Файл: 761.doc

Вообще свободный полет обличительной фантазии и приблизительность суждений — особенность стиля этой публикации. Подвергнув уничтожающей критике идею проекта УПК ГПУ о параллельном адвокатском расследовании, И. Петрухин критикует наш проект за отсутствие адвокатского расследования.

Не нравится ему предложенный нами порядок апелляционного производства, которое он пытается представить как производство «по письменным материалам дела».

Однако ст. 391, п. 2 говорит о другом: «Объем доказательств, подлежащих непосредственному исследованию в судебном заседании, определяется исходя из необходимости обеспечить надлежащую проверку законности и обоснованности приговора. Исследование доказательств в полном объеме производится лишь в случаях, когда суд признает это необходимым или когда об этом ходатайствуют лица, подавшие жалобы или протест…».

Эта норма, признающая достаточно широкие полномочия суда в определении предмета апелляционной проверки, рождалась не просто: учитывались и необъятные просторы России, и организационные трудности, и размеры затрат. Здравый смысл подсказывал: нет нужды вызывать в Москву в Верховный Суд при апелляционной проверке приговора, к примеру, Южно-Сахалинского облсуда несколько десятков допрошенных там свидетелей, если стороны в жалобах ставят под сомнение показания двух-трех. Ну а если этих двух-трех свидетелей окажется недостаточно для обоснования приговора, действует принцип непосредственности исследования доказательств, как в любом суде первой инстанции.

Так что и здесь не просматривается злонамеренных покушений создателей проекта УПК на принципы правосудия.

Думаю, сказанного достаточно, чтобы понять, что подводные камни на пути реформы уголовного судопроизводства действительно есть и видеть их надо не только в агрессивном полупрофессионализме отдельных авторов, пытающихся эклектически соединить две процессуальные системы (континентальную с англо-американской), но и в амбициозности некоторых специалистов, отвергающих с порога любые идеи и решения, которые принадлежат не им и не служат возвеличению их личности.

Каждый из проектов УПК имеет те или иные достоинства и удачные решения, хотя бы в частностях. Выявить их и соединить в одном варианте — задача наступившего этапа работы. Так, видимо, и будет.

Именно с этой целью нами вместе с МЮ РФ, ГПУ Президента РФ и Правовой академией была проведена научно-практическая конференция в декабре, 1994 г., на которой были обсуждены наиболее принципиальные разногласия разработчиков трех проектов УПК ⁶⁴.

Общепризнано, что сближение позиций — сложнейший этап работы. Но его нужно пройти, ибо речь идет о создании отрасли права, определяющей взаимоотношения личности и государства в наиболее острой и конфликтной сфере — сфере уголовного судопроизводства.

От законности социалистической — к законности правового государства

Рассмотрение проблем законности в связи с деятельностью правоохранительных органов, в частности органов уголовной юстиции, требует уточнения ряда понятий.

Так, мы видим существенное различие таких явлений, как общее состояние законности в стране и состояние законности в деятельности правоохранительных органов. Если состояние законности в стране в целом в рассматриваемый период характеризуется глубоким кризисом, то подобная оценка применительно к сфере правоохраны и, в частности, деятельности уголовной юстиции, нуждается в оговорках и уточнениях: требуются разные подходы к показателям и критериям оценки.

О законности в стране принято судить по состоянию правопорядка, уровню преступности, степени легальности экономических отношений, общей защищенности гражданского общества и личности, установкам общественного правового сознания, нравственному климату и т. п. Состояние же законности в правоохранительной системе характеризуется прежде всего законностью, обоснованностью и справедливостью решений суда, органов предварительного расследования и прокурорского надзора, соблюдением процессуальной формы правоприменительной деятельности.

Есть тесная связь и взаимная зависимость этих двух явлений, но отождествление их неправомерно, ибо появляется опасность необоснованного возложения ответственности на правоохранительные органы за те социальные явления и процессы, на которые их воздействие может быть лишь косвенным и ограниченным.

