Файл: Кабир (1440, Varanasi, Jaunpur, India 1518, Maghar) Грантхавали (Собрание).doc

Воззрения упоминавшегося выше Рамануджи оказали огромное влияние на развитие именно народного этического сознания в средневековой Индии. Это объясняется не только доступностью основных идей мыслителя, отсутствием эзотеризма в его требованиях к обыкновенному человеку, но и демократической, антикастовой направленностью религиозного учения.

Учение Рамануджи воспринял и развил индийский философ и проповедник Рамананда (1400-1470). Переселившись на север страны, он организовал религиозную общину "Рамананда-сампрадай", куда имели доступ все желающие, не исключая женщин. Рамананда учил, что все люди – индус или мусульманин, мужчина или женщина, пария или аристократ – достойны уважения и любви перед лицом единого Господа. Свое учение Рамананда распространял повсюду от юга до севера Индии – это придало новый импульс движению бхакти по всей стране.

Поэты-бхакты Южной, а потом и северной Индии переходят на диалекты и народные языки, ставшие впоследствии национальными языками. Демократизация литературы неминуемо влекла за собой и демократизацию самого учения. Его все чаще начинали проповедовать представители не только брахманских, но и низших каст, основываясь не на традиционном авторитете, а на личном почитании. Среди них был Кабир – ткач, Раи Дас – сапожник, Нанак – торговец, Дхана – крестьянин из касты шудров и другие. В основе проповедуемого ими бхакти лежала возможность спасения путем любви и преданности Богу, которая противопоставлялась догме "джняны" – "знания" ортодоксального индуизма.

В этот же период (XV-XVI век) получает распространение и учение ниргун-бхакти, т. е. любовь к невоплощенному Богу – Абсолюту. Поэзия ниргун-бхакти примыкает к поэзии индийских суфиев и связана с учением религиозных сект натхов, сиддхов и тантрических буддистов, среди которых господствовала идея поклонения абстрактному Божеству, включающая отрицание внешней обрядности и ритуала.

Идея любви к Богу также нашла свое яркое проявление в суфийской поэзии XV-XVI вв. – в литературах урду, пенджабской, синдхи, кашмирской, персоязычной и др. Ортодоксальный ислам рассматривал связь души (духа) и Бога как отношения слуги и господина, и поэтому в основе религиозной этики лежала идея почитания, подчинения адепта божеству. Но поэты-суфии, провозгласив единство души человека с душой Господа, заменили категорию почитания аллегорической любовью противоположных полов: мужчины и женщины. В свою очередь, и исламский пантеизм оказал воздействие на поэзию бхакти. Таким образом, поэзия суфиев и бхактов развивалась и взаимообогащалась, и уже к XV в. формируется синтез индусских и мусульманских традиций, идей бхакти и суфизма. Подобное слияние двух различных традиций наблюдалось по преимуществу в демократической, близкой к народной, литературе идейно не связанной с ортодоксальным индуизмом и исламом. Эстетическое приобщение человека к миру божественному духовно поднимало человека средневековой Индии, заставляло его задуматься над смыслом бытия, своего места и назначения на земле.

---

Поэзия ниргун-бхакти, вобравшая в себя гуманистические идеи философии веданты, демократическую идеологию сект сиддхов и натхов, идеи мистической любви суфизма, – явление глубоко народное, и в то же время синкретическое по своей сути.

Духовным центром ниргун-бхакти стал Бенарес (Каши), священный центр индуизма на берегу Ганги. Именно там, по преданию, жил и творил Кабир.

---

Глава II.
Легенды о жизни Кабира

Имя Кабира связано со множеством легенд. Согласно индуистской традиции (1), Кабир был сыном вдовы брахмана, которая, чтобы скрыть позор, бросила его на берегу Ганги, где его нашли ткач-мусульманин Ниру и его жена Нима. Они-то и взяли к себе на воспитание мальчика – будущего известного поэта. Существуют и другие версии, дающие совершенно удивительные и сверхъестественные сведения о его рождении. Однако имена Кабира и Рамананда всегда в них упоминаются рядом. Так, одно из преданий гласит.

