Файл: 761.doc

На различных этапах развития нашей правовой системы первая задача часто приносилась в жертву второй. Ныне явственно наметился крен в противоположную сторону. Во имя воистину великой идеи защиты прав человека (прежде всего — обвиняемого) многие готовы забыть о прямом назначении уголовной юстиции — сдерживании преступности, обретающей все более изощренные и разрушительные формы.

Мудрость законодателя и государственного деятеля состоит в том, чтобы реформируя право, сочетать эти задачи, а не противопоставлять их. Это очень трудно, вероятно, не менее трудно, чем лавирование между Сциллой и Харибдой. Но это выполнимо, если привлечь интеллектуальный потенциал правовой науки и правоохранительной практики и не торопиться разрушать уже имеющееся.

Речь идет о процессуальных гарантиях, о выделении из их необозримого числа гарантий правосудия.

С ними связано понимание функций и задач уголовного судопроизводства, определение роли отдельных субъектов доказывания и характера взаимодействия судебного контроля и прокурорского надзора за законностью расследования, наполнение содержанием отдельных принципов процесса (состязательность, презумпция невиновности); соотношение процессуального статуса обвиняемого и потерпевшего и др.

Очень непросто придти к оптимальному согласованному решению этих вопросов, ибо мешают нам психологические установки и стереотипы, укоренившиеся стандарты мышления.

Мы привыкли к тому, что гарантии в уголовном процессе — это прежде всего гарантии прав личности, причем не любой личности, а преимущественно обвиняемого. Но ведь это не вся проблема процессуальных гарантий, а только ее часть.

Мы все, приветствуя идею правового государства, в последние годы впадаем в явную крайность, абсолютизируя правозащитную функцию правоохранительных органов, стесняясь вспоминать основное назначение уголовного судопроизводства: раскрытие преступлений, изобличение виновного, применение принуждения по отношению к лицам, преступившим закон. Дошли до того, что в проекте Основ уголовного законодательства, опубликованном в последние годы жизни Союза ССР, наказание подавалось как чисто воспитательная мера без намека на кару. И ведь только после жесткой критики таких «гуманистических»перекосов, а может и с учетом резкого роста преступлений в последних проектах УК РФ обозначился возврат к пониманию наказания как меры государственного принуждения.

Итак, вспомним, что есть процессуальные гарантии.

Уголовно-процессуальные гарантии — это система правовых средств обеспечения успешного решения задач правосудия и охраны прав и законных интересов его участников.

Такое определение гарантиям мы дали в Курсе советского уголовного процесса 1989 г. Считаем его правильным и теперь.

Сходное понимание процессуальных гарантий содержится в Курсе М. С. Строговича (том I. — М. 1968. С. 56).

Однако и Строгович и другие авторы, касавшиеся процессуальных гарантий, ограничившись, как правило, общей констатацией того, что весь советский уголовный процесс есть система гарантий, обеспечивающих правильное расследование и разрешение уголовных дел, все последующие суждения о гарантиях связывали с обеспечением прав личности ⁵⁹.

В сущности, к этому выводу приходят и авторы «Очерка развития науки советского уголовного процесса» ⁶⁰.

Только в последние годы в связи с исследованием проблем уголовно-процессуального принуждения (Коврига 3. Ф.) и уголовно-процессуальных правонарушений в российском судопроизводстве (Ольков С. Г.) была более или менее обстоятельно исследована система средств, которые могут быть отнесены к гарантиям правосудия.

Итак, процессуальные гарантии могут быть классифицированы применительно к задачам судопроизводства или к его участникам. В общем плане речь может идти о двух типах гарантий — гарантиях правосудия (или иначе — гарантиях публичного интереса) и гарантиях прав личности. Они в какой-то, иногда значительной, части могут совпадать, но их отождествление недопустимо.

Так, меры процессуального принуждения (задержания, аресты, обыски, принудительные освидетельствования, допросы и т. д.) есть гарантии успешного расследования и рассмотрения дел, т. е. гарантии правосудия. Но их едва ли можно рассматривать как гарантии прав личности, в частности, — обвиняемого, если не впадать в абстрактные умозрительно-философские рассуждения.

Условием реализации процессуальных гарантий является точное исполнение обязанностей должностными лицами и органами, осуществляющими уголовно-процессуальную деятельность, на основе процессуальных принципов и норм.