Это необходимо четко представлять при разработке очередных программ борьбы с преступностью и юридических актов о защите прав человека.

Нуждаются в разведении такие понятия, как «социалистическая законность» и оказавшийся в ее негативной тени употребляемый ныне «принцип законности».

Требование социалистической законности было характерно для советской правовой системы, ориентированной не на защиту личности, а на укрепление определенного государственного строя, опирающегося на коллективистскую экономику, централизованное плановое ведение хозяйства, необходимость жесткой дисциплины труда, лишенного экономических стимулов.

Этими требованиями определялись и приоритеты защиты советской правоохранительной системы.

Предмет защиты принципа законности в его современном понимании существенно изменился с изменением правовой идеологии и законодательства в ходе судебно-правовых реформ. Ориентир на построение правового государства в центр защиты ставит личность, ее права и законные интересы, не противоречащие интересам гражданского сообщества (не государства, как прежде). Эта очевидная тенденция уже нашла отражение в изменениях процессуального и материального права. Она четко прослеживается и в обсуждаемых ныне проектах УПК РФ.

Главные пороки социалистической законности — ее дегуманизация, и игнорирование личности, избирательность, нарушение требования всеобщности, выводящее из-под действия Закона целые социальные группы, должны быть преодолены в соответствии с идеологией правового государства. И тогда законность станет реальной гарантией подлинного правосудия и прав человека.

В ходе реформ меняется профессиональное правосознание и психология работников правоохранительных органов. Пусть постепенно, но вырабатывается привычка рассматривать требование неукоснительного соблюдения закона как гарантию прав личности и как гарантию правосудия. Законность, в соответствии с процессуальным законодательством — один из главных критериев правосудного приговора и решения по гражданскому спору.

Однако в последнее время и в теории и в законопроектной практике все явственнее просматриваются попытки дискредитировать принцип законности.

Делается это не только путем перенесения на него пороков «социалистической законности», но и путем противопоставления Закона праву. При этом право понимается не как совокупность фиксированных норм, определяющих правила поведения, а как некое интуитивное представление об идеальном правовом поле, формируемом под воздействием международных правовых актов, судебных прецедентов и — в последнюю очередь — национального законодательства. Последнее можно игнорировать если оно, по мнению правоприменителя, не вписывается в складывающееся представление. Распространению этой, отнюдь не новой идеи, немало способствовала формула ст. I Российской Декларации прав и свобод человека и гражданина (22 ноября 1991 г.) о преимущественном перед законами РСФСР действии «общепризнанных международных норм, относящихся к «правам человека».,

Авторы проекта УПК ГПУ при Президенте РФ пошли дальше, записав в статье о законности уголовного судопроизводства: «Дознаватель, следователь, прокурор, суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа общепризнанным принципам и нормам международного права, международному договору РФ…, принимает решение в соответствии с правовыми положениями, имеющими наибольшую юридическую силу». Речь здесь ведется уже не о правах человека, а о любой правовой норме.

Странная и безусловно нежизненная рекомендация для следователя, дознавателя и судьи по вопросам, в которых Министерство иностранных дел часто не в состоянии ориентироваться !

И еще один шаг сделан в том же проекте в направлении размывания принципа законности; закон предлагается применять не в строгом соответствии с его содержанием, а «в соответствии с собственным правопониманием».

Правопонимание — новый термин для УПК. Его разъяснение можно встретить в некоторых эйфорических статьях о суде присяжных, характерных для 1993 года: «суд профессионалов не может не следовать закону, присяжные могут, ибо их решение — отражение народного правосознания. Присяжные раздвигают горизонты милосердия до пределов, недоступных профессиональному судье…» ⁶⁵.

Автор, естественно, умалчивает, что «народное правосознание» в суде присяжных нередко оборачивается групповыми пристрастиями, а неограниченное милосердие к подсудимому чревато дополнительными издевательствами над жертвой преступления.