Говорят, что однажды гуру Рамананд, проходя мимо озера Лахар Талаб (на окраине Бенареса), увидел странное сияние, исходящее от поверхности воды. Рамананд изрек, что такое сияние может исходить лишь от ребенка, которому суждено стать великим сантом (т. е. святым). Мусульманская чета ткачей – Ниру и Нима, пришедшие на берег озера, увидели прекрасного малыша, плававшего на листе лотоса. После некоторых сомнений они решили усыновить младенца, так как сами были бездетны. Ребенок изрек, что он послан семейству ткачей из-за благих деяний доброго Ниму в предшествующей жизни, и сам он явился в мир, дабы еще раз попытаться спасти человечество от нескончаемых страданий иллюзорного бытия – круга сансары.

А может быть, все случилось иначе, как сообщает другая легенда, основанная на мусульманской традиции (2). Один брахман привел к Рамананде свою дочь-вдову, и великий сант, несмотря на ее вдовство, предрек ей рождение сына. Вскоре у брахманки родился прекрасный мальчик, и она, боясь позора, отнесла младенца на берег озера Лахар Талаб и оставила его там. Проходившие мимо Нима и Ниру взяли подкидыша на воспитание. Чтобы наречь ребенка, они пригласили кадия (мусульманского богослова). Кади открыл Коран и нашел там сразу четыре имени: Кабир, Акбар, Кибра и Кибулия, все они означают "великий" и служат только для прославления величия Господа. Кади казалось невероятным назвать сына бедняков-ткачей таким возвышенным именем. Он стал перелистывать Откровение в поисках иного имени, но, увы, везде он читал: Кабир, Акбар, Кибра и Кибулия. Ниру, приемный отец ребенка, был очень смущен, но мальчик утешил родителя, сказав, что происходит не от грешной плоти, а от света божественного. Существуют легенды о том, как уже в юности Кабир снова встретился с Раманандой. Учитель обычно спускался к Гангу до восхода солнца, чтобы помолиться и совершить омовение. Кабир знал об этом и искал подходящего случая встретить Рамананду. Однажды с раннего утра он лег на одну из ступеней спуска к реке в ожидании Рамананды. Когда Рамананда спускался, он наткнулся на распростертое тело Кабира, не заметив его в темноте. Учитель в испуге вскрикнул: "Рам! Рам!". Гуру таким образом освятил его божественным именем. Так Кабир стал учеником Рамананды.

---

Кабир был достойным учеником и вскоре сам достиг просветления и смог проповедовать истину. Тема истинного учителя занимает едва ли не центральное место в творчестве поэта, который на собственном опыте познал, как много значит порой одно слово мудрого гуру. Недаром в его сборнике "Кабир грантхавали" специальный раздел "О Божественном учителе" (вполне в согласии с традицией и его собственным мироощущением) начинается следующими словами: "Кто может быть тебе родней, чем истинный гуру? Ни один дар не сравнится с духовной чистотой!" (1.1). Далее он говорит о решающем повороте в его жизни, связанном с учителем-наставником в вере:

Я шел путем, [gредложенным] людьми и Ведами.
[Но] впереди встретился [мне] истинный гуру и дал
[мне] в руки светильник.

[Истинный гуру] дал светильник [знания], наполненный
маслом [любви], фитиль которого никогда не сгорит

(1.11 и 1.12).

Кабир не стал, как его учитель, странствующим вероучителем, он пытался претворить свои идеалы любви в повседневную жизнь.

Согласно преданию, у Кабира было двое детей – Камал и Камали, мальчик и девочка. Легенда гласит, что однажды Кабир вместе с шейхом Такки сидел на берегу Ганги. Вдруг он увидел тело мертвого ребенка, плывущее по реке. Кабир вытащил ребенка и оживил его. Шейх был ошеломлен и сказал: "Ты совершил сегодня камал (чудо)". На что Кабир ответил: "Что ж, пусть дитя носит имя Камал".

