Файл: Кабир (1440, Varanasi, Jaunpur, India 1518, Maghar) Грантхавали (Собрание).doc

Принимая концепцию Богя как абстрактной субстанции, Кабир отвергает имена божеств, которых воспевали сиддхи и натхи, – Шиву и Шакти. Лексика поэта, относящаяся к имени Божества, характеризуется свободным чередованием и разнообразием терминологии разных школ и религиозно-философских учений. Так, синонимами имени Бога у него служат обращения к Вишну: Рам, Хари, Гобинд, Кешав, Мурари и т. п. Богу как Высшей действительности он дает имена, заимствованные из ислама, например: Аллах, Кхуда (Кувва), Рахим, Эмир, Пир. Другие имена восходят к традициям веданты: это Алакх, Ниракар, Ниргун, Анант, Брахман, Тат, Атма, Пуруш, Ап, Кевал, Сар. В качестве прочих имен используются Гъян ("Мудрость"), Пура ("Полнота"), Ек ("Единство"), Сат ("Истина"), Амрит ("Бессмертие"), Джьёти ("Свет"), Ниранджан ("Чистота") и Сатгуру ("Совершенный гуру") – два последних из традиции натхов.

Если в традиции хатха-йога эти понятия трактуются каксостояние, то у Кабира они являются синонимами Бога. Но каким бы именем ни нарек поэт своего Бога, для него Он всегда остается Единственным, непознаваемым, присутствующим в любой частице сущего. Идея любви к Богу, являющаяся стержнем мистических мотивов в поэзии Кабира, – это любовь отца к сыну, матери к ребенку, супруги к своему возлюбленному. Бог обитает в душе каждого человека, независимо от касты и веры, – все равны перед Ним. В своей поэзии Кабир показывает необходимую, с его точки зрения, модель поведения для верующего, цель которого – соединение с Божеством. Следование бхакти – единственный и верный путь к этой цели, – неустанно утверждает Кабир. Но поэт-бхакт постоянно подчеркивает трудности этого пути, ибо обязательное условие бхакти – отказ от мирских страстей – доступен не каждому. Постоянное поминание и прославление имени Бога устами и в сердце своем – вот проявление любви к Богу.

Опираясь на поэтическую традицию натхов и сиддхов, Кабир разработал свою систему образов, свой язык "кода" – "сандхья бхаша" [81, 96]. Ученые по-разному трактуют тайный смысл слова "сандхья". Одни предлагают толковать его как "сумерки", т. е. намек на истинный смысл бытия, колеблющийся между светом и тенью. Другие толкуют слово "сандхья" как "символ". Истоки жанра "языка тайны", языка символов и намеков – стихов-перевертышей, стихов-парадоксов, загадок " следует искать в недрах народного языка, в фольклоре [68; 81; 96]. Шуточные и забавные на первый взгляд стихи Кабира вводят нас в непростой мир религиозно-философских символов и ассоциаций поэта. В стихах-небылицах, как в зеркале, отражается несправедливый и уродливый мир железного века Кали. Кабир, умело используя возможности жанра, стремился к эмоциональности и емкости своих произведений, широко привлекая традиционные и новаторские изобразительные средства. Разнообразие приемов и образная сила аргументации отвечали проповедническим целям, которые стояли перед Кабиром, но, помимо того, свидетельствуют о его незаурядном поэтическом таланте. В отличие от «темных» и непонятных образов и символов йоги натхов и сиддхов Кабир использовал в качестве символов обыкновенные, повседневные предметы, которые сопутствовал людям в их каждодневной жизни. Таким образом, самые сложные и глубокие религиозные и духовные идеи становились для человека близкими и узнаваемыми. Для выражения гаммы чувств и эмоций Кабир умело использует образы животного и растительного мира Индии.

---

Любовь Господа к человеку – любовь коровы к своему теленку; преданность адепта Раме – привязанность собаки к своему хозяину; объятый гордыней дух – бешеный слон; душа, находящаяся в иллюзорном мире бытия, – олень, лань; душа истинного бхакта – лебедь, дерево сандала; заблудший человек – глупая цапля, сухое бревно; невежда, не обладающий знанием о Господе, – мотылек, летящий на пламя светильника; добродетельный человек – пчела; разделенность душ человека и божественной – птицы чатрик и чакви; разлука с Рамой – змея; лотос – Рама; символ гордыни – бамбук и пальма; горчичное зерно, муравей – обозначение мизерности и т. д.

