Файл: 761.doc

Гражданский иск родственников погибших, включавший помимо стоимости исчезнувших вещей также затраты на погребение, суд рассматривать не стал, предложив им обратиться за возмещением ущерба «в порядке гражданского судопроизводства».

Так были «раздвинуты горизонты гуманизма и милосердия» по делу братьев Мартыновых.

Еще более яркую иллюстрацию безразмерному гуманизму представляет решение присяжных Рязанского облсуда по делу Артюхова. Разбирательство по этому делу, проходившее с 22 по 28 марта 1994 г., красочно описано журналистом И. Цыкуновым в статье «Присяжное шоу для иностранцев».

Последуем за автором.

«Путь к месту предстоящей презентации был далек (от Москвы до Рязани около 200 км — А. Б.). Для приглашенных потребовался целый автобус. Компания оказалась очень респектабельной (примерно та же, что успела побывать в Саратове — А. Б.). Французские присяжные из Лиона, любопытствующие американцы, журналисты из газет и теле- и радиокомпаний, чиновный люд из Верховного суда, Генеральной прокуратуры, Минюста. И, конечно же, представители учреждения с гнетущей аббревиатурой ГПУ (Главного правового управления Президента РФ), которые и были организаторами предстоящего действа.

…Свободных мест не было. Конвоиры путались в частоколе микрофонов и видеокамер. Судью слепили софиты. Священник читал молитвы и изливал на собравшихся святую воду. Гомонили переводчики…

Столь повышенный интерес был вызван вовсе не масштабностью дела. Оно-то оказалось весьма заурядным. Подвыпивший тракторист удавил старика-соседа за четыре бутылки водки (потерпевший приторговывал водкой, но Артюхову почему-то отказал. — А. Б.) и для верности утопил труп убиенного в пруду. Таких историй по России тысячи» ³⁷.

На предварительном следствии Артюхов «написал явку с повинной». В суде от прежних показаний отказался, свидетели, включая и тех, кто с Артюховым топил труп в пруду, меняли показания и к концу заявили, что ничего не помнят (пили вместе с Артюховым после убийства). Протокол осмотра места происшествия не был принят в качестве доказательства из-за формальных нарушений.

«При обычном суде с народными заседателями, — резонно замечает автор, — дело было бы отправлено на дополнительное расследование или «дотянуто» самим судом. Промах-то действительно формальный.

…Мало того, известно, что обвиняемый ранее был уже судим за аналогичное преступление (за разбойное нападение, сопряженное с умышленным убийством и хулиганство. — А. Б.). Но это обстоятельство не было известно присяжным, ибо информацию о бывших судимостях обвиняемого им раскрывать не дозволяется».

Большинством голосов присяжные признали Артюхова невиновным «по недостаточности доказательств» ³⁸.

«Довелось услышать и конфиденциальное, — продолжает автор. — Рязанские судебные власти согласились стать для ГПУ подопытными кроликами в надежде выскрести что-нибудь из государства. Мы вам суд присяжных, вы нам — новое здание областному суду, дворец екатерининской эпохи. Сделка состоялась».

Таким образом, труп есть, убийство налицо, виновного нет. А ведь дело происходило в деревне, где каждый на виду и днем и ночью. Надо специально разваливать обвинение, чтобы придти к такому результату. Восторженные почитатели суда присяжных, прибавив к статистике еще один оправдательный приговор, видят в этой ситуации движение к правовому государству, — права человека превыше всего? Но ведь в этой радужной картине можно разглядеть и нечто другое, — безнаказанность преступника, глумление над его жертвой, безответственное отношение некоторых профессиональных участников процесса к своему служебному долгу, преднамеренную дискредитацию материалов предварительного следствия под удобным прикрытием немотивированного вердикта.

Хочется думать, что эти издержки есть следствие первых робких шагов в освоении новой формы правосудия: смущает общественное внимание, непривычна мантия, возложенная на слабые плечи служителей российской Фемиды. К тому же единичные случаи из судебной практики, конечно же, не могут быть основанием для принципиальных выводов, — требуется более обширный опыт применения новой формы судопроизводства. Такой опыт постепенно накапливается.