К числу гарантий правосудия относится принцип состязательности, который одновременно служит и инструментом защиты личности. Идея состязательности имеется на вооружении всех авторских коллективов и, следовательно, вроде бы объединяет подготовленные проекты УПК.

Являясь очень емким принципом судопроизводства, состязательность одновременно есть способ исследования и оценки доказательств, способ отстаивания участниками процесса своих или представляемых интересов и способ реализации трех самостоятельных процессуальных функций: обвинения, защиты, разрешения дела.

Некоторые авторы проектов УПК склонны переоценивать значение состязательности, считая ее главным гарантом «подлинного правосудия», т. е. и истины и справедливости. Но ведь это не так. Спор сторон может обнажить истину, а может и похоронить ее в зависимости от того, совпадает ли истина с их интересами или им противоречит. Объективность, стремление к установлению истины защитнику противопоказаны, если в этом кроется угроза подзащитному. Равным образом и государственный обвинитель, освобожденный от функции надзор а за законностью, едва ли станет подрывать свои позиции в погоне за истиной.

Следовательно, состязательность лишь инструмент судебного познания, обеспечивающий далеко не однозначный результат. Все зависит от того, в чьих руках инструмент — т. е. от судей, их воли, инициативы, активности.

Такой вывод пугает авторов «Концепции судебной реформы», ибо активность суда они отождествляют с обвинительным уклоном. Но ведь это натяжка, и — довольно грубая. Обвинительный уклон преследовал иные цели и диктовался совсем другими причинами. Подлинная активность суда — должна быть связана с реализацией требования объективности и всесторонности исследования обстоятельств дела, с поиском истины. В этом случае активность спасительна. Анемичный суд — это анемичная власть, при которой расцветает алчность и произвол сильного, но не торжество правого.

Не надо думать, что активность суда в исследовании доказательств есть изобретение советского периода, — это свойство континентальных систем судопроизводства и русского пореформенного правосудия (см. Устав уголовного судопроизводства. 1864 г., статьи 613, 724 и др.).

Таким образом, состязательность — это не анархический диспут, а контролируемая судом (судьей) процессуальная деятельность. Закон определяет и направление этой деятельности — объективное и всестороннее исследование обстоятельств дела в границах обвинения и предмета доказывания. Все это — привычные нормы действующего УПК (ст. 20, 68, 243, ч. 2 и др.).

А теперь сравним три проекта УПК РФ, вынесенные на обсуждение к концу 1994 г., с точки зрения условий процессуальной состязательности ⁶¹.

Проект УПК НИИ Прокуратуры РФ обязывает суд, судью, прокурора, следователя, орган дознания «принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела в целях установления истины» (ст. 23 и отдельно о председательствующем в суде — ст. 278).

Проект УПК МЮ РФ лишь декларирует безадресный призыв: в процессе дознания, предварительного следствия и разбирательства дела в суде должны быть объективно и всесторонне исследованы все обстоятельства дела» (ст. 18). Правовые обязанности отсюда не вытекают и цель установления истины, как видим, отсутствует.

Проект УПК ГПУ Президента РФ вообще не содержит требования объективности и всесторонности исследования обстоятельств дела и установления истины. Здесь победила точка зрения о том, что истина известна только Богу, а судье лучше ни во что не вмешиваться, довольствуясь ролью стороннего наблюдателя или спортивного рефери.

Правосудие без истины — это действительно ново!

Пассивность суда — есть поощрение сильного, но не правого. Да и в какой стране мира правосудие строится по такому образцу? Известно, что принцип состязательности в его классической форме наиболее полно реализован в американской системе правосудия. Отсюда вполне естественен наш интерес к положению судьи как субъекта доказывания именно в этой системе.

Так вот в ней, несмотря на то, что главная обязанность по представлению доказательств возложена на заинтересованные стороны как правовой доктриной, так и прецедентами и законом подчеркивается активная роль судей судов первой инстанции в установлении истины по делу.

Правило 614 Федеральных правил использования доказательств (США) подчеркивает, что судья не ограничивается фактами и доказательствами, представленными по выбору сторон. Закон не требует от председательствующего судьи быть пассивным рефери. Более того, судья имеет право вмешиваться в представление доказательств сторонами — право, к которому можно прибегнуть, чтобы способствовать окончательному установлению истины.

Судья, рассматривает ли он дело единолично или с участием присяжных, имеет право вызывать и допрашивать свидетелей, в том числе и для повторного допроса свидетеля, уже допрошенного сторонами в ходе прямого или перекрестного допроса.