Наряду с собственно индийскими образами флоры и фауны поэт использует символы, пришедшие из персидской, суфийской поэзии. Необычайно в этом плане содружество розы и пчелы: "тело – цветок розы, душа – пчела». Повадки и привычки животных, качества, которыми обладают различные растения, служат для поэта благодатным материалом для отображения тончайших человеческих эмоций и чувств.

Чтобы передать бренность человеческого существования, особенности духовного мира, поисков и интересов человека, Кабир часто ссылается на атрибуты различных профессий, бытовавших в средневековой Индии. Многие образы поэта ассоциируются с его собственной профессией: ткачество, окраска, кткани, полотно. Истинная любовь к Всевышнему – дорогое полотно. Мысль о том, что человек сам вершит свою судьбу-карму (в широком ее понимании), подкрепляется образом нити, которую прядут на веретене. Нерадивость грешника и его невежество – это загрязненная ткань. В изречениях Кабира содержатся намеки на торговлю вразнос, ростовщичество, наказание должника, попавшего в бедственное положение и не отдавшего свой долг вовремя. Все это превращается в символы регистрации высшими силами всех поступков, совершаемых человеком в течение жизни, на основе которых решается его дальнейшая судьба, согласно мусульманской и индуистской традициям. Благая деятельность истинного гуру – духовного наставника, который дает своему ученику подлинное знание истины и ведет к спасению, ассоциируется с трудом шлифовальщика и кузнеца. С простым каменщиком и состоятельным купцом связан у Кабира образ Всевышнего, который, согласно религиозно-философской концепции Кабира, является создателем микро и макрокосмоса. Любящий бхакт соотносится с образом ювелира, знатока драгоценностей, с тонким ювелирным делом.

---

Следующая цепочка символов связана с воинской доблестью, владением холодным оружием. Истинный гуру – воитель, лучник, метнувший в своего ученика слово-наставление, метафорически передается Кабиром словом "стрела". Труднодоступный путь любви к Раме сравнивается в поэзии Кабира с острым лезвием, а достичь его можно с помощью меча. В ряде изречений истинный бхакт является олицетворением смелого, отважного воина-героя, который сражается на поле брани мирской жизни со своими страстями и привязанностями. В этом плане интересен и своеобразен образ сати – верной жены, которая, овдовев, заживо предает себя огню и ее хоронят вместе мужем.

Разбойники с большой дороги, мелкие воришки, негодяи, мошенники, обманщики и всякого рода преступники ассоциируются у Кабира с дурными человеческими страстями, покорение которых необходимо для бхакта, чтобы достичь желаемого единения с Божеством. Здесь религиозные воззрения Ka6ира тесно смыкаются с этическими проблемами духовного очищения индивидуума и тем самым создания гармоничного и идеального общества.

Игра в кости, проституция, процветающая на "открытом базаре", соотносится с майей – мирским бытием. Все это отображается поэтом в особой, характерной только ему манере – саркастической, резкой, беспощадной и в то же время с глубокой горечью и сожалением.

Широко представлены Кабиром образы и символы, связанные с различными реалиями человеческой жизни, домашнего обихода, близкими и знакомыми ему с детства. Так, для обозначения идеи бренности и преходящего характера земного бытия поэтом обыгрываются различные качества сосуда из глины. Кабир не осуждает мирскую жизнь и не проповедует полный аскетизм и бездействие, как того требовало учение йогов секты натхов. Напротив, поэт призывает познавать Бога в труде: "Чисты [помыслами], кто работает; не трудясь, не станешь чистым. [Но] те люди уничтожают себя, которые в мирских делах не размышляют о Боге" (12.21).

Поэт рассматривает рождение человека как исключительно благоприятный случай, который более не повторится, поэтому в этой жизни человек обязан творить добро путем любви к Богу, чтобы прервать цепь перерождений, несущих с собой неизбежное горе и страдание: "Не просто родиться человеком – не станешь им в новом рождении. Так плод, созрев, падает на землю [и] не может снова прорасти" (12, 34).

---

Образ светильника используется Кабиром в трех аспектах: 1) светильник – знание, т. е. духовное прозрение; 2) светильник – майя, мирское бытие, в огне которого сгорает человек; 3) светильник – бренное человеческое тело. Под лодкой – каменной, ветхой, сделанной из бумаги, – подразумевается мирская жизнь, полная различных прегрешений. Вместе с тем лодка и плот – символы имени Рамы и любви к Нему. Топор – дурные поступки, совершаемые человеком; соломенная занавесь – символ майи; точильный камень – разлука с Господом; музыкальные инструменты, кукла, надутая воздухом, сравниваются с человеческим телом.