По достоянию 1 января 1995 г. в суд присяжных поступило 379 уголовных дел в отношении 400 человек. Из них рассмотрено 173 дела, т. е. 40% от поступивших. 20% лиц от числа преданных суду были оправданы (44 лица). Кассационная палата Верховного суда РФ по состоянию на 1 ноября 1994 г. рассмотрела 36 дел на 47 человек, отменив приговоры в отношении 12 осужденных.

Обобщив складывающуюся практику. Пленум Верховного Суда РФ 20 декабря 1994 г. принял постановление «О некоторых вопросах применения судами уголовно-процессуальных норм, регламентирующих производство в суде присяжных», в котором подробнейшим образом прокомментировал ключевые нормы Закона о суде присяжных, отметив наиболее типичные ошибки их применения.

Юридическая печать однозначно оценивает ситуацию, связанную с резким скачком процента оправдательных приговоров (от привычного в последние годы 1% до 20%), видя причину в крайне низком уровне предварительного следствия. Разумеется, оно не ухудшилось вдруг, с введением суда присяжных, просто щадящие оценки его результатов прежним судом сменились более жесткими оценками со стороны суда присяжных. Повысились «стандарты доказанности», более непримиримым стало отношение суда к процессуальным нарушениям при собирании доказательств, к ущемлению прав и интересов личности дознавателями и следователями. Изменилась психология судей, которые на материалы предварительного следствия стали смотреть более отстраненно и критически, освобождаясь от прежней сопричастности к решению общих для правоохранительной системы задач борьбы с преступностью.

Все это так. Но есть и другая сторона проблемы. Едва ли можно добиться существенного повышения качества предварительного следствия только путем наращивания критики и скрупулезно-злорадного использования всех его формальных пробелов и просчетов с целью разваливания уголовных дел. Ведь от ответственности при этом уходят чаще всего отнюдь не добродетельные граждане. Высокая требовательность к следователю должна сочетаться с мерами по формированию профессионально компетентного их корпуса, с обеспечением следователям нормальных условий работы с посильной для среднего человека служебной нагрузкой и интенсивностью труда, приносящего удовлетворение и морально поощряемого обществом. Пока этого нет, рост требовательности не стимулирует качество, а ведет к утрате кадров. Что мы и наблюдаем в последние годы.

Уж не призываем ли мы суд к тому, подумает иной читатель, чтобы закрыть глаза на нарушение прав человека органами предварительного следствия с учетом их бедственного положения. Вовсе нет. Есть, однако, необходимость привлечь внимание к одной очень важной особенности отечественной процессуальной системы, организованной в виде ряда сменяющих друг друга стадий от возбуждения дела, его расследования, судебного рассмотрения, вплоть до стадии исполнения приговора. Каждая последующая стадия является контрольной по отношению с предшествующей и содержит компенсационные механизмы для устранения недостатков и пробелов в процессуальной деятельности предшествующих стадий.

Вот это последнее обстоятельство стали или забывать или сознательно игнорировать в ходе реформ 1991–1995 гг. Отсюда и произросла идея суда — пассивного наблюдателя, безразличного к правовым и социальным последствиям своей деятельности, которая сводится к критически-равнодушной оценке результатов чужих усилий по доказыванию. Идея эта легла на благодатную почву, удобренную заклинаниями о беспристрастности судей и тайных стремлениях их к экономии душевных и физических затрат.

