Файл: Арнольд Тойнби.doc

обучали их. Эти юношеские объединения были

первоначальной ступенью подготовки к взрослым

"общим столам". Всего было сорок таких

"годовых классов": все члены их были

военнообязанными. Высшей точкой

тринадцатилетнего образования спартанского

мальчика была аттестация для вступления в одни

из "общих столов". Процедура принятия во

фратрию основана на кооптировании, и

единственный "черный шар" означает отказ в

принятии. Кандидат, которого кооптировали в

"общий стол", оставался бессменным членом

его в течение сорока лет. Он вносил регулярные

взносы пожертвованиями и деньгами.

Предательство или трусость, проявленные на

войне, влекли за собой неминуемое исключение из

фратрии.

В основных чертах спартанская система

сопоставима с оттоманской: те же отбор, строгий

надзор и специализация, тог же дух

состязательности с применением поощрения и

наказания как воспитательного средства. Причем

эти методы и средства воздействия не

ограничивались сферой воспитания и образования.

Они распространялись на все сферы жизни и

касались не только детей и юношества, но и

охватывали все общество. Подчинение воинской

дисциплине для спартиата было обязательным.

Служба в действующей армии в общей сложности

длилась пятьдесят три года, кроме того, спартиат

обязан был безоговорочно выполнять все

общественные обязанности, включая и обязанность

взять жену. Если янычарам не разрешалось

жениться, но при нарушении этого запрета им

разрешалось все-таки жить в квартале, где жили

женатые, то спартанцы, с одной стороны, обязаны

были жениться, а с другой им запрещалось вести

нормальный семейный образ жизни, оставаясь в

семье и уделяя достаточно внимания дому. Даже

свою брачную ночь жених обязан провести в

казарме, и, хотя запрет на ночлег дома постепенно

ослабевал, запрет на домашний обед оставался в

силе и был абсолютным.

Очевидно, что столь сильное давление на

человеческую природу не могло не встречать

противодействия. Однако система, разработанная

Ликургом, была столь совершенна, что противники

спартанского общественного порядка

наказывались самим обществом, причем презрение к

ним было всеобщим и действовало сильнее, чем кнут

надсмотрщика.

Однако одно только наказание, сколь бы суровым

оно ни было, не может создать героический этос.

Спартанский этос складывался под воздействием

внутренних и внешних условий, жесткие людские

души подвергались столь сильному давлению со

стороны общественного мнения, что оказывались

одновременно и продуктом, и создателем самой

этой общественной системы. Категорический

императив в душе каждого спартиата был высшей

движущей силой Ликурговой системы и позволял в

течение более чем двух столетий пренебрегать

человеческой природой.

Это был дух, вдохновлявший спартанские

достижения и дошедший в героических рассказах до

наших дней. Неподражаемые поступки спартанцев

настолько широкоизвестны, что нет надобности

пересказывать их. Это и рассказ о Леониде и

трехстах спартанцах из седьмой книги Геродота, и

история мальчика с лисенком [+28], описанная Плутархом в

"Жизни Ликурга". Разве эти две истории не

дают типический образ спартанского мальчика и

спартанского мужчины? Если же обратиться к

обратной стороне жизни Спарты, то обнаружится,

что спартанские мальчики последние два года

своего обучения состояли на секретной службе,

призванной контролировать лаконийскую

провинцию и действовавшей по ночам, наводя ужас

на илотов и, расправляясь с каждым, кто

демонстрировал малейшие признаки ума и воли.

Вдохновляя своих граждан на невиданный героизм,

прославивший их в веках, Спарта одновременно с

этим поощряла детскую преступность среди членов

секретной службы, обеспечивая их руками власть

меньшинства над большинством, которое было

готово воспользоваться любым удобным случаем,

чтобы уничтожить горстку своих правителей.

Ликургова система позволила достичь высот, на

которые только способен человеческих дух,

разбудив одновременно самые темные глубины его.

Ликургова система во всех своих проявлениях

была направлена только к одной цели; и эта цель

была Спартой достигнута. При Ликурговой системе

лакедемонская тяжелая пехота была лучшей

пехотой эллинского мира. Она превосходила

эллинские войска примерно так, как янычары

превосходили армию западного христианства в дни

Бусбека. Почти два столетия эллинский мир боялся

встречи с лакедемонской армией в открытом

сражении. Тренированность и моральный дух

лакедемонян были неподражаемы. Однако

односторонний характер развития не мог не

сказаться на исторической судьбе Спарты.

Спарта дорого заплатила за свое своеобразие, за

то, что в VIII в. до н.э. она избрала особый путь

развития, а к VI в. до н.э. застыла с оружием

наизготовку, словно на параде, тогда как другие

эллинские города продолжали динамично

развиваться, что и предопределило дальнейший ход

эллинской истории.

Приходится напрягать воображение, чтобы

осознать, что братство спартиатов было ранней

формой греческой демократии, что раздел пахотных

земель Мессении на равные наделы с

распределением их между спартиатами имел

революционное значение и вызвал конвульсию Афин

в следующем поколении. Порыв Спарты, вылившийся в

реформу Ликурга, самой этой реформой и был

преждевременно остановлен, ибо, изменив облик

спартанской жизни, реформа не придала ей стимула

к дальнейшему развитию. Творческий акт VI в. до н.э.

свершился отнюдь не на землях Спарты. На новый

вызов смогли дать достойный ответ те эллинские

общины, которые на вызов VIII в. ответили

колонизацией заморских земель.

