Файл: Арнольд