Так, в стадии предания суду (ныне — этап подготовительных действий судьи к судебному заседанию) суд (ныне — судья) направляет дело для дополнительного расследования в случае неполноты произведенного дознания или предварительного следствия, которая не может быть восполнена в судебном заседании (ст. 232, п. 1 УПК РСФСР). Это же правило относится и к судебному разбирательству (ст. 258 УПК). В судебном разбирательстве председательствующий «принимает все предусмотренные настоящим Кодексом меры к всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств дела и установлению истины…» (ст. 243). В контрольных судебных инстанциях суд проверяет законность и обоснованность приговоров по имеющимся в деле и дополнительно представленным материалам, он не связан доводами жалоб и протестов и проверяет дело в полном объеме, в отношении всех осужденных, в том числе и тех, которые жалоб не подали (ст. ст. 332 и 380 УПК РСФСР). Такова компенсационная роль процессуальных стадий, определявшая высокую степень ответственности и активности суда, как участника доказывания, обеспечения истинности и законности приговора на протяжении всей истории советского и нынешнего российского правосудия. Можно ли на основании этого сделать вывод о том, что суд выполнял не свойственную ему функцию? Думается, можно, но только в одном случае, — если эта функция обеспечения истины и справедливости деформировалась в сторону обвинительного уклона, что, несомненно, нередко наблюдалось. Но освобождение суда от обвинительного уклона не должно механически влечь и снижение его активности. Это пагубно для нашего отечественного правосудия при слабом и плохо организованном предварительном следствии. Эту задачу можно и нужно иметь в виду как отдаленную перспективу идеально организованной правоохранительной деятельности. Ныне же реализация такой задачи выглядит как безответственное забегание вперед, как прекраснодушие, не считающееся с реальностью и здравым смыслом. Но именно на этот путь стали авторы закона о суде присяжных, а затем и правоприменители — судьи. Более того, Верховный Суд России, вопреки своим прежним позициям, явно опережая законодателя, спешит уведомить засомневавшихся судей о том, что теперь они свободны от обязанностей доказывания. Ведь ст. 429 УПК, разъясняя значение состязательности в суде присяжных, не содержит прямого ответа на этот вопрос. «Суд, — сказано в этой статье, — сохраняя объективность и беспристрастность, создает необходимые условия для всестороннего и полного исследования доказательств». Под созданием условий можно понимать и активные действия суда по участию в исследовании доказательств, представленных сторонами, и по привлечению новых доказательств. Тем более, что Закон о суде присяжных не отменил общих правил уголовного судопроизводства (ст. 420), а лишь ограничил действие тех из них, которые вступают в противоречие с новым Законом.

Пленум же Верховного Суда в п. 15 упомянутого постановления записал: «Судам следует иметь в виду, что в отличие от общих правил уголовного судопроизводства суд присяжных не обязан по собственной инициативе собирать новые доказательства (подчеркнуто нами — А. Б.), выявлять как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства».

Конечно, ст. 429 УПК позволяет сделать и такой вывод, хотя из закона он вытекает отнюдь не однозначно. Дальнейшее же изложение укрепляет судей в мысли, что они вообще не вправе привлекать и исследовать доказательства без ходатайства о том сторон (за исключением трех случаев, связанных с применением ст. 446, ч. 2, 455, ч. 1 и ст. 79 УПК РФ) ³⁹.

Ранее Пленум Верховного Суда РФ занимал иную позицию. В его постановлении «Об обеспечении всесторонности, полноты и объективности рассмотрения судами уголовных дел» от 21 апреля 1987 в обновленной редакции от 21 декабря 1993 г. сказано: «Обратить внимание судов на особое значение стадии судебного разбирательства в выполнении требований ст. 20 УПК РСФСР о всестороннем, полном и объективном исследовании обстоятельств дела. Судом должны быть приняты все предусмотренные законом меры к непосредственному, тщательному и активному исследованию доказательств в судебном заседании, в том числе проверке полноты и всесторонности проведенного расследования, выявлению и устранению его пробелов» (подчеркнуто нами — А. Б.). К активности в исследовании доказательств призываются народные заседатели, прокурор, подсудимый, защитник, а также потерпевший, гражданский истец, гражданский ответчик и их представители, представители общественных организаций и трудовых коллективов. При этом суд должен «максимально способствовать их участию в исследовании доказательств в целях установления истины по делу» (из п. 8 и 5) ⁴⁰.

