Файл: 761.doc

Уголовное дело возбуждается (ст. 112 УПК) при наличии повода и оснований, предусмотренных ст. 108 УПК. Копия постановления о возбуждении уголовного дела, вынесенного следователем или органом дознания, немедленно направляется прокурору (ст. 112) для контроля.

Только после этого могут производиться следственные действия по собиранию доказательств (ст. 109, ч. 2 УПК).

Постановление о привлечении в качестве обвиняемого выносится значительно позже, после проведения совокупности следственных действий, обеспечивших накопление достаточных доказательств для предъявления мотивированного, конкретного и детализированного обвинения (ст. ст. 143, 144 УПК).

Таким образом, п. 3 ст. 16 3акона о статусе судей в РФ (особый порядок возбуждения уголовного дела под контролем квалификационной коллегии судей) выходит за пределы ст. 122 Конституции, противоречит ей.

2. Он противоречит также тенденциям современного и дореволюционного отечественного законодательства; реальным возможностям квалификационной коллегии судей, а также здравому смыслу и задачам борьбы с преступностью.

За три года до обсуждаемого Закона был принят Закон о статусе судей в СССР (4 августа 1990 г.). В статье о неприкосновенности судей (6) содержались гарантии от необоснованного привлечения к уголовной ответственности и необоснованности ареста. Возбуждение же уголовного дела ставилось под контроль Прокурора Республики или Генпрокурора СССР и органа, избравшего судью (но не органа судейского сообщества, каковым является квалификационная коллегия).

Тогда много говорилось о чрезмерности этой последней гарантии. И в Законе о Конституционном Суде 1991 г. (ст. 17) и в действующим Законе о КС 1994 г. (ст. 15) вопрос о возбуждении уголовного дела или отдавался на усмотрение Генпрокурора (1991 г.) или не затрагивался вообще (1994 г.).

Это при том, что Закон о статусе судей в РФ (ст. 2) подчеркивает единство статуса судей в РФ, различающихся только полномочиями и компетенцией (см. редакцию ст. 2 Закона о статусе судей в РФ от 19 мая 1995 г.).

В дореволюционной России Устав уголовного судопроизводства 1864 г. предусматривал особый порядок возложения ответственности на «должностных лиц судебного ведомства» за преступления по должности — только в части предания суду (судей) — по постановлению Кассационного департамента Сената (то же касалось, кстати, и прокуроров).

Реальные возможности квалификационной коллегии ничтожны.

Квалификационная коллегия не процессуальный орган и не вправе проверять и оценивать доказательства и самих доказательств на этом этапе нет.

С точки зрения здравого смысла и логики — мы попадаем в порочный круг: возбуждение уголовного дела невозможно, так как не собраны доказательства; доказательства не собраны, так как не возбуждено дело.

3. Более спорным является вопрос о конституционности других гарантий судейской неприкосновенности: п. 4 ст. 16 «Судья не может быть привлечен к уголовной ответственности, заключен под стражу, подвергнут приводу без согласия соответствующей квалификационной коллегии судей и санкции Генерального прокурора России. Эта норма не противоречит ст. 122 Конституции, но сама ст. 122 Конституции и п. 4 ст. 16 Закона о статусе судей нуждаются в толковании и оценке с позиции ст. 55, ч. 3, ибо расширение судейского иммунитета в случаях, когда есть жертва судейского произвола и злоупотреблений, ведет к ограничению права этой жертвы — в частности — права на судебную защиту, установленного ст. 46, ч. 1 Конституции РФ. Жертва преступления, совершенного судьей, причинившего ей физический, материальный или нравственный ущерб, вправе в соответствии с Конституцией искать судебную защиту.

Ст. 55, ч. 3 Конституции в этой связи устанавливает: права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ Конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

Принесение интересов рядового гражданина в жертву принципу судейской неприкосновенности — тот ли это случай, который имеет в виду ст. 55 ч. 3 Конституции? Позволю себе на этот вопрос ответить отрицательно, хотя такой ответ, видимо, не устроит ни судебную, ни законодательную власть.

Практика показала, что и депутатский корпус, и судейское сообщество явно заняли позицию обороны от сограждан, которых они призваны защищать.

Нужно ли говорить, что такое заключение эксперта не устраивало ни органы судейского сообщества, ни депутатский корпус, представители которых были активными участниками судебного разбирательства.