В тридцать лет Кабир женился второй раз. Согласно легенде, однажды в лесу он набрел на хижину бедного аскета и встретил там молодую девушку. Девушка спросила у незнакомца, как его зовут, какой он касты и какого вероисповедания. На все вопросы Кабир отвечал кратко: Кабир. Девушка была изумлена ответом и вежливо предложила Кабиру сесть. Тем временем в хижину забрели несколько садху (3), и хозяйка принялась угощать всех молоком. Однако Кабир не притронулся к молоку, cказав, что сейчас придет еще один святой. Такое благородство поразило девушку, и она поведала Кабиру, что ее спас бедный садху, вытащив из реки завернутой в одеяло, почему она и получила имя Лои, что означает "одеяло". Кабир полюбил Лои, и она стала его второй женой.

Но и Лои было трудно жить с Кабиром, который почти все свое добро раздавал людям. Обычно в доме поэта собиралось множество отшельников, они беседовали о Боге, о предназначении человека и цели его жизни на земле, и Лои видела только, что они едят их скудный хлеб, и, с ее точки зрения, эти бритоголовые (4) не только лишали ее общества любимого мужа, но и "выстригали" достаток из их дома. Однако, несмотря на домашние трудности и бедность, Лои, подобно многим индийским женщинам, чтила своего мужа и слушалась его во всем.

---

Однажды Кабир попросил Лои приготовить угощение для святых, которые в очередной раз должны были навестить его. Но в доме, на беду, не было ни денег, ни провизии. Тогда Кабир послал Лои к бакалейщику попросить еды в долг. Бакалейщик же, очарованный красотой молодой женщины, пообещал дать ей вдоволь продуктов, если она останется у него на ночь. Лои вернулась домой и все рассказала мужу. Кабир велел ей согласиться на условия бакалейщика. Провизия была доставлена, и Лои накормила святых отменными кушаньями. Кабир сдержал слово: ночью, в ужасный ливень, он завернул жену в одеяло, взвалил ее на плечи и понес торговцу. Когда бакалейщик увидел Лои сухой, он спросил: "Каким образом тебе удалось пройти по улице в такой жуткий ливень, не намочив одежды?" Лои рассказала, что муж ее Кабир сам принес ее в дом торговцу, накинув на нее одеяло, и сдержал тем самым данное слово. Бакалейщик был смущен и бросился в ноги Кабиру, вымаливая прощение. Таков был этот поэт и проповедник, удивлявший и восхищавший окружавших его людей.

Разумеется, такой человек, как Кабир, не мог спокойно жить и проповедовать. Он был обречен на преследования властителей и клевету завистников. Однажды к султану Снкандару Лоди явилась толпа врагов Кабира – и мусульман, и хинду. Они шли средь бела дня с пылающими факелами и кричали, что все царство пребывает во мраке из-за гнусной проповеди Кабира, который не уважает ни одной из религий и сам полагает себя Брахманом и Великим Учителем. Разгневанный султан призвал Кабира, но тот не спешил предстать пред грозные очи владыки, заявляя, что для него Государь – один лишь Рама. Когда наконец поэт был доставлен во дворец, Сикандар Лоди спросил его: "Отчего не боишься ты моего гнева, почему не пришел по первому зову?" – "Я смотрел чудный спектакль", – отвечал ему Кабир. "И что же ты видел?" "Я видел часть мира сквозь игольное ушко, чрез которое прошли тысячи верблюдов и слонов". "Ты лжешь!" – воскликнул разгневанный султан. "Знаешь ли, Владыка, – отвечал Кабир, – как велико расстояние между землей и раем? Знаешь ли ты, о Шах, сколько живых существ разгуливает по этим просторам? И меж тем все они отражаются в глазах Верного. Разве глаз санта не похож на игольное ушко?" Сикандар Лоди, сраженный мудростью поэта, отпустил его с миром.

Однако шейх Такки, придворный султана, был раздосадован успехами Кабира при дворе и не переставал оговаривать поэта перед своим властителем. Он утверждал, что бенаресский

---