Эти указания высшего судебного органа России не случайны — они основаны на действующем и поныне уголовно-процессуальном законодательстве и их можно встретить во многих решениях по конкретным уголовным делам как Верховного Суда РФ, так и Верховного Суда Союза ССР, формировавшего уголовную политику и направлявшего судебную практику огромной страны до ее распада.

Особенно остро Пленумом Верховного Суда РФ были поставлены эти вопросы при оценке случаев необоснованного обращения дел к доследованию при обнаружении неполноты расследования.

«При выявлении неполноты дознания или предварительного следствия суд обязан в силу ст. 20 и 70 УПК РСФСР принять необходимые меры к ее восполнению, в том числе путем проверки обстоятельств, имеющих существенное значение для дела, но неполно выясненных органами дознания или предварительного следствия, а также исследовать новые обстоятельства, о которых стало известно в ходе судебного разбирательства» (пункт 3 Постановления). Верховный суд разъясняет также, что следует понимать под невосполнимой в суде неполнотой доказательств. Это случаи, когда «требуется проведение следственно-розыскных действий, связанных с отысканием новых доказательств или установлением других лиц, причастных к совершению преступления, либо производство следственных действий в другой местности или в значительном объеме» (пункт 2. Постановления) ⁴¹.

Итак, мы являемся свидетелями коренного пересмотра Верховным судом собственных позиций. Разумеется, на это его подтолкнули и законодатель и некоторые идеологи реформ. Но и заметное опережение законодателя тоже налицо, что характеризует собственные позиции высшего судебного органа страны. Нужно ли было так торопиться, тем более что Закон о суде присяжных предусматривает новый порядок рассмотрения крайне ограниченного числа дел в нескольких регионах. Для тысяч других судов России ст. 20 УПК пока еще не отменена, да и основанные на ней модернизированные в 1993 г. соответствующие постановления Пленума того же Верховного Суда пока им не дезавуированы.

Таким же опережением законодателя является и расширительное толкование Пленумом п. 6 ч. 1 ст. 446 УПК, где сказано, что с участием присяжных заседателей не исследуются обстоятельства, связанные с прежней судимостью подсудимого и признанием его особо опасным рецидивистом. Эта процессуальная новелла является сама по себе весьма спорной, ибо она отсекает так называемые улики поведения, возможность идентификации преступника «по почерку», а также обоснованно решать вопрос присяжными о снисхождении и особом снисхождении к подсудимому (ст. 449).

Пленум в этой связи сделал еще один шаг, уводящий суд от законности и справедливости, указав в п. 16: «…по смыслу закона и с учетом компетентности присяжных заседателей с их участием не должны также исследоваться данные, характеризующие личность подсудимого (характеристики, справки о состоянии здоровья, медицинское заключение о нуждаемости подсудимого в принудительном лечении от алкоголизма или наркомании и т. п.)».

Итак, богине правосудия в принудительном порядке завязывают глаза, осталось заткнуть уши. Что из этого получается? Вспомним дело убийцы-рецидивиста Артюхова, оправданного судом присяжных в Рязани. Ведь именно в силу этих ухищрений «мудрого законодателя», доводимых до логической крайности Верховным Судом, он, Артюхов, предстал перед присяжными в облике безупречного гражданина и мужичка-остроумца, потешавшего участников процесса в течение нескольких дней.

Вместе с законом о суде присяжных появились новые формальные основания для отмены обоснованных по сути приговоров: присутствие запасных заседателей в совещательной комнате, нахождение присяжных заседателей в ходе разбирательства дела не на отведенном, а на иных местах, пребывание в совещательной комнате менее 3-х часов при отсутствии единоличного решения и многое другое ⁴².

Все это напоминает бескомпромиссное правило древних юристов: пусть гибнет мир, но торжествует юстиция!

Обоснованный и безупречный по сути приговор приносится в жертву ради устранения формальных промахов, а ведь он дорого обошелся и казне и людям! Можно оправдать это стремлением к торжеству буквы закона, процессуальной формы как основы подлинного правосудия. Но иногда не худо ограничить вакханалию формализма здравым смыслом ⁴³.