Файл: 761.doc

В. В годы, предшествующие нынешним демократическим преобразованиям, гарантии сохранения государственной тайны лежали вне процессуального законодательства.

Органы госбезопасности оформляли так называемый допуск к секретной работе на отдельных судей, адвокатов, прокуроров. Подбирались и народные заседатели «с допуском». Оформлению допуска предшествовала негласная проверка лица, что в условиях демократии едва ли будет приветствоваться с позиции защиты прав человека. Существовали до последнего времени специальные суды при режимных предприятиях и специальные коллегии адвокатов. Их легитимность была сомнительной (законодательство о судоустройстве и адвокатуре не предусматривало таких образований) и потому скрывалась наряду с государственной тайной.

Любопытно, что и предложенные на сегодня проекты УПК РФ, расширив понятие охраняемой законом тайны (государственной, военной, коммерческой и иной) не предусмотрели новых, действенных процессуальных гарантий ее обеспечения.

Видимо, решение КС может указать на эти недостатки действующего уголовно-процессуального законодательства и предложенных проектов УПК РФ.

Г. Попытка принудительной замены адвоката по делу Г. и другим аналогичным делам на адвоката «с допуском» не решает проблему охраны государственной тайны в судопроизводстве.

Рассматриваемая проблема имеет более широкое значение и относится, как нетрудно заметить, не только к адвокату. В делах, содержащих сведения, составляющие государственную тайну, могут участвовать потерпевший и его представитель. По групповому делу могут участвовать обвиняемые, которым эти сведения известны не были. УПК не предусматривает ни возможность отстранения их от участия в деле, ни ограничений их права на ознакомление с делом и исследование доказательств.

С распространением суда присяжных несомненно возникает вопрос: как быть с присяжными заседателями. Ведь обеспечить участие 14-ти заседателей, имеющих допуск, невозможно, да и отбор их по этому признаку недопустим. Кстати, Закон от 16 июля 1993 г., которым введен суд присяжных, такого основания для исключения гражданина из списка присяжных заседателей, как отсутствие «допуска» не предусматривает (ст. 80).

Д. Уголовное судопроизводство не может регулироваться законом, не включенным в правовую ткань УПК.

В соответствии с ч. 1 ст. 1 действующего УПК «порядок производства по уголовным делам на территории РСФСР определяется Основами уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик и издаваемыми в соответствии с ними другими законами Союза ССР и уголовно-процессуальным кодексом РСФСР».

Правда, ныне эта мысль оспаривается, ибо в ходу утверждение и о прямом действии Конституции РФ, и о действии общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ, непосредственно определяющих порядок производства по уголовным делам ⁴⁹. Но ведь в Конституции и международных пактах положения чаще всего носят характер общих принципов и для реализации нуждаются в правовом механизме, определяемом отраслевыми законами.

То, что обращено к законодателю, недопустимо навязывать правоприменителю, если мы не отказываемся от принципа единой законности в стране, если мы не ищем сознательно способов разрушения национальной правовой системы и наращивания правового нигилизма.

Тем более нельзя согласиться с признанием за такими законодательными актами, как законы о государственной тайне, об оперативно-розыскной деятельности и т. п., значения «актов прямого действия» в сфере уголовно-процессуальных правоотношений. Законодатель обязан, как это всегда было, принимая такие законы и видя их связь с процессуальными правилами, вносить одновременно соответствующие изменения в УПК, либо так формулировать нормы, чтобы они действующему УПК не противоречили.

Если принять иную точку зрения и согласиться с распространением действия Закона РФ «О государственной тайне» на уголовное судопроизводство (ст. 1 этого Закона объявляет его обязательным для всех ветвей власти, в том числе и судебной), то в этом случае придется признать, что он не дополняет систему процессуальных гарантий охраны государственной тайны.

Указание ст. 5 этого Закона на то, что органы судебной власти «обеспечивают в ходе рассмотрения указанных дел защиту государственной тайны», не предлагает правового механизма такого обеспечения и, что тоже важно, не упоминает о соответствующей обязанности органов прокуратуры и расследования. Тайна, таким образом, может быть безнаказанно разглашена до поступления дела в суд.

Ст. 21 Закона определяет порядок допуска к ней должностных лиц и граждан. Этот порядок связан с существенными ограничениям прав «допускаемого».

И здесь возникает весьма сложный вопрос о пределах действия ст. 55, ч. 3 Конституции РФ о возможности ограничения прав и свобод человека. На него, как представляется, ответ следует искать в ст. 56, ч. 3 Конституции, не допускающей ограничения важных для наших рассуждений прав, предусмотренных ст. ст. 48 и 24 Конституции даже в условиях чрезвычайного положения.

