Файл: Арнольд Тойнби.doc

Природа роста цивилизаций

Установив, что рост цивилизаций представляет

собой проблему, и поставив перед собой цель

исследования этой проблемы через изучение

природы роста, обратимся, как мы уже делали не

раз, к мифологии.

Мифы об Иове и о Фаусте освещают нам основные

черты генезиса цивилизаций. Некоторый свет на

проблему проливает и миф о Прометее.

Этот подход к проблеме выглядит многообещающе,

так как просматривается общая структура мифов.

Их объединяет тема: конфликт между двумя

сверхъестественными силами - Зевсом и Прометеем

в одном случае и Богом и Сатаной, или

Мефистофелем, в другом. В каждом случае этот

надчеловеческий конфликт разворачивается

вокруг человека или человеческого общества,

которое и является в конечном счете не только

центром, но и целью борьбы. Роль Фауста или Иова в

Эсхиловом мифе о Прометее представлена

эллинским обществом, которое в воображении поэта

есть все человечество. И, наконец, в обоих мифах

относительная значимость человеческого и

сверхчеловеческого, как это представляется в

мифологической фантазии, обретает обратный знак

при психологическом анализе.

Мифы в известной степени аналогичны. Различие

лишь в отношениях двух сверхчеловеческих

соперников - или двух конфликтующих человеческих

импульсов - между собой. В мифе о Фаусте и об Иове

Бог принимает вызов как удобный случай одержать

победу над Сатаной, или Мефистофелем, как импульс

к новому акту творения, ибо Бог отстранен

благодаря собственному совершенству. .

В этом мифе бросающий вызов - Мефистофель, или

Сатана, - получает разрешение от Бога

преследовать жертву, с тем, чтобы преследователь

в итоге понес ущерб или поражение. С другой

стороны, в Эсхиловом мифе Зевс, получив вызов,

терпит поражение. Зевс далек от свершения акта

творения и обеспокоен лишь тем, чтобы оставить

все как есть. Вселенная, по Зевсу, должна

пребывать в неподвижности. Вызов, брошенный

Зевсу Прометеем, поставившим под сомнение и

власть, и поступки Зевса, заставляет Зевса

наказать возмутителя спокойствия. Этим актом

Зевс сам нарушает благословенное равновесие, в

результате чего терпит поражение, тогда как

Прометей через страдания идет к победе [+37].

Зевс Эсхила - первобытный Зевс - аналог

ахейского варварского вождя. Историческая

победа ахейцев в завоевании земель увядшей

минойской цивилизации находит мифическое

отражение в легендарной победе Зевса над своим

божественным предшественником Кроносом.

Совершив этот рывок и завладев троном, Зевс не

помышлял больше ни о чем, кроме сохранения своей

власти, единоличной, косной, тираничной, подобно

тем варварам, что, поработив минойцев,

обосновались на Крите в результате дорического

движения племен. Зевс, однако, не смог победить

Кроноса единоличными усилиями. Вынужденный

прибегнуть к помощи Прометея, он и после победы

должен был считаться с этим союзником. Но

Прометей - созидатель, творец, тогда как Зевс

желает только управлять. Прометей - мифическая

персонификация непрерывности роста,

бергсонианского "жизненного порыва" [+38]. Он знает,

что, пока Зевс активен, всякий претендент на

власть потерпит крах, и поэтому он не дает Зевсу

покоя.

Прометей всегда предпочитает силе разум, а

застою - движение вперед. Таким образом, Прометей

противопоставляется Зевсу и ведет человечество

вперед и вверх из тьмы постминойского

междуцарствия к свету эллинской цивилизации,

озарявшему Афины в дни Эсхила.

Искусства, что теперь у Человека, дал Прометей.

