Файл: Введение в гендерные исследования_Жеребкина.doc

¹¹ Luce Irigaray, This Sex Which Is Not One..., pp. 137-142.

58

нечной целью которого является оргазм. В то время как наиболее близкой к специфическому женскому типу удовольствия (не вписывающегося в концепцию оргазма) может оказаться форма истерии как женского/неартикулированного в патриар-хатном дискурсе типа желания, которое согласуется не с телом в целом (как в классической философии телесности), а с его отдельными частями, одновременно вступая с помощью симптома в отношения не с телом «другого», а со своим собственным.

На перформативный характер структуры женской субъективности у Иригарэ, не позволяющий обвинить ее в феминистском эссенциализме, указывает тот факт, что структуру истерии она трактует как перформативную: истерия, проявляющаяся через эксцесс, — это не «сущностная» характеристика женского, а пародия на то, что от нее ожидается; симулятивным образом копируя те ожидания мужской культуры, которые от нее требуются, на самом деле «истеричка» удовлетворяет не их требования, а свои собственные.

Влияние философских концепций Люси Иригарэ на современную феминистскую теорию состоит в том, что она выразила основной логический парадокс дискурсивной репрезентации женской субъективности в современной культуре: с одной стороны, попытку репрезентации иного/женского в ней, требующуюиных дискурсивных средств выразительности (что демонстрирует практика философского письма самой Иригарэ); с другой — проблематичность выделения дискурсивного отличия женскогоиного от всякого другогоиного (например, постколониального, расового, национального и т. п.) в современном дискурсе.

2) Структура «она-я» в философской концепции женской субъективности Рози Брайдотти

Рози Брайдотти, наиболее известный европейский феминистский теоретик-философ, автор книг Модели диссонанса. Женщина в современной философии (1991)¹²иНомадические субъекты: Тело и сексуальное различие в современной феминистской теории (1994)¹³разрабатывает собственную логическую

¹² Rosi Braidotti, Patterns of Dissonance: A Study of Women in Contemporary Philosophy (New York: Routledge, 1991).

¹³ Rosi Braidotti, Nomadic Subjects: Embodiment and Sexual Difference in Contemporary Feminist Theory (New York: Columbia University Press, 1994).

59

структуру для обозначения женской субъективности как децен-трированной, используя для этого делезовское понятие «номади-ческой субъективности». В то же время в отличие от постмодернистских подходов, Брайдотти использует понятие «я»-субъек-тивности, которое в ее интерпретации — не абстрактное просветительское «я» или даже неклассическое «я» (в которое входят сложные структуры «оно», «не-я» или «сверх-я» и т. д.), но структура, которую она обозначает как структуру «она-я»,^и заменяя традиционное понятие предположительно единого «я» в этой конструкции на предположительно не-единое «она». На что указывает данная методологическая замена? Во-первых, структура «она» у Брайдотти является телесной структурой, то есть это конструкция желания и сексуальности в делезовском смысле. Во-вторых, она подчеркивает, что женская субъективность не является единым субъектом или единой сущностью, но, скорее, местом пересечения множественных, комплексных и потенциально противоречивых изменчивых опытов, куда входят также параметры расы, класса, национальности и т. п. В-третьих, понятие «она» отражает также ситуацию коренного женского необладания и нерепрезентативности в традиционном/патриархат-ном мышлении.

Более того, вторая часть традиционной философской оппозиции «я»/«другой» также модифицируется в логической структуре субъективности Брайдотти: «другой» — это «она-другая», а феминистская задача женской субъективности, по мнению Брайдотти, состоит в том, чтобы от «она-я» перейти к позиции «она-другая». Брайдотти аргументирует свою логику ссылкой на этические тезисы американского феминистского психоаналитика Джессики Бенджамен об особом типе женского «транзициональ-ного пространства» отношений «я» и «другого», однако для Брайдотти главной в этой логической структуре является не столько этическая, сколько логическая аргументация: первоначальное «она» в конструкции женской субъективности у Брайдотти указывает на то, что субъективная конструкция изначально не единична, но коллективна и взаимосвязана. Брайдотти называет коллективность — как логический конструкт — решающим

¹⁴ Rosi Braidotti, «On the Female Feminist Subject; or, From «She-Self» to «She-Other», Nomadic Subjects..., pp. 191-204.