Таким образом, система Ликурга, призванная

сохранить власть над илотами, в конце концов

заставила Спарту защищаться от всего эллинского

мира. Горькая ирония судьбы заключалась в том,

что Спарта, пожертвовав всем, что делает жизнь

людей привлекательной, во имя одной единственной

цели - создания несокрушимого и совершенного

военного аппарата, - обнаружила вдруг, что столь

дорого купленная власть бесполезна, ибо

равновесие Ликурговой системы настолько

выверено, а социальное напряжение настолько

высоко, что малейшее нарушение статус-кво могло

закончиться катастрофой.

Победа 404 г. до н.э. и поражение 371 г. до н.э.

явились этапами на пути к катастрофе. Однако

спартанской государственной машине удалось

отсрочить роковой день на два с лишним столетия [+29].

К моменту, когда эллинскому миру был брошен

вызов империей Ахеменидов, Спарта уже утратила

роль лидера. Она не смогла протянуть руку помощи

анатолийским греческим повстанцам в 499 г. до н.э. В

начале греко-персидских войн Спарта возглавляла

оборонительный союз греческих государств.

Покрыв себя неувядаемой славой в битве при

Фермопилах, Спарта, сильная только на суше,

уступила главенство Афинам, когда борьба

развернулась на море. Спарта предпочла остаться

в уединении, выйдя в 478 г. до н.э. из общегреческого

союза. И даже этой горькой ценой она не изменила

своей судьбы. Ибо великий отказ принять вызов 499

г. до н.э. дал Спарте лишь краткую отсрочку.

Уступив афинянам шанс принять вызов на себя,

спартанцы открыли дверь эллинским свободам,

которые наступали на суровую Спарту по мере

усиления Афин. На этот раз спартанцы оказались

перед вызовом, который нельзя было игнорировать.

По мнению Фукидида, "основная причина

Пелопоннесской войны заключалась в том страхе

перед афинским величием, который возник в

лакедемонянах. И этот страх заставил Спарту

взяться за оружие" (Фукидид. История).

В 431 г. до н.э. коринфской дипломатии удалось

наконец заставить Спарту возглавить эллинский

мир [+30]. В

великой войне 431-404 гг. до н.э. спартанская военная

машина продемонстрировала всю свою мощь и

достигла того, чего от нее ждали.

Однако победа в этой войне принесла Спарте не

больше, чем принесла османам победа в войне 1682-1699

гг. Народ-воин, представ перед необходимостью

налаживать связи со своими соседями на мирной

основе, оказался к этому не готов в силу

сложившихся и закостеневших институтов, обычаев

и этоса. Качества и навыки, выработанные для

решения локальных проблем и прекрасно

показавшие себя в прошлом, утратили свою

действенность перед лицом проблем более широких.

Старый запас, призванный облегчить тяготы пути,

стал ненужным и обременительным грузом. Идеально

подогнанные к условиям прошлого, спартанские

институты превратились в твердыню, не

поддающуюся ни малейшим изменениям. Спартанский

этос также оказался в полной дисгармонии с

окружающим миром.

Контраст между поведением спартанцев дома и за

границей был просто разителен. У себя дома

спартанцы по-прежнему демонстрировали образцы

дисциплины и отсутствия интереса к окружающему,

но, оказывавшись за границей, они просто

преображались, проявляя себя с прямо

противоположной стороны.

В 371 г. до н.э. большинство спартиатов служило за

пределами Лаконии в гарнизонах на территории

других эллинских государств, бывших когда-то

добровольными союзниками Спарты. Теперь этот

союз поддерживался только военной силой,

позволявшей, кстати, удерживать за собой и

главные административные и государственные

посты, на которых спартанцы прославились на всю

Элладу крайней бестактностью, жестокостью и

коррупцией. Эти самые спартиаты, которые в мирной

жизни порочили имя спартанца, без сомнения,

проявили бы традиционные спартанские

добродетели, поставь их Судьба в те условия, для

которых, собственно, они и воспитывались. Спарта

демонстрировала полную неспособность освоить

невоенные формы контактов.

К тому же победа Спарты над Афинами в великой

войне 431-404 гг. до н.э. подточила мощь Спарты

другим, более тонким путем. Спарта оказалась

перед необходимостью введения товарно-денежной

экономики, от чего ее народ всячески уклонялся.

Освоение, новых форм экономики меняло в свою

очередь отношение к частной собственности.

Традиционно Ликургова система не допускала

купли-продажи земельного надела. Но уже в IV в. до

н.э. высший орган государственного управления -

коллегия эфоров приняла закон, согласно которому

каждая семья имела право не только обладать

земельным наделом, но и по своему усмотрению

продавать его или перепоручать управление им

другому лицу. Разрушительное действие этого

закона на традиционную Ликургову систему не идет

в сравнение даже с территориальными потерями,

также подорвавшими мощь Спарты.

По свидетельству Плутарха, к середине III в. до

н.э. выжило не более 700 спартиатов, из коих только

100 имели свои земельные наделы. Остальные

превратились в неимущую и бесправную толпу.

Другим примечательным социальным феноменом в

спартанском и оттоманском декадансе было

"чудовищное засилье женщин". Подобно

непропорциональному распределению

собственности, непропорциональное

распределение влияния и власти в Спарте давало

себя знать уже во времена Аристотеля.

Несомненно, женщины пользовались некоторыми

несправедливыми преимуществами. Например,

имущество переходило в их руки в случае, если

глава семьи погибал на войне. Причиной женской

власти была "компенсация" за ту суровость,

которой подвергались мужчины. Но в период упадка

женская власть определялась не столько

материальными, сколько нравственными факторами.

С другой стороны, женщины Спарты были в

значительно меньшей степени специализированы,

чем мужчины, и поэтому не оказались в такой

растерянности, когда исключительные

обстоятельства, которым успешно служила