Файл: 761.doc

К тому же пока остается в силе ст. 345 УПК РСФСР о существенных нарушениях уголовно-процессуального закона, влекущих отмену приговора. Таковыми признаются не любые нарушения процессуальных норм, а те из них, «которые путем лишения или стеснения гарантированных законом прав участников процесса при рассмотрении дела или иным путем помешали суду всесторонне разобрать дело и повлияли или могли повлиять на постановление законного и обоснованного приговора».

Наблюдения за развитием практики суда присяжных в 1995 году также не вселяют оптимизма. За 9 месяцев 1995 г. судами присяжных было рассмотрено 229 дел на 425 лиц, — почти вдвое больше, чем в 1994 году. Обращено к доследованию 28,2% от числа дел, подлежавших рассмотрению судом присяжных. Вынесено 14,6% оправдательных приговоров. В их числе отмечаются и явно незаконные случаи оправдания ⁴⁴, и формализм в решении вопроса о допустимости доказательств, влекущий к развалу обвинения. По-прежнему, весьма высок процент отмены приговоров кассационной палатой Верховного Суда РФ (28% от 114 рассмотренных дел).

Научные сотрудники Института проблем укрепления законности и правопорядка, осуществляющие наблюдение за работой суда присяжных ⁴⁵, обращают внимание, как это было и в 1994 г., на серьезные недостатки законодательной регламентации их деятельности. Авторы подчеркивают, что к исключению доказательств из судебного разбирательства должны вести лишь существенные нарушения уголовно-процессуального законодательства, к которым следует отнести нарушения в процессе собирания доказательств конституционных прав граждан, а также несоблюдение иных уголовно-процессуальных норм, порождающих неустранимые сомнения в достоверности этих доказательств.

Однако законодатель нетороплив, а Пленум Верховного Суда РФ, как мы видели, придерживается других установок.

Действует ли Конституция РФ?

Закон о суде присяжных и порядок его введения сопряжены с нарушением ряда конституционных принципов.

Конституция РФ в ст. 19 провозглашает один из важнейших демократических принципов — равенство всех перед Законом и судом. В Конституции также записано: обвиняемый в совершении преступления имеет право на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей (ст. 47).

Кажется эти нормы воплотили в себе основной довод сторонников суда присяжных: обвиняемый может отказаться от этой формы правосудия, но он на равных со всеми должен иметь право выбора. Однако ни равенства, ни выбора здесь нет, а если есть, то не для всех. Суд присяжных вводится только по делам о некоторых тяжких преступлениях, для остальных обвиняемых — единоличный судья, как правило.

Но это — не единственное нарушение законодателем принципа равенства граждан перед Законом и судом. Реформаторы пошли по пути деления граждан России на две группы в зависимости от места проживания и места привлечения к ответственности: одни достойны суда присяжных, другие — нет, ибо суд присяжных введен лишь в нескольких областях России.

Ст. 46 Конституции гарантирует каждому судебную защиту его прав и свобод. Надо полагать, что в число каждых попадает не только обвиняемый, но и жертва преступления — потерпевший. Подтверждение тому — ст. 52 Конституции.

Закон о суде присяжных к потерпевшему не проявил должного внимания. Ст. 430 содержит, правда, упоминание о потерпевшем, но оно и невразумительно и противоречиво. «В случае полного или частичного отказа прокурора от обвинения на предварительном слушании судья прекращает дело полностью или в соответствующей части. Отказ прокурора от обвинения в стадии судебного разбирательства при отсутствии возражений со стороны потерпевшего влечет прекращение дела полностью или в соответствующей части…».

Здесь возникают два вопроса: может ли потерпевший возражать против прекращения дела на предварительном слушании (где он вправе тоже участвовать — ст. 432) и (каковы последствия его возражений в том и другом случае.

Логичным было бы решение о предоставлении потерпевшему в этих случаях права самому и с помощью представителя поддерживать обвинение, что, разумеется, повлекло бы необходимость обсуждения организационных вопросов (объявление перерыва в судебном заседании для подготовки к обвинению и пр.) и вопросов денежных компенсаций по оплате представителя. Все эти вопросы не решены в Законе, уклонился от их обсуждения и Пленум Верховного Суда РФ.

Появилось неожиданное осложнение, связанное с применением смертной казни.

Конституция предусмотрела, что смертная казнь впредь до ее отмены может применяться «за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей» (ст. 20).

Но ведь суд присяжных введен только в 9 регионах, а Конституция действует на территории всей Российской Федерации.

Возник вопрос: могут ли суды других регионов, где не введен суд присяжных, применять смертную казнь, и являются ли законными уже вынесенные ими приговоры, вступившие в противоречие с Конституцией? Идут жаркие споры среди ученых и практиков. Голоса разбились, аргументы и той и другой сторон убедительны, а решения нет. Хотя вопрос не шуточный — речь идет о жизни и смерти тысяч обвиняемых.