Субъективное правопонимание правоприменителя — опасный инструмент, особенно в руках небрежных, недобросовестных или некомпетентных судей, дознавателей, следователей.

Характеризуя современное понимание принципа законности, мы, наряду с изменением предмета защиты, отмечаем официальный отход от абсолютизации закона. Правоприменитель обрел свободу в оценке законодательных норм с позиции их конституционности. Устранена закрытость отечественной правовой системы от зарубежных систем права. Это выражается в признании составной частью отечественной правовой системы «общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» (ст. 15, ч. 4 Конституции РФ).

На вопрос, не означает ли это подрыв самой идеи единой для всех обязательной законности, трудно ответить однозначно. С одной стороны, обозначился вход России в единое правовое поле цивилизованных государств. С другой — явно наметился отказ от национальной самобытности, а в некоторых случаях — и суверенитета, о чем нетрудно судить, анализируя условия вхождения России в Совет Европы.

Требуют уточнения также понятия правоохранительной системы и системы уголовной юстиции. Вопрос, казалось бы, тривиальный. Однако ответы на него обретают все новые оттенки в связи с изменяющимися представлениями о роли суда.

В советский период отношение к суду по уголовным делам вполне укладывалось в оценку его как ординарной части уголовной юстиции, выполняющей функцию борьбы с преступностью наряду с органами предварительного расследования и прокуратуры. Критики суда видели в этом, иногда не без оснований, причину его предвзятости и обвинительного уклона. Однако попытки оторвать суд от системы уголовной юстиции приводят к крайностям, которые едва ли можно оправдать и с позиции отечественных традиций судопроизводства и с позиций здравого смысла.

Так, в отдельных проектах УПК РФ делаются попытки под предлогом расширения правового значения состязательности полностью освободить суд от обязанностей по участию в доказывании и установлении истины. Суд, разумеется, не должен рассматриваться как орган, ответственный за состояние борьбы с преступностью. Но и нельзя превращать его в равнодушного наблюдателя состязания сторон. Бесконтрольные состязания не всегда прокладывают дорогу к истине. А суду не должны быть безразличными ни состояние общественной нравственности, ни результаты преодоления преступности. Законный и справедливый приговор суда должен венчать труд органов расследования по разоблачению преступника и пресечению преступления. Воспитательно-профилактическое значение правосудного приговора не должно ставиться под сомнение. Независимость же суда, его самостоятельное место в ряду органов уголовной юстиции призваны повышать престиж и роль приговора.

Отсвет этих споров наложил свой отпечаток и на представление о месте суда в правоохранительной системе.

Гражданский процессуальный кодекс советского времени, пока еще действующий и ныне, на первое место в числе задач судопроизводства ставил охрану общественного строя, социалистической системы хозяйства и социалистической собственности (ст. 2 ГПК РСФСР). Ныне мы делаем акцент на судебную защиту прав и свобод каждого, что нашло отражение в ст. 46 действующей Конституции РФ. Но устраняет ли это правозащитную роль суда? Напротив. Если суд не защищает право и правду, то что же он защищает? И как в этой связи относиться к содержащемуся в Послании Президента Федеральному собранию РФ от 16 февраля 1995 г. утверждению, что суд к правоохранительным органам не относится. Печально, если составители Послания станут определять правовую политику Президента. Опасность такая есть, и мы это наблюдаем на законотворческой практике ГПУ при Президенте Российской Федерации.

В своих исследованиях мы исходим из непреложного постулата, что активная, отвечающая духу и букве закона деятельность правоохранительных органов, включая суд, способна оказывать существенное влияние не только на обеспечение прав личности, но и на состояние правового климата в обществе, формировать уважительное отношение к праву, укреплять режим законности, так необходимый для успеха экономических реформ и демократических преобразований в стране.

Примечания

1. Монтескье Ш. Избранные произведения. — М., 1955. — С. 318.

