчасти поэтому Рабле и воспользовался им для своего романа.

Первая глава книги сразу вводит гротескный образ тела со всеми его характерными особенностями. В ней рассказывается о происхождении рода гигантов, к ко­торому принадлежал Пантагрюэль. После убийства Авеля пропитанная кровью земля была исключительно плодородной. Вот начало (второй абзац) первой книги:

«Надобно вам знать, что в начале мира (я веду рас­сказ мой издалека,— если считать по способу древних друидов, то это было более сорока сороков ночей тому назад), вскоре после того как Авель пал от руки своего брата Каина, земля, впитав в себя кровь праведника, уродила множество всяких плодов, какие только в ее лоне произрастают, в особенности же так много кизиля, что приснопамятный этот год был назван годом крупно­го кизиля, ибо три его ягоды составляли целый буасо» (кн. II, гл. 1).

Таков первый телесныймотивэтой главы. Егогротескно-карнавальныйхарактер очеви­ден;перваясмерть(по библейскому сказанию, смерть Авеля былапервоюсмертью на земле) об­новилаплодородиеземли,оплодотво­рила ее. Здесь — уже знакомое намсочетание убийстваиродов,новкосмическомас­пектеземногоплодородия.Смерть, труп, кровь, как семя, зарытое в землю, поднимается из земли новой жизнью,— это один из древнейших и распростра-неннейших мотивов. Другая вариация его:смерть обсеменяетматерь-землюи заставля­ет еесновародить.Эта вариация часто рас­цвечивается эротическими образами (конечно, не в узком и специфическом смысле этого слова). Рабле говорит в другом месте (кн.III, глXLVIII): «Сладост­ное, вожделенное лобзание великой кормилицы на­шей — земли, которое зовется у нас погребением». 06-

362

раз погребения,как последних объятий ма­тери-земли, очевидно, навеян Плинием, который под­робно разрабатывает тему материнства земли и смерти-погребения, как возврата в ее лоно («Естественная история»,II, 63). Но этот древний образ смерти-обнов­ления, во всех его вариациях и оттенках, Рабле склонен воспринимать не в высоком стиле античных мистерий, а в карнавальном, народно-праздничном духе, как ве­селуюи трезвую уверенность в относитель­номисторическомбессмертиинарода и себя в народе.

Таким образом, мотив смерти-обновле­ния-плодородиябылпервыммотивом Рабле,открывшимегобессмертный роман.Подчеркнем это.

Особенно плодородна была земля «на кизиль» (en mesl). Но люди, которые ели этот кизиль, начинали раз­виваться ненормально: какая-нибудь одна часть тела разрасталась до чудовищных размеров. И вот Рабле раз­вертывает ряд типично гротескных образов отдельных чудовищно преувеличенных членов тела, совершенно за­слоняющих остального человека. Дается, в сущности, картина разъятого на части тела, но только отдельные части эти изображены в грандиозных размерах. Прежде всего изображаются люди счудовищнымижи­вотами(типичное гротескное преувеличение); к этойвеселойрасепузатыхпринадлежат святой Пансар и Жирный Вторник. Святой Пансар (т. е. св. Пузан) — шуточное имя святого, которого обычно связывали с карнавалом. Характерно, что к расе пузатых отнесен и сам карнавал. Затем Рабле изображает неверо­ятной величиныгорбы,чудовищные нос ы, исклю­чительно длинные ноги, громадные уши. Подробно изображены те, у кого вырос невероятной длины фалл (они могут обернуть его вокруг своего тела, как пояс, шесть раз), а также и те, у кого разрослись яички. В ре­зультате перед нами образ грандиозного гротескного те­ла и одновременно целая серия карнавальных фигур (ведь в основу оформления таких фигур кладутся обыч­но те же гротескные мотивы).

Непосредственно перед этой галереей гротескных членов тела Рабле изображает космическиепер­турбации на небе такого же карнавального характера: например, «Сноп» из созвездия «Девы» переместился в созвездие «Весов». Но и эти космические образы Рабле

363

непосредственно сплетает с телесным гротеском: звезд­ные пертурбации эти были так трудны для понимания, что «астрологи обломали об них все зубы, а зубы-то у них, должно полагать, были ох какие длинные, коли мог­ли они так далеко доставать!», Гротескный образ длин­ных дозвездзубовродился в результате реали­зации метафоры — «разгрызть» трудный астрологи­ческий вопрос.