Таковы правовые тупики, в которые заводят нас недальновидные реформаторы. Нетрудно прогнозировать возможность нарастания таких тупиков, дискредитирующих судебную реформу и новое, нарождающееся законодательство России.

Вопрос о причинах столь низкого уровня законотворческой работы сложен, — это тема для самостоятельного разговора. Главная из них видится в отсутствии отлаженного механизма подготовки законопроектов, в засилье в этом деле группировок односторонней ориентации, в самоуверенно-монополистической позиции некоторых подразделений ГПУ, отчетливо проявлявшейся в 1993–1995 годы.

Верховный Суд России, обобщая практику суда присяжных за 1994 г., а также те областные суды, которые эту практику формировали, должны были видеть противоречия между предложенным им законом и Конституцией. Существует правовой механизм проверки конституционности принимаемых судами законов и их отдельных норм (ст. 125, ч. 4 Конституции).

Однако суды общей юрисдикции не воспользовались этой возможностью, что не может не подрывать доверия к ним.

А пока практика суда присяжных продолжает обогащаться новыми, поучительными примерами.

Ивановским областным судом с участием присяжных заседателей был оправдан Кулаков С. В. по ст. 102, п. п. «а» и «е» и ст. 117, ч. 3 УК.

Кулакову было предъявлено обвинение в том, что он в ночь на 2 августа 1993 г., будучи пьяным, явился в дом гр. Железнова, нанес Железнову по голове удар случайно подвернувшимся колуном, от чего Железнов скончался; пытался изнасиловать родственницу Железнова, похитил 4 художественных шкатулки, а затем учинил хулиганские действия в доме Еремина.

Кулаков изобличался показаниями потерпевшей Хусточки, ее матери, брата, соседей. Так, Хусточка утверждала, что пьяный Кулаков набросился на нее в доме Железнова и пытался ее душить. Было ли это покушением на изнасилование, она утверждать не могла. Мать показала, что, проснувшись от шума, она увидела Кулакова с колуном в руках, а затем увидела в другой комнате убитого отца.

Пропавшие из дома шкатулки были обнаружены на чердаке бани рядом с домом Железнова, на одной из них зафиксирован отпечаток пальца Кулакова.

Сам Кулаков не оспаривал того, что ночью был в доме Железнова, но находился в сильной степени опьянения и ничего не помнит.

Показаниями ряда односельчан было подтверждено, что в ночь на 2 августа Кулаков ходил по домам пьяный, хулиганил.

В одних из показаний Кулакова на предварительном следствии содержалось утверждение, что он в одной руке держал четыре шкатулки, а в другой — колун, которым нанес удар Железнову. Эти показания родили идею эксперимента, о проведении которого ходатайствовал прокурор. Экспериментом, естественно, была поставлена под сомнение возможность убийства со столь занятыми руками.

Недоверие к обвинению усиливалось и позицией прокурора, пытавшегося отстаивать покушение на изнасилование, исходя только из факта нападения Кулакова на потерпевшую.

Нагромождение этих нелепостей привело к оправдательному вердикту по основным обвинениям.

Формально присяжные были, видимо, правы, воспользовавшись беспомощностью обвинителя. Но в рамки здравого смысла такое решение, как справедливое и законное, не укладывалось. Публичный интерес, заключенный в принципе неотвратимости ответственности за преступление, не был обеспечен. Конституционное право потерпевших на судебную защиту было попрано.

Можно, конечно, утешаться тем, что судебные ошибки неизбежны, что они на протяжении всей истории человечества сопровождают правосудие. Но здесь ошибка была очевидна, а для ее исправления Закон о суде присяжных не давал никаких шансов.

Председательствовавший по делу судья, — по отзывам, квалифицированный юрист, — мог бы распустить коллегию присяжных и направить дело на новое рассмотрение в ином составе суда, если бы речь шла о незаконном обвинительном вердикте. Вердикт же о невиновности подсудимого обязателен для председательствующего и влечет постановление им оправдательного приговора (ст. 459).

До принятия закона о суде присяжных обязательным требованием к приговору было требование законности, обоснованности, мотивированности (ст. 301 УПК). Теперь эти критерии оценки приговора сняты, гарантии, обеспечивавшие такой приговор, устранены. Оно и понятно: вместо профессионального суда создается суд улицы, хотя и здравый смысл и исторический опыт указывают на целесообразность движения в противоположную сторону — от суда толпы к суду профессионалов, от всеобщей безответственности, к ответственным и авторитетным решениям.