2. Кони А. Ф. Нравственные начала в уголовном процессе. Избранные произведения. — М., 1956. — С. 20.

3. Там же.

4. Чельцов-Бебутов М. А. Курс советского уголовно-процессуального права. — Т. I. — М., 1957. — С. 97.

5. Из книги Беко «Организация уголовной юстиции в главнейшие исторические эпохи». — СПб., 1867. — С. 22.

6. Философский энциклопедический словарь. — М., 1989. — С. 599.

7. Чельцов-Бебутов М. А. Указ. соч.; Нажимов В. П. Курс советского уголовного процесса. — Т. 1. — М., 1989. — С. 352–369, и др.

8. Евангелие от Луки, гл. 22.

9. Евангелие от Матфея, гл. 27.

10. Подробнее см.: Чельцов-Бебутов М. А. Курс советского уголовно-процессуального права. — М., 1957. — С. 628–644.

11. См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. Часть общая. — М., 1966. — С. 332–333.

12. Каролина. Ст. XXXIII. — Алма-Ата, 1967.

13. Гилберт Грин. Забытый враг — М., 1958. — С. 187.

14. Цитируется по книге «Правовая культура и вопросы правового воспитания». — М., 1974. — С. 201.

15. См.: Известия, 1993, 11 сент.

16. Кони А. Ф. Указ, соч. — С. 26

17. См. Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 36. — С. 163.

18. Можно было бы взять любой учебник о суде, прокуратуре и адвокатуре, любую статью о гражданском и уголовном судопроизводстве или прокурорском надзоре, чтобы убедиться в обильном цитировании высказываний Ленина, подкрепляющих авторские позиции. Здесь мы приведем перечень наиболее известных работ, посвященных ленинским идеям о суде.

    • Крыленко Н. В. Ленин о суде и уголовной политике. К десятилетию со дня смерти. — М., 1934.

    • Фарбер И. Е. В. И. Ленин о суде и правосудии // Ученые записки АОН при ЦК КПСС. — 1955. — Вып. 20.

    • Галкин Б. А. Вопросы суда и уголовного процесса в работах В. И. Ленина // Ученые записки ВЮЗИ. — Вып. 6. — М., 1958.

    • Ривлин А. Л. Учение Ленина о суде и правосудии // Радяньске право. — 1960. — № 2.

    • Рахунов Р. Д. В. И. Ленин о социалистической законности и советской прокуратуре // Вопросы криминалистики. — 1967. — №№ 6–7.

    • Радьков Ш. Р. Вопросы организации и деятельности советского суда в работах В. И. Ленина // Вопросы государства и права в трудах В. И. Ленина. — Душанбе, 1963.

    • Алексеев Н. С., Лукашевич В. З. Претворение ленинских идей в советском уголовном судопроизводстве. — Л., 1979.

19. Бойков А. Суд народный // Вестник Верховного суда СССР. — 1991. — № 1. — С. 32–34.

20. Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 44. — С. 398.

21. Там же.

22. Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 36. — С. 163.

23. Там же, С. 549.

24. Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 35. — С. 270.

25. Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 36. — С. 53.

26. Смирнов Л. Н. Ленинские идеи о суде и правосудии // Суд в СССР. — М., 1977. — С. 11.

27. Резолюция XIX Всесоюзной конференции КПСС // Коммунист. — 1988. — № 10. — С. 65.

28. Там же, С. 86.

29. Там же, С. 87.

30. Первоначальное отрицание презумпции невиновности опиралось на идею ниспровержения «буржуазных» принципов правосудия в связи с задачей создания права и суда «нового исторического типа». Это можно видеть в работах: Тадевосян В. С. К вопросу об установлении материальной истины в советском процессе // Сов. государство и право. — 1948. — № 6; Мокичев К. А. Прорыв ревизионистских извращений марксистско-ленинского учения о государстве и праве. — М., 1959; Голунский С. А. Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве Союза ССР и союзных республик. — М., 1959. — С. 131–135.