И он дал их, вдохновляя человека Прометеевым

духом. За это нарушение своей воли Зевс мстит

Прометею, направляя против него всю мощь своей

сверхъестественной силы. Этим самым Зевс

раскрывается как тиран и душитель: и космические

силы - Ио, Океан и Хор Океанид, - которые

сочувственно относились к Зевсу в его борьбе с

Титанами, теперь оборачиваются против него. Но их

сочувствие не может помочь Прометею в поединке с

олимпийским противником.

В этой борьбе Прометей скован физически, но

никакая пытка не в состоянии сломить волю его. И

нет у Зевса средства вырвать у противника его

тайну. Тайна же заключена в том, что Зевс,

сохраняя свое застывшее тираническое правление,

как и его предшественники, обречен на падение.

Этот секрет есть ключ к судьбе Зевса. В

"Прикованном Прометее" Эсхила - первой и

единственной дошедшей до нас части его трилогии -

Зевс предстает в своих неудачных попытках

вызнать секрет Прометея. Сначала он прибегает к

психическому давлению, угрожая Прометею через

Гермеса, а в конце пьесы применяет и силу молнии.

Две другие пьесы трилогии - "Прометей

Освобожденный" и "Прометей Огненосец" - до

нас не дошли, но существует много свидетельств,

показывающих, что в конце произошло примирение.

Во имя Человека и попранных Старых Богов

Прометей выдержал все муки, которые только Зевс

мог наслать; и сам Зевс, "наученный

страданием", дает пример прошения; он

освобождает своих старых врагов Титанов [+39]; он обращает

заботы свои на Человечество; дарует право

просителя. Этого уже достаточно, чтобы сделать

возможным примирение.

Что помогло Прометею одержать победу над

Зевсом? Произошло ли это благодаря тому, что он

похитил божественный огонь и, укрыв его в стебле

тростника, принес Человеку? Или благодаря тому,

что он поставил Зевса перед необходимостью

осознать трагические последствия косности и

застоя? Но нравственные победы не заслуга лишь

сферы разума; и причина поражения Зевса,

бесспорно, лежит глубже. Зевс был "не совсем

тем, чем он казался", ибо в Зевсе жил дух

"союза с противником". Именно этот слабый

отблеск прометеевского света в душе Зевса и

заставлял его думать, что Прометей владеет

тайной его собственной судьбы. Пытаясь постичь

ее, Зевс не придумал ничего лучшего, как

прибегнуть к помощи силы, но сам в конце концов

обнаружил, что сила здесь бесполезна. Примирение

Зевса с Прометеем стало возможным потому, что их

конфликт разгорелся в большое пламя благодаря

той прометеевской искре, которая тлела в душе

Зевса.

Возможно, этот аспект отношений Зевса и

Прометея психологически может быть объяснен

столкновением двух импульсов в человеческой

душе, обретающих в конце концов единение и

примирение, сколь бы силен ни был их конфликт, ибо

и источник, и вместилище их - одна душа.

Мифу Эсхила можно дать следующую историческую

интерпретацию. Если представить, что в Элладе

летаргия ахейских или дорийских варваров,

рассыпавшихся среди осколков разрушенного

минойского мира, не была бы потревожена потоком

прометеевской энергии разума, то Эллада так и

осталась бы в состоянии летаргии, подобно Криту.

Или предположим, что прометеевский вызов,

брошенный молодой эллинской душе, породил ответ

спартанского характера. Тогда эллинская

цивилизация застыла бы, едва начав свое развитие.

Если эллинскому обществу удалось избежать

судьбы Крита или Спарты, то это произошло потому,

что гуманистический, прогрессивный,

цивилизующий этос мифического Прометея взял

верх над косным и грубым этосом Зевса. "Зевс

был не совсем тем, чем он казался". Выглядел он

чистым варваром, однако в нем, должно быть, было

нечто и помимо этого. В противном случае

исторический факт, согласно которому эллинская

цивилизация действительно выросла из ахейского

варварского корня, станет необъяснимым чудом.