В журнале «Российская юстиция», судья С. Мельников, критически оценивая и сам институт суда присяжных и закон о нем, пишет: «Не стану отрицать наличие произвола профессиональных судей. Однако эти случаи, как правило редки, легко выявляемы и последствия их устранимы… Судья-профессионал при всей своей огромной (действительно, огромной!) власти не имеет права выносить немотивированные решения» ⁴⁶.

Редакция журнала не удержалась от язвительно-снобисткого комментария: «Мы долго сомневались: а стоит ли вообще знакомить вас с мнением районного судьи Семена Мельникова о суде присяжных?» Оно, дескать, чрезмерно эмоционально и слабо аргументировано. то ли дело мнение редактора журнала Руднева, который, используя свое положение, успел опубликовать десяток априорно восторженных панегириков и в адрес суда присяжных и в адрес его творцов из ГПУ.

Ошибку вердикта по делу Кулакова не могут исправить и вышестоящие суды. Ни ст. 465 об особенностях производства в кассационной палате, ни ст. 466 о пересмотре в порядке надзора приговоров и постановлений суда присяжных не содержат такого основания отмены оправдательного вердикта и основанного на нем приговора, как несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела. Традиционная для отечественной процессуальной системы статья 344 УПК, обязывающая кассационную и надзорную инстанции проверять выводы обжалуемого приговора по существу в свете имеющихся в деле материалов на суд присяжных не распространяется.

Сомнительно, что такой уход от здравого смысла можно рассматривать как положительное достижение судебной реформы.

Впрочем, наши новые идеологи, копирующие западные образцы для России, могут быть довольны: по уровню нелепых и безответственных решений наш суд, кажется, догоняет Америку. Не будем подкреплять этот тезис ссылкой на известные разоблачения американской Фемиды в книгах американских же ученых и публицистов — таких, как И. Коллисон, Г. Картрайт, В. Фокс, Л. Уайнреб, Эдвин Шур и др. Сошлемся на дело, которое в 1995 г. было на слуху у всего мира, — дело Симпсона), обвинявшегося в убийстве своей жены и ее любовника. В прошлом звезда футбола и киноактер Симпсон, по признанию американской прессы, добился оправдательного вердикта с помощью больших денег, сколотив блестящую команду адвокатов из 12 человек и подобрав с их помощью соответствующих присяжных. Чернокожего Симпсона судило жюри присяжных из девяти черных, одного испаноязычного и двух белых. В такой ситуации, отмечает пресса, если бы подсудимый был белым, он был бы осужден ⁴⁷.

С такого рода вердиктами отечественные присяжные справляться уже научились. Но стимул для соревнования с Америкой остался. Этот стимул — большие деньги, с которыми сопряжено «правосудие» по-американски.

На адвокатов Симпсон затратил три миллиона долларов. Но он окупил эти расходы, заработав только на книге «Я хочу сказать вам…» 14 миллионов.

Государство же деньги налогоплательщиков не вернет, а израсходовали судебные власти втрое больше, нежели подсудимый. Только на содержание присяжных и оплату их труда ушло 3 миллиона долларов.

Правда, служители Фемиды не в накладе: главный обвинитель Кларк за свою будущую книгу об этом процессе уже получил аванс 4 миллиона долларов, прокурор Дарден — 1,2 млн. долл. Присяжные продавали свои интервью за десятки тысяч долларов.

«Взялись за перья свидетели обвинения и защиты, репортеры, освещавшие процесс. Готовятся съемки фильмов и телесериалов. Цирк продолжается…».

Глава VII. Судьба процессуальных гарантий

Конституция РФ и уголовно-процессуальное законодательство о правовых гарантиях

Если судебная реформа проводится во имя ограждения правосудия от бюрократического произвола государственной машины, если в центре реформы идея защиты прав человека и торжества справедливости, то наращивание гарантий прав участников судебного процесса — одно из главных ее направлений. Это понятно не только юристу. Вспомним, как шла обработка общественного сознания с принятием каждой советской Конституции: доказывалось, что права граждан, перечисленные в ней, реально гарантированы. Правда, гарантии на поверку оказывались фиктивными, но понимал это не каждый.

В пору судебно-правовых реформ проблема гарантий приобретает исключительную остроту. Они становятся критерием оценки подлинных намерений законодателя, позволяя отделить от настоящих правовых актов акты популистско-агитационного значения. Первые создают прочную основу правовой системы. Вторые расцвечивают правовую ткань лозунгами и декларациями, делая ее красивой, но непригодной для употребления. Норма права или то, что выдается за нее, превращается в лозунг, если за ней не стоят социально-экономические, политические, правовые гарантии. Лозунги в правовой системе далеко не безобидны. Они ложь выдают за действительность, намерения за реальные меры.