Образы, связанные с украшениями, драгоценностями: жемчужное ожерелье, нанизанное на тонкую нить; драгоценная жемчужина; бесценный драгоценный дар, алмаз, тилак трех миров – символы Божества, так же как синдур – символ любви к Раме.

В поэзии Кабира мы находим образы, отражающие и деревенский уклад жизни, нескончаемые заботы индийского крестьянина: орошение, возделывание, посев, сбор урожая. Механическое приспособление для подъема воды из колодца или реки в виде колеса с черпаками, персидское колесо-нориа, которое постоянно вращается и символизирует сансару, в которой беспомощная душа переходит из одного тела в другое. Сильное и плодородное зерно, которое следует посеять и оросить, символизирует имя Рамы; съеденный птицами урожай, который не охранял сторож, соотносится с земными страстями, уничтожающими в душе человека любовь к Всевышнему.

Таков далеко не полный перечень образов и символов Кабира, взятых из повседневной жизни средневековой Индии.

Особое место в творчестве Кабира занимает лирическая символика любви, связанная с разлукой ("вираха") (1)'. Концепция разлуки, в основе которой лежит идея страстного желания соединиться с Божественной душой, нашла яркое отражение в поэтической традиции бхактов и суфиев. Тема разлуки, отделения имеет свою историю в лирико-романтической поэзии древней и средневековой Индии. Это чувство, как правило, испытывает женщина. Она описывается в стихах Кабира как "вирахини" – женский символ души-супруги, которая отделена от своего супруга и ждет мистического соединения с ним [53,335]. Кабир, как и поэты-суфии, подчеркивает единство разлуки и любви, их неразделимость, стремление одного раствориться в другом. И в этом проявляется общность концепции любви Кабира и суфийской лирики. В то же время песни любви и разлуки у Кабира связаны с фольклорной песенной традицией народов Северной Индии и особенно с народными песнями Раджастхана [96, 146, 7]. Поэзия Кабира, питаясь корнями народной фольклорной мудрости, сливается с ней воедино, обогатив ее своим неординарным и оригинальным видением мира.

---

Известно, что Кабир не получил традиционного образования: "не прикасался к чернилам и бумаге", – как говорится в одном из его стихотворений. Он ткал свое полотно и распевал свои стихи-наставления повсюду, где он бывал. Традиция говорит том, что Кабир много путешествовал по стране, общался с разного рода святыми, вероучителями – как индусами, так и мусульманами. Он участвовал в философско-религиозных диспутах, выходя из них всегда победителем. И, конечно, от суфийских поэтов Кабир слышал имена и стихи таджикско-персидских поэтов-классиков Рудаки, Саади, Хафиза, Омар Хайяма и своего современника Джами. Идея любви к Богу, призыв к единению с Ним являлись основным положением бхакти и суфизма к период средневековья как в Индии, так и в Персии.

В Иране, Средней Азии и в Индии в XIII—XV вв. наблюдается значительное сходство в исторической и культурной жизни. Подъем народных движений, усиление внимания поэтов к человеческой личности находили выражение в еретическом onпозиционном суфизме в Иране и Средней Азии и бхакти в Индии. "Из всех стран Востока, принявших Коран, наиболее чуткой к этому учению оказалась Персия, о чем явно говорит ее литература: целые плеяды писателей и, главным образом, поэтов своими высокохудожественными произведениями не только развили до совершенства и укоренили учение на своей родине, но непосредственно вынесли его далеко за ее пределы" [14, 3].

Идея равенства людей перед лицом единого Бога нашла благоприятную почву в Индии. Признание возможности для каждого человека общения с Божеством подрывало один из основных устоев ортодоксального индуизма, состоящий в том, что кастовая принадлежность человека – это следствие его кармы ("воздаяния за поступки"). Общечеловеческим, гуманистическим содержанием, свойственным возрожденческому характеру творчества как Саади и Руми, с одной стороны, так и Кабира – с другой, объясняется единство их идей, которое выражается в так называемом индо-мусульманском синтезе Кабира.

Квинтэссенцию концепций Кабира и Руми составляет идея любви к Богу, любви равной и всеобъемлющей: «Я нахожусь, о чудо, в сердце верующего, если взыскуешь меня – в сердце ищи, оно вмещает и величие престола Божьего, и его проявление", – учил Руми (2).

---