60

шагом в переопределении традиционной структуры «я», а предлагаемая ею конструкция «она-другая» указывает на признание позиции «другого» вместо традиционной диалектики раба и господина. Осуществлять переход от «она-я» к «она-другая» через транзицию себя и признание другой субъективности — это и значит, в отличие от тезисов Делеза, находиться в процессе «ста-новления-женщиной».¹⁵

Таким образом, основная заслуга феминистской концепции женской субъективности Рози Брайдотти состоит в том, что хотя она разрабатывает антиэссенциалистскую («номадическую») идею женской субъективности на основе постмодернистской методологии, вместо процедуры деконструкции она, тем не менее, настаивает на процессе ее конструирования-становления, который — в свою очередь — позволяет осуществить легитимацию женской генеалогии в культуре.¹⁶

3) Перформативная гендерная субъективность в философской концепции Джудит Батлер

Концепция Джудит Батлер, автора книг Гендерная тревога: Феминизм и подрыв индивидуальности (1990),Тела, которые значат: О дискурсивных пределах понятия «пол» (1993),Экспрессивная речь: Политики перформатива (1997),Психическая жизнь власти: Теории подчинения (1997) в наибольшей степени характеризует переход от феминистской теории к постфеминизму. Особенность ее философской трактовки проблемы субъективности состоит в том, что она вообще отвергает бинарные оппозиции мужского и женского в ней и отрицает понятие так называемой «женской идентичности», деконструируя тем самым традиционные (эссенциалистские) феминистские политики идентичности, сексуальности и желания. По Батлер, пол является перформативным образованием и эффектом перфор-мативных действий, поэтому не имеет никакого онтологического статуса вне них. Таким образом, Батлер выступает как против концепций либерального феминизма с их требованием установить гендерную симметрию и гендерное равенство женско-

¹⁵ Ibidem, pp. 201-203.

¹⁶ Rosi Braidotti, «Feminist Genealogies», Patterns of Dissonance..., pp. 147- 150.

61

го субъекта с мужским, так и против радикального феминизма с его настаиванием на особой женской идентичности, принципиально отличающейся от мужской.

Наиболее радикальный вызов классической феминистской концепции гендерной идентичности и разработка концепции гендера как перформативного содержится в книге Батлер Ген-дерная тревога: Феминизм и подрыв индивидуальности (1990)¹⁷: гендерные дифференциации, по мнению Батлер, являются артикуляцией повторяемых и культурно санкционированных пер-формансов. Основными методологическими схемами, которыми оперирует Батлер, становятся схемы теоретического и логического различения понятий пол/гендер и гомосексуальное/гетеросексуальное, на основе которых формируются батлеровский теоретический аппарат в целом и язык описания — «перфор-мативность», «перформативная субъективность», «цитатная субъективность», «квир-идентичность».

Прежде всего, Батлер отрицает наличие «додискурсивного я» в структуре идентичности (допущение которого, по ее мнению, было одним из краеугольных камней феминистских концепций женской субъективности в 70-80-е годы), которое предшествует акту сигнификации. Перформативная теория исходит из первичности действия по отношению к субъективной структуре, которое может быть совершено вне всякой корреляции с «я» (например, бессознательное действие: ведь бессознательная структура субъективности ни при каких условиях не оформляется в сознательное «я»).¹⁸Если принять мысль о том, что гендер — это социальный конструкт, пишет Батлер, это совсем не значит признать, что он сконструирован некими «я» или «мы», которые как бы предшествуют конструкции или следуют из нее: напротив, «я» возникает только какэффект внутри действия матрицы гендерных отношений и процесса «гендеризации».

Язык, по мнению Батлер, «не является внешним средством или инструментом, в который я вливаю себя и из которого я собираю отображение этого себя»¹⁹: именно язык — как утвер-

¹⁷ Judith Butler, Gender Trouble. Feminism and the Subversion of Identity (New York: Routledge, 1990).

¹⁸ Judith Butler, Bodies That Matter: On the Discursive Limits of «Sex» (New York and London: Routledge, 1993), p. 7.

¹⁹ Ibidem, p. 166.

62

ждается в теории речевых актов, принципы которой Батлер использует в философском анализе проблемы субъективности — формирует субъективность, а не наоборот.

Батлер также подвергает критике и деконструирует традиционный механизм желания в субъективной структуре, который она называет бинаризмом «изначальной гетеросексуаль-ности желания» и который, по ее мнению, строится как стратегия исключения и иерархии: из этой конструкции исключаются все «другие», маргинальные по отношению к признанному культурой и властью в качестве основного типы желания — такие как гомосексуальные (гей и лесбийские), перверсивные и т. д., в то время как любое возможное допущение плюральных и множественных конструкций желания с неизбежностью пробле-матизирует и деконструирует традиционную конструкцию субъективности. Бинаризм, исключение и иерархии также, по мнению Батлер, содержатся в классической феминистской дис-тинкции между «полом» и «гендером», когда понятие «гендер» традиционно интерпретируется как социальный конструкт, а «пол» — как додискурсивная данность. Батлер утверждает, что подобное эпистемологическое деление на дискурсивное и додис-курсивное является одной из демонстраций процесса иерархи-зации мышления, недопустимого для современной феминистской теории.