Так, по делу, известному как «Уотергейтское», судья задал свидетелю обвинения более сорока вопросов. Апелляционный суд по этому поводу указал, что судья может допросить свидетеля «когда он считает, что дополнительные показания в суде будут полезны присяжным для установления истины и выполнения их функции по установлению фактов».

Для континентальной судебной процедуры активность судей, как участников доказывания, признается естественной, и сомнений не вызывает.

Отсюда позиция авторов проекта УПК, подготовленного в ГПУ Президента, отрицающая обязанность суда по обеспечению объективного и всестороннего исследования доказательств с целью установления истины, а также аналогичная позиция некоторых представителей судейского сообщества России, не есть «отражение мирового опыта», как нас пытаются уверить. Это — доморощенная позиция, направленная на снижение ответственности судей за результаты рассмотрения дел, потакающая, по известному выражению А. Ф. Кони, лености ума.

Зато авторы того же проекта УПК делают все, чтобы довести идею состязательности в ее разрушительном виде до крайних проявлений — до введения параллельного расследования со стороны защиты и частного обвинения.

При этом упускается та «мелочь», что следственные действия (допрос, обыск, освидетельствование, предъявление для опознания, наложение ареста на имущество и др.) всегда включают в себя элементы процессуального принуждения и могут осуществляться только должностными лицами, наделенными властными полномочиями. В печати уже отмечалось, какой вал беззаконий нас ожидает при такой «состязательности сторон» на предварительном следствии.

Авторы проекта УПК ГПУ постоянно и охотно ссылаются на опыт США. Но и в США защита следственные действия не выполняет. Права защитника по ведению «параллельного» следствия не намного шире соответствующих прав журналиста, а важнейшие меры по собиранию доказательств он осуществляет путем заявления ходатайств перед судом.

В том же русле продвигается идея освобождения суда от рассмотрения уголовного дела по существу в случае отказа прокурора от обвинения. Здесь мы видим явное противоречие в позиции некоторых реформаторов. С одной стороны — всячески ослабляется, прокурорский надзор во имя обеспечения судейской независимости, с другой — прокурор ставится над судом, ибо по сути он оказывается вершителем правосудия, а все остальные участники процесса, в том числе судьи и присяжные, оказываются в роли безмолвных статистов. Нелишне напомнить, что при такой конструкции состязательности остаются вне судебной защиты интересы потерпевшего и гражданского истца. Ссылка на то, что для решения их проблем есть гражданское судопроизводство, не утешает, ибо правовые основания иска оказываются необеспеченными.

Отказ от установления истины как цели судопроизводства, отказ от активной роли суда в обеспечении принципа объективности и всесторонности исследования обстоятельств дела, преувеличение роли состязательности, переложение ответственности за судьбу дела на обвинителя, — это и есть способ разрушения гарантий правосудия.

Тому же служат попытки дезавуировать принцип законности, о чем речь пойдет ниже.

Важной гарантией правосудия и вступления в законную силу только правосудного приговора является право сторон по его обжалованию и опротестованию. И здесь также наметились существенные расхождения в разных проектах УПК.

Была предпринята попытка ограничить право опротестования приговора только тем прокурором, который участвовал по делу в суде первой инстанции в качестве государственного обвинителя, и только в случаях, когда приговор не соответствует его позиции.

Что же касается возможности устранения судебных ошибок в порядке надзора, то их предлагалось свести до минимума: основанием такого пересмотра приговоров предлагалось оставить случаи принятия нового закона, устраняющего наказуемость деяния или смягчающего наказание, и признание Конституционным Судом примененного закона противоречащим Конституции.

Такого рода новеллы, ограничивающие гарантии правосудия, активно оспаривались при обсуждении вариантов проекта УПК. Но вовсе не исключено, что принятый УПК будет свободен от них.

Можно привести и другие примеры, показывающие и недостаточность гарантий правосудия на отдельных стадиях судопроизводства, и большой разброс мнений по поводу некоторых из них в ходе подготовки законопроектов, направленных на совершенствование процессуальной формы. Следует признать, что причиной тому не только несовпадение позиций отдельных ученых или их желание утвердить свою личную точку зрения.

Причины глубже. Некоторые из них можно отнести к недостаткам развития процессуальной науки, в частности, тех ее разделов, которые касаются прав и процессуальных гарантий.