Прометеев порыв в юном эллинском обществе

стимулировал бурный рост. Эллинская судьба

видится как процесс роста, а не как катастрофа,

разразившаяся вследствие того, что силы,

мобилизованные задержанной цивилизацией, в

конце концов находят выход в разрушении

общественной системы, сдерживающей их, с тем

чтобы расчистить площадку для нового

строительства.

Прометеев порыв человеческого разума,

вдохновивший фантазию афинского поэта, иначе

интерпретирован современным французским

философом. "Изначальная функция интеллекта

состояла в осмыслении объектов, непосредственно

окружающих человека, однако тот факт, что

Вселенная представлена в каждой части ее,

доказывает возможности человеческого разума

охватить весь материальный мир. С интеллектом

происходит то же, что и со зрением. Глаз,

созданный лишь для фиксации объектов,

представляющих непосредственный интерес для

человека, имеет и более широкую, не столь

утилитарную функцию (например, мы видим звезды,

хотя они не входят в сферу нашего

непосредственного действия). Равным образом

Природа дала нам вместе со способностью понимать

окружающие нас явления и предметы фактическое

знание о многом другом, а также умение

пользоваться этим знанием на практике" [*9].

Касаясь легенды о Зевсе и Прометее, Бергсон

говорит: "Человек, как творение Природы был в

равной мере существом и разумным, и общественным,

социальным в силу жизни в складывающемся

обществе, и интеллектуальным в силу

необходимости обеспечивать как индивидуальную,

так и групповую жизнь. Разум, имея тенденцию к

саморазвитию, неожиданно вступил в новую фазу.

Разум компенсировал человеку зависимость от

Природы... У воли, как и у разума, есть свой гений, а

гений отрицает всякие предсказания. Посредством

этих воль, вдохновленных гением, жизненный порыв,

пронизывая Материю, извлекает из нее прогноз

будущего для человечества, будущего столь

далекого, что оно даже не маячит на горизонте...

Можно сказать, используя термин Спинозы, но

вкладывая в него новое значение: чтобы

возвратиться к natura naturans , необходимо

оторваться от natura naturata [*10] [+40].

В философии Бергсона, как и в поэзии Эсхила,

личность Прометея - гения человеческого разума -

обрисована мастерски. Приложима ли к конфликту

между Прометеем и Зевсом теория Вызова-и-Ответа?

Прибегнув к эмпирическому анализу, мы

установили, что наиболее стимулирующее действие

оказывает вызов средней силы. Возможно, теперь

нам удастся получить более глубокое знание

относительно выведенного нами закона, применив

его к мифу о Прометее. Главное в Прометее - это

порыв, который влечет его из той мертвой зоны, в

которой застрял бы Зевс, когда бы не усилия

Прометея. В терминах Вызова-и-Ответа Прометеев

порыв предполагает существование еще чего-то,

что не было затронуто пока в нашем исследовании.

До сих пор мы твердили, что недостаточный вызов

может вовсе не стимулировать противоположную

сторону, тогда как слишком сильный вызов может

надломить ее дух. Но что можно сказать о вызове,

на который система способна ответить? С первого

взгляда это наиболее стимулирующий вызов. На

конкретных примерах полинезийцев и эскимосов,

кочевников, османов и спартанцев мы убеждались,

что такие вызовы порождают рывок. Однако уже в

следующей главе исторического развития приходит

фатальная расплата в виде прекращения развития.

Поэтому по зрелом размышлении мы должны сказать,

что не всегда мощный ответ является показателем

того, что вызов оптимален и дает устойчивый и

длительный стимул. Вызов скорее оптимален тогда,

когда, стимулировав противоположную сторону на

успешный ответ, он включает инерционную силу,

которая способствует движению: от победы - к

борьбе, от покоя - к движению, от Инь - к Ян.

Разовый, пусть и мощный, рывок от возмущения к

восстановлению равновесия недостаточен, чтобы

за генезисом последовал рост. А чтобы сделать

движение непрерывным, задать ему определенный

ритм, должен возникнуть порыв, который вдохнет в

движение бесконечное стремление к смене одного

состояния другим.