В начале заседания КС в зале прозвучала реплика, которую не стоило бы здесь приводить, если бы не характер и мотивы принятого решения: «Судебная власть сама решает свои проблемы». Намек на корпоративные интересы, связывающие Конституционный Суд, можно бы расценить как оскорбительный, если бы… Если бы мы не прочитали в его решении по этому спору следующие хитроумные доводы в подтверждение конституционности ч. 3 ст. 16 Закона о статусе судей в РФ:

«Установленный пунктом 3 статьи 16 Закона Российской Федерации «О статусе судей в Российской Федерации» усложненный порядок возбуждения уголовного дела в отношении судьи выступает лишь в качестве процессуального механизма и способа обеспечения независимости судей (подчёркнуто нами — А. Б.) и не означает освобождения их от уголовной ответственности»:

Но ведь речь-то как раз и шла о том, что этот механизм делает судью практически неприкасаемым. КС утешает далее жалобщиков тем, что они могут жаловаться и далее — в Высшую квалификационную коллегию судей и даже в суд в порядке ст. 46 Конституции РФ ⁶³.

Но ведь речь-то как раз и шла о том, что жалобщики, даже заручившись поддержкой Генерального прокурора РФ, не в состоянии пробить эту стену судейской самообороны.

Впрочем, такое решение КС по поводу судейской неприкосновенности едва ли кого удивило, ибо перед этим КС принял не менее остроумное решение по вопросу депутатского иммунитета: даже и в том случае, когда депутат совершает преступление, не связанное с выполнением им служебных обязанностей (т. е. сугубо общеуголовное деяние), прокуратура не сможет передать дело на депутата в суд без согласия соответствующей палаты Федерального Собрания ⁶⁴.

Гипертрофированный иммунитет судьи, как и депутата, поощряющий безнаказанность и безответственность его носителя, — явление социально вредное, порожденное, кажется, только в России периода «демократических» преобразований.

Правда, Парламентская Ассамблея Совета Европы в Заключении № 193 (1996 г.) по заявке России на вступление в Совет Европы предлагает России подписать и в течение одного года ратифицировать Генеральное Соглашение о привилегиях и иммунитетах, касающихся представителей членов Совета Европы (от 2 сентября 1949 г. с последующими дополнениями). Однако этот иммунитет не безусловен, и чтобы понять это, приведем выдержку из ст. XI Генерального Соглашения Совета Европы.

«Привилегии и иммунитеты представляются представителям членов не для личной выгоды отдельных лиц, а для того, чтобы обеспечить независимое выполнение ими своих функций, связанных с работой Комитета министров. Поэтому член Организации не только имеет право, но и обязан отказаться от иммунитета своего представителя в каждом случае, когда по мнению члена Организации, иммунитет препятствует отправлению правосудия, и этот отказ может быть произведен без ущерба для цели, с которой иммунитет был предоставлен» (подчеркнуто нами. — А. Б.).

В России ситуация иная, — и органы судейского сообщества, и депутатский корпус Государственной Думы превращают иммунитет в средство защиты от закона, нанося тем очевидный ущерб репутации представляемых ими ветвей государственной власти и самому принципу единой для всех законности.

Тяготение к чрезвычайным мерам

Все чаще приходится слышать о том, что наша судебная реформа приближается к тупиковой ситуации. То, что уже сделано, кажется недостаточно эффективным для изменения правового климата в обществе, а то, что предстоит сделать — совершенствование судебной системы, создание надежного следственного аппарата, кадровое обеспечение правоохранительных органов, повышение эффективности борьбы с преступностью —

требует экономических вложений, выходящих за пределы возможностей бюджета.

Преступность, между тем, угрожающе растет и требует незамедлительного реагирования со стороны государства. «Действенность государственной власти во многом определяется тем, как она борется с преступностью» ⁶⁵, — вынужден был заявить Президент, хотя заявление такого рода ставит под угрозу престиж возглавляемой им исполнительной власти.

Осознание того, что «масштабы и темпы роста преступности сделали ее одним из основных факторов, препятствующих осуществлению социальной реформы» ⁶⁶, — заставляет критически отнестись к той системе приоритетов преобразований, которые были изначально всецело ориентированы на формирование правового государства.

Судебная реформа под флагом обеспечения прав человека может быть последовательной и успешной в условиях если не процветающего, то, хотя бы, стабильного общества, стабильного в политическом, экономическом, социальном плане. Пока этого нет, зигзаги в области реформ неизбежны.