По имеющимся в нашем распоряжении данным, в странах Запада (США, Франция) ограничений права на защиту по мотивам защиты государственной тайны не существует. В ФРГ в 1974 г. был принят закон, согласно которому по делам о политических преступлениях защитник должен быть исключен из процесса, если его участие создавало бы угрозу безопасности ФРГ. Здесь речь идет о защите государственной тайны, причем вывод о благонадежности защитника основывается на данных, собираемых негласно органами госбезопасности. Такой вариант для нас неприемлем, ибо Конституция РФ (ст. 24, ч. 1) не допускает сбор информации о частной жизни лица без его согласия.

Как и во многих других случаях тупиковых правовых ситуаций, создаваемых Конституцией РФ, возникает мысль о необходимости ее совершенствования путем внесения поправок и дополнений. Но ст. ст. 134–137 делают этот процесс практически бесперспективным.

Е. Элементарным решением вопроса охраны государственной тайны, казалось бы, является предупреждение участников процесса о недопустимости ее разглашения и об ответственности по ст. 283 УК ⁵⁰. Но здесь возникают новые сложности.

Дело в том, что ст. 283 УК РФ предусматривает уголовную ответственность специального субъекта, каковым является лишь лицо, которому гостайна была доверена по службе или работе.

С натяжкой можно утверждать, что этим лицом может быть адвокат и предупредить его об ответственности по этой статье. А как быть с непрофессиональными защитниками (ст. 47, ч. 4 УПК), законными представителями и близкими родственниками обвиняемого (ст. 34, п. 8, 9 УПК), потерпевшим, гражданским истцом и ответчиком и их представителями, наконец, как быть с обвиняемыми, не имевшими допуска к гостайне, свидетелями, экспертами, специалистами, заседателями?

Изложенное позволило сформулировать следующие выводы.

1. Обжалованные в Конституционный Суд решения Военного Суда Московского военного округа и Главной военной прокуратуры об отстранении адвокатов из процесса под предлогом отсутствия у них «допуска» к ознакомлению с документами, содержащими сведения, подпадающие под понятие государственной тайны, не имеют законного обоснования и сопряжены с ущемлением права обвиняемого на защиту.

2. Действующее уголовно-процессуальное законодательство (и подготовленные проекты УПК РФ) не содержит реальных правовых гарантий охраны государственной, военной, коммерческой и другой тайны.

Попытка распространить на уголовно-процессуальные правоотношения нормы административного права теоретически несостоятельна и практически бесполезна, ибо эти законы (в частности, Закон об охране государственной тайны) также не содержат правового механизма защиты в условиях уголовного судопроизводства охраняемой законом государственной тайны. Попытки эти к тому же вступают в противоречие с положениями Конституции РФ и международными пактами о правах человека.

3. Может быть признано приемлемым предупреждение участвующего в судопроизводстве адвоката (независимо от наличия допуска) о недопустимости разглашения государственной тайны и об уголовной ответственности за такое разглашение, но это не решает всего комплекса возникших вопросов ⁵¹.

В приведенном заключении наиболее уязвимой является мысль о том, что УПК, отвечающий требованиям Конституции, должен быть признан единственным правовым актом, определяющим порядок производства по уголовным делам.

Отстаивая ее, мы опираемся не только на многолетнюю традицию отечественного уголовного судопроизводства, но и на идею единой законности и правовой определенности, отвечающей конституционному принципу равенства всех перед законом и судом. Выше уже приводились примеры отступления от этого принципа, ведущие к дестабилизации правовой системы, к созданию правовых льгот для отдельных социальных слоев, к разложению правового сознания. Эти примеры в ходе судебных реформ, к сожалению, множатся. И некоторые из них ведут к размыванию процессуальной системы, что не может и не должно иметь оправдания.

Так, за пределами УПК и Конституции, создаются дополнительные процессуальные гарантии, которые законодатель не спешит вводить в УПК, может быть в силу их сомнительности. Но их неукоснительное соблюдение обеспечивается заинтересованными органами и лицами.

Например, в Законе, не имеющем, казалось бы, к УПК прямого отношения, записано не вытекающее из Конституции правило: «Кандидат после регистрации не может быть привлечен без согласия прокурора (соответственно уровню выборов) к уголовной ответственности, арестован или подвергнут мерам административного взыскания, налагаемым в судебном порядке» ⁵². В УПК и даже в проектах УПК РФ такой нормы нет, как нет и норм об особом порядке привлечения к уголовной и административной ответственности депутатов, судей и некоторых других категорий должностных лиц.

Наряду с созданием квази-гарантий и гарантий-льгот для избранных, отмечается и противоположный процесс — процесс отказа от традиционных, давно ставших привычными для правоприменителя процессуальных гарантий.