Принцип иерархии, по мнению Батлер, содержит в своей основе также традиционный феминистский эпистемологический проект приоритета «деятеля перед действием», который таким образом устанавливает сегодня, на ее взгляд, структуру глобального и глобализирующего субъекта. В результате, по ироническому замечанию Батлер, традиционный феминистский дискурс допускает, фиксирует и удерживает именно те «субъекты», которые он надеется «представлять» и «освобождать» на основе принципа исключения.

Все вышеперечисленные классические феминистские эпистемологические установки Батлер называет «эффектами гендерной иерархии» в классической феминистской теории, которые она и пытается проблематизировать в собственном дискурсивном проекте.

В трактовке перформативной субъективности Джудит Батлер ближе фукианское (определяемое через телесные репрессивные практики) определение перформативной субъективности:

63

перформативность отнюдь не является сингулярным актом выбора, но воспроизводством регулятивных и властных социально-культурных норм, существующих в обществе: акт «присвоения» пола не является индивидуально перформативным — он перформативен только в смысле театрализованного воспроизводства властных социальных норм «гетеросексуального закона». Более того, в процессе обретения «пола» субъект формируется через практики исключения «отбросовых» характеристик, которые не квалифицируются в качестве «субъектных» в регуляторных практиках социальной жизни: то есть субъект конституируется через механизм исключения и отрицания, когда отвергнутое «внешнее» превращается в наиболее спрятанное и порицаемое «внутреннее». Именно данные механизмы формирования феноменов «странного», «отбросового» и «экс-центрич-ного» в современных политиках власти интересуют Батлер в ее концепции «квир-идентичности», с помощью которой она также формирует и плюрализует традиционную субъективность.

Заслуга концепции перформативной субъективности Джудит Батлер состоит в том, что она, с одной стороны, в отличие от классического феминизма проблематизирует способы женской субъективации в культуре и сравнивает женское иное с любым «иным» в ней, проблематизируя тем самым традиционный дискурс разделения на «тождественное» и «иное» (которым пользуется не только феминистский, но и другие типы оппозиционных дискурсов современности); с другой — задает новый, вписанный в глобальные дискурсы «исключения» уровень логического поиска женских дискурсивных репрезентаций. Именно в этом контексте она, как уже было сказано, не отказывается от политического аргумента феминизма по преодолению различных форм дискриминации в обществе, а напротив, расширяет его действие на скрытые формы символической, логической, дискурсивной репрессии в культуре.

4) Концепции квир-идентичности (Тереза де Лауретис, Элизабет. Гросс и Ив Кософски Сэджвик)

Концепции квир-идентичности в современной феминистской теории возникают в связи с переходом к постфеминизму и появлением новых практик деконструкции гендера и «размывания» границ традиционных гендерных идентичностей, что в первую очередь связано с так называемым феноменом неосек-

64

суальности (гомосексуальность, транссексуальность) в современной культуре. Американский феминистский теоретик Тереза де Лауретис первой использовала ставший затем широко применимым термин квир-идентичность («странная», «экс-центрич-ная») с целью артикуляции более сложного понимания женской гомосексуальности в ее пересечениях с социальными и субъективными формами фантазма, идентификации и желания. Затем этот термин стал использоваться не только для описания структур гомосексуальных (мужских и женских) идентичнос-тей, но и других типов современных идентичностей, не укладывающихся в рамки традиционной гендерной дихотомии. Таким образом, термин квир знаменует собой переход от феминисткой теории (актуализировавшей и проблематизировавшей именно женскую субъективность, в том числе женскую гомосексуальную) к гендерной теории (актуализирующей другие типы гендерных идентичностей — мужскую, мужскую гомосексуальную и транссексуальные). Эпистемология квир-идентичности представляется особенно актуальной и для современной феминистской теории, так как, с одной стороны, хотя в конце 20-го века структура субъективности предельно усложняется и плюрализуется, формируя новые стратегии гендерной репрезентации, с другой стороны, практики гендерной маргинализации и подавления субъективности не только не исчезают, но становятся еще более гибкими и многообразными, что усугубляет и усложняет ситуацию гендерного неравенства/гендерных неравенств в постсовременном мире.