Думается, прежде всего экономические трудности делают такими робкими и непоследовательными шаги по введению суда присяжных, уже несколько лет провозглашенного на конституционном уровне. Та же причина препятствует обеспечению состязательности в судопроизводстве — нет нужного числа обвинителей и защитников. Отсюда же проистекает и идея ограничения коллегиальности в уголовном и гражданском судопроизводстве, отказ от стадии предания суду, расширение упрощенного порядка досудебной подготовки материалов в протокольной форме.

Пафос профессорского негодования по поводу отказа от ряда процессуальных гарантий (на пути к правовому государству!) понятен. Но если его наложить на социально-экономическую ситуацию переходного периода, он может оказаться несколько чрезмерным.

В Заключительных и переходных положениях Конституции РФ есть и такой пункт: «До приведения уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации в соответствие с положениями настоящей Конституции сохраняется прежний порядок ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении преступлений» (п. 6, ч. 2). Здесь как бы содержится намек на то, что реализация ст. 22 Конституции, устанавливающей применение указанных мер посудебному решению, требует разработанного процессуального механизма. Но дело, конечно же, не в этом. И после принятия нового УПК РФ, его реализация в этой части окажется затруднительной или невозможной, пока не будут созданы необходимые кадровые (штатные) условия в судах для выполнения этой задачи.

Готовя проект УПК, мы уже думаем о том, что его следует оснастить, как и Конституцию, разделом о переходных положениях, откладывающих введение в жизнь новых демократических гарантий, — не в силу нашей злонамеренности, а по необходимости.

Эти рассуждения подводят нас к взвешенной оценке некоторых ограничений применения конституционных норм и президентских акций в области уголовного судопроизводства, воспринимающихся как антиконституционные. Однозначность и бескомпромиссность оценок, уместная в академических дискуссиях, не всегда оказывается приемлемой в реальных жизненных условиях.

Такова проблема юридической оценки Указа Президента «О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности» от 14 июня 1994 года.

По своему характеру Указ является акцией чрезвычайной.

Во-первых, потому, что он принят Президентом с существенным превышением его конституционных полномочий. Во-вторых, потому, что он ограничивает или отменяет действие ряда процессуальных институтов, предусматривающих гарантии прав личности.

Президент РФ, как глава государства, гарант Конституции РФ, прав и свобод человека и гражданина (ст. 80 Конституции), оказывает существенное влияние на формирование правовой системы. Он вносит законопроекты в Государственную Думу, подписывает и обнародует федеральные законы (ст. 84), активно влияет на законотворческий процесс (ст. 107), издает указы и распоряжения, обязательные для исполнения на всей территории Российской Федерации (ст. 90).

И все же нормотворчество Президента не подменяет и не ограничивает функцию Федерального Собрания — представительного и законодательного органа РФ. «Указы и распоряжения Президента РФ не должны противоречить Конституции РФ и федеральным законам» (ст. 90 ч. 3 Конституций). УПК РФ — Федеральный закон и изменения в него может вносить только Парламент, но не Президент.

Это было одним из оснований критики Указа от 14 июня 1994 года. Второе основание, не менее существенное, связано с опасениями произвола и незаконных репрессий с учетом его конкретных нормативных новелл. Так, Указ допустил проведение экспертизы при возбуждения уголовного дела, с признанием за ее результатами значения доказательств. Обвиняемый (подозреваемый) и защитник лишались таким образом, права влиять на характер вопросов, поставленных следователем перед экспертом, принимать участие в обеспечении эксперта необходимой информацией и т. д.

Указ предписал «активно использовать данные оперативно-розыскной деятельности, признавая их в установленном порядке доказательствами по уголовным делам данной категории». Так был осуществлен демарш в доказательственное право и условия доказывания — одну из деликатнейших сторон процессуальной деятельности.

Было исключено применение мер пресечения, не связанных с лишением свободы — ориентация исключительно на арест, с увеличением срока задержания до 30 суток. Предписано проверять имущественное и финансовое положение «не только данного лица, но и его родственников или проживающих с ним в течение последних пяти лет других лиц» и проч.

Критика Указа в печати была массированной, но не долгой. Критики понимали, очевидно, что качественно изменившаяся преступность требует адекватных мер реагирования.

Правда, была высказана надежда на то, что судебная власть может не только взять под контроль применение Указа, но и ограничить его действие, исходя из того, что он противоречит Конституции РФ, Федеральному закону и ущемляет права личности.