Многие акты судебной реформы стали на этот неблагодарный путь разрушения системы процессуальных гарантий, внося элементы субъективизма и непредсказуемости в процессуальную деятельность. Это мы отчетливо увидели на примере ущербного закона о суде присяжных. Увидим ниже и на других примерах, в отдельности кажущихся случайными неудачными решениями частных вопросов судопроизводства, а на деле составляющих определенную тенденцию. Не хочется думать, что в этой тенденции проявляется кем-то запрограммированная линия на движение в противоположную сторону от декларированного правового государства. Но и поверить в случайные ошибки профессионально малокомпетентных законотворцев трудно. Они ведь окружены специалистами высокого класса, расходы на советников не считаются. Достаточно было и предупредительной критики.

Комитет Конституционного надзора СССР в своем решении от 3 апреля 1991 г. записал в назидание законодателю: «Снижение ранее установленного уровня обеспечения конституционных прав и свобод, хотя бы некоторых категорий граждан, не согласуется с положениями ст. 39 Конституции СССР … международно-правовыми обязательствами СССР и потому недопустимо».

Речь шла об обеспечении права обвиняемого на защиту, т. е. о процессуальных гарантиях.

Комитет просуществовал менее двух лет (апрель 1990 г. — декабрь 1991 г.). Но одно это решение, если бы даже не было других, обеспечит ему добрую славу в истории отечественного правотворчества.

Может быть творцы Конституции помнили еще эту рекомендацию Комитета, формулируя ст. 52, ч. 2: «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина». Жаль, что эта хорошая норма не обременена указаниями на гарантии прав и свобод. Ведь сказать, что права и свободы человека и гражданина неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения (ст. 17, ч. 2 Конституции), или что они «являются непосредственно действующими» (ст. 18) еще не значит обеспечить их действие реально, защитить их от произвола властей или попрания преступными посягательствами.

Может быть, требования такого рода к Основному закону страны являются чрезмерными. Ведь механизм реализации права и общеправовые принципы не одно и то же. Потому вернемся к уголовно-процессуальной материи, к соответствующим Указам Президента РФ и законодательным актам судебной реформы, ее достижениям и недостаткам.

От независимости суда к бесконтрольности судей

Толковые словари русского языка утверждают, что реформ отрицательных не бывает. Так, Советский энциклопедический словарь (М., 1980) к реформам относит преобразование, изменение, переустройство какой-либо стороны общественной жизни, социальной структуры обычно более или менее прогрессивного характера. Словарь русского языка С. И. Ожегова (М., 1953) более категоричен: реформа есть преобразование, изменение чего-нибудь с целью улучшения. Для Владимира Даля слово «реформа», видимо, не было достаточно актуальным, он использует слово «реформация» в его буквальном латинском значении как преобразование, преимущественно с религиозным оттенком ⁵³.

Будем ориентироваться на современных, более искушенных в дефинициях авторов и признаем, что реформы со знаком минус — это и не реформы вовсе, а скорее — контрреформы, решения реакционного характера, препятствующие прогрессивному развитию общества или института, обращающие их вспять от достигнутого.

Именно таких решений за короткое время судебных реформ в Российской Федерации (1991–1996 гг.) накопилось немало. Говорить о них на фоне успехов кажется не очень уместным, ибо это как бы снижает эйфорию от торжества демократических преобразований. Но необходима. Законодатель обязан быть достаточно проницательным, чтобы прогнозировать не только сиюминутные, но и отдаленные результаты своих мер. И если он не всегда демонстрирует это качество под влиянием политической или экономической конъюнктуры, групповых интересов, явного или скрытого лоббирования — это не только его беда, это беда общества, иногда на многие годы. Наука не всегда в состоянии упредить принятие неудачных законов, часто потому, что к ней плохо прислушиваются, иногда потому, что не те ученые и не так, как надо, ее представляют. Однако науке принадлежит последнее слово в оценке сущего и никто этого ее права ограничить не может. Разумеется, — в демократическом обществе, не посылающем ученых ни на костер, ни в учреждения «прославленного» ГУЛАГа.

Судебная реформа начиналась с создания системы правовых и социальных гарантий независимости суда. И в этом направлении многое сделано.

Независимость судей, пожалуй, одно из важнейших условий подлинного правосудия. Без него не может быть ни всестороннего и объективного исследования обстоятельств дела, ни справедливого решения. Да и сама цель судебного познания — установление истины — едва ли возможна как ориентир деятельности профессиональных участников процесса без подлинной независимости судей. Она неизбежно уступает место другим целям, далеким от имманентных задач судопроизводства. Это — элементарная мысль и она выше была проиллюстрирована нами.