Файл: Введение в гендерные исследования_Жеребкина.doc

6. От «истории женщин» к «гендерной истории»

В начале 80-х годов гендерная концепция, отвоевав свое место под солнцем в социологии, встретилась с «женскими исследованиями» в истории. Результат этой встречи иллюстрирует творчество американки Джоан Скотт,, Начинавшая как типичный историк-феминолог, но обладавшая широтой исследовательского видения, Дж. Скотт предложила положить конец противопоставлению «мужской» и «женской» истории. Свой призыв она обратила к самым признанным и известным представителям своего профессионального цеха, выступив в декабре 1985 года с докладом на собрании Американской исторической ассоциации. Она говорила о спорах вокруг историзма и эмпиризма, о смене парадигм (переходе от содержательно-событийного подхода к освещению прошлого к текстуально-интерпретирующему), размышляла о будущем науки (которая «несомненно должна найти основания для союза 'событийности' и 'текстуальности'»).

Местом встречи ею и была предложена «гендерная история», и под «гендером» она понимала прежде всего систему властных отношений.³⁹В своей статье «Тендер: полезная катего-

³⁸ «Утомленный мужчина современного капитализма всегда и везде найдет женщину, выполняющую функцию заботы и обеспечивающую уход — жен щину, которая является "обслуживающим персоналом" по призванию» (Ch. Lemert and A. Branaman, eds., The Goffman Reader (New York, 1997), p. 203.

³⁹ В «гендере» Дж. Скотт видела именно не столько систему межличностных отношений, сколько «сетку социальных связей». И потому одно из совре менных определений гендера — как раз акценирует внимание на этой составляющей. «Гендер — это система отношений и взаимодействий (об разующих фундаментальную составляющую социальных связей), которая является основой стратификации и иерархизации общества по признаку пола. Именно эта система отношений, укоренившись в культуре, позволяет создавать, подтверждать и воспроизводить представление о "мужском" и "женском" как о категориях социального порядка, наделять властью од них (как правило, мужчин) и субординировать других (женщин, так назы ваемые сексуальные меньшинства и т. д.)» (Пушкарева Н.Л.).

294

рия исторического анализа»⁴⁰(текст ее и был переработанным вариантом вышеупомянутого доклада), она предложила подвергать «гендерной экспертизе» четыре группы социально-исторических «подсистем»: 1) комплекс символов и образов, характеризующих мужчину и женщину в культуре; 2) комплекс норм — религиозных, педагогических, научных, правовых, политических; 3) социальные отношения и институты, которые их формируют (семья, система родства, домохозяйство, рынок рабочей силы, система образования, государственное устройство) и 4) проблему самовыражения, субъективного самовосприятия и самоосознания личности, то есть проблему половой идентичности, ибо «гендер — это особое поле, на котором артикулируются властные отношения и коллективные иллюзии».

Публикации Дж. Скотт способствовали преодолению раскола между традиционной и новой (в том числе «женской») историей. Они показали, что центральным пунктом нового метода реконструкции прошлого может и должно стать дихото-мичное мышление, предполагающее умение взглянуть на одно и то же событие или явление и «глазами мужчины», и «глазами женщины», найти в этих разных ракурсах видения и сходства, и различия. Перед феминологами встали новые задачи. И хотя к применению новых подходов (к тому же выработанных пограничной наукой — социологией) и отказу от привычного «собирания фактов» и «написания истории с помощью ножниц и клея» (Р. Коллинвуд) поначалу оказались готовы не все, все же гендерная концепция, хотя бы в виде обновленного тезауруса (гендер-ные роли, гендерный конфликт и т. п.) стала постепенно проникать в исследования прошлого.

Авторы первых работ по «гендерной истории» — из тех, что можно назвать действительно удачными и новыми — пытались, например, сравнивать отношение мужчин и женщин к одному и тому же вопросу (скажем, к возрасту вступления в брак или повторной женитьбе/замужеству со вдовыми).⁴¹В работах, анализировавших контроль над собственностью, среди прочих

⁴⁰ J. Scott, «Gender: a Useful Category of Historical Analysis», American Historical Review, N 5, V. 91, 1986, pp. 1053-1075.

⁴¹ См., например: В. Todd, «The Remarrying Widow: a Stereotype Reconsidered», in M. Prior, ed., Women in English Society 1500-1800 (London, 1985), pp. 54-92.

295

рассматривался и идеологический фактор, например, понятие «цехового единства» (и в связи с этим — «мужской солидарности»), вытеснившего женщин из цехового производства в ранее Новое время.⁴²Не меньшей удачей (при почти полном отсутствии трудов по юридическому аспекту гендерной идеологии) следует признать работы, в которых рассматривалось разное содержание понятия «честь»: для женщин оно имело всецело гендерное звучание («девичья честь», «честь супруги и матери»), а для мужчин определялось храбростью, верностью, добросовестностью, профессиональным мастерством.⁴³

Однако до разгадывания загадок конструирования гендера в разные эпохи дело практически не доходило.⁴⁴Так или иначе историки-феминологи, поспешившие назвать себя специалистами по «гендерной истории», все еще находились под обаянием концепции о «сепаратных сферах» или доменах — «сферы господства мужчины» и «сферы господства женщины», которая была актуальна для 70-х годов, для времени становления «женских исследований» и исторической феминологии. Но к началу 90-х тезис о «сепаратных» (хотя и соединяющихся) сферах стал препятствием на пути развития дихотомичного мышления, о котором мечтала и которое ставилось ею как методическая задача Дж. Скотт. Перед гендеристами встала задача преодолеть старую «риторику женских исследований».⁴⁵

Положение изменилось лишь к началу-середине 90-х годов. В системе гуманитарного знания произошла очередная смена парадигм: модернистские теории сменились постмодернистскими, а социальный конструктивизм оказался окончательно побежден постструктурализмом.

⁴² М. Wiesner, Women and Gender in Early Modern Europe (Cambridge, 1993), pp. 82-104.

⁴³ N. S. Kollmann, Kinship and Politics: The Making of the Muscovite Political System. 1345-1347. (Stanford, 1987).

⁴⁴ См. об этом подробнее: G. Pomata, «Histoire des femmes et «gender history» (note critique), Annates E.S.C. N 4, V. 48, 1993, pp. 1019-1026.

⁴⁵ L. Kerber, «Separate Spheres, Female Worlds, Woman's Place: The Rhetoric of Women's History», The Journal of American History, N. 6 (June), V. 75, 1988, pp. 9-39.

296

7. Постструктурализм и «другие истории». От пола к «поли-»

В отличие от советских ученых, в большинстве своем мирно творивших в русле марксистской парадигмы, в западной науке 70-х-80-х годов множились дискуссии о кризисе «историзма» и связанных с ним методов и подходов к реконструкции прошлого.⁴⁶Попытки достичь объективного знания об ушедших веках сменились к 80-м годам сомнениями в достижимости оного и критикой гегелевского тезиса о том, что «все действительное разумно», а история есть «резервуар» этой разумности и смысла. Осознание относительности знаний и представлений о прошлом, о результатах и путях его реконструкции оказалось основой для исторической рецепции ряда философских теорий, объединяемых общим термином «постструктурализм».⁴⁷

Знаковых фигур в современном постструктурализме-несколько, и все они связаны с Францией. Это психоаналитик Жак Лакан (1901-1981), поставивший проблему «языка бессознательного» и определивший пол как «маскарад» практик и знаков; это культуролог Мишель Фуко (1926-1984), прославившийся рядом новых концепций, в том числе концепцией власти, и введший в науку понятие практик речевого поведения (дискурсов) и, наконец, ныне здравствующий философ Жак Деррида (р.1930) — автор теории деконструкции и феномена «инаковости» («другости») в культурологии.⁴⁸^)

Если до них — и в течение почти столетия — реальность как бы уподоблялась «дому» с фундаментом и надстройкой (К. Маркс) или «конструкции из кубиков», которые можно переставлять и тем самым что-то улучшать (Т. Парсонс), то для постструктуралистов основным изменением, связанным с новым

⁴⁶ J. Scott, «History in Crisis? The Others' Side of the Story», American Historical Review, N 3, V. 94, 1989, pp. 681-692.

⁴⁷ Постмодернизм 80-90-х был типичной «авангардной реакцией» на мо дернистские теории эпохи студенческих революций — конструктивизм в социологии, структурализм в этнологии и фольклористике, неофрейдизм в психологии.

⁴⁸ Самое ясное изложение постмодернистских концепций можно найти у Ж.-Ф.Лиотара: J.-Fr. Lyotard. Le postmoderne expligue aux enfants (Paris, 1986).

297

представлением о реальности (в том числе — прошедшей или утраченной), вызвавшим смену парадигм, был отказ от механистического, конструктивистского (или — структуралистского) видения мира. На смену ему пришел принцип тонкой взаимоважной связанности, которую нельзя упростить до схемы; он и лежит в основе практически всех постструктуралистских теорий.

Столь популярная всего 20 лет назад конструкция под названием «социальная структура», требовавшая умения обобщать и подверстывать, видеть похожее и тождественное, неожиданно оказалась «сеткой» со слишком крупными ячейками. Жизнь отдельного человека не «схватывалась» ею, «просачивалась» сквозь нее.⁴⁹Поэтому вместо идеи обобщения и тождества, постструктурализм поставил во главу угла идеюразличия имножественности, проблему неструктурного в структуре, нетипичного и единичного. Антропология — в том числе историческая антропология — оказалась переориентированной на изучение не общих для всех, а индивидуальных практик, в том числе телесных, интимных, через которые и было предложено анализировать специфику той или иной культуры.

История стала сближаться с литературой и философией, отказавшись от чистого функционализма, и историки заговорили о «синтезе искусств», о движении от текста — к контексту, то есть о внимании к тому, что опосредует и окружает событие (от физической реальности окружающей среды, то есть ландшафта — до имплицитно присущих тому или иному человеку страстей или предпочтений как представителей элиты, так и простых людей).

Другим ощутимым изменением в науках о прошлом, которое произошло в прямой связи с распространением постмодернистских концепций и феминистской критики историзма и эмпиризма, стал£ ликвидация иерархии «важности» исследова-

⁴⁹ Реакцией на изучение науками о прошлом крупных структурных изменений, мощных политических движений и планетарных процессов стало рождение микроистории — истории отдельных людей, неименитых и незнатных и локальной истории, схожей с обновленным краеведением. Приверженцы последней, как и микроисторики поставили перед собой задачу создать «разновидность паутины с очень узкими ячейками», которая бы давала исследователю «изображение сетки социальных связей, в которых находится человек» (С. Ginsburg, С. Poni, «Was ist Mikrogeschichte»?, Geschichtswerkstatt, Jg. 6, 1985, S. 50).

298

тельских проблем. Пойдя вслед за французским постструктуралистом Ж. Лиотаром с его концепцией «культуры многообразия», основанной на идее отсутствия всеобщей иерархии или «вертикали ценностей» (какими бы проверенными веками, культурами и конфессиями они ни были), гендеристки первыми стали настаивать на существовании не «вертикали», а «горизонтали ценностей» (у каждого — своя) и, следовательно, «горизонтали» и равнозначности исследовательских проблем, в том числе, считавшихся ранее «не очень научными» (история либидо, например), не близкими и не понятными в мужском дискурсе (дефлорация, беременность, изнасилование, менструации, климакс, роды) либо непопулярными в нем (душевные терзания, зависть, страх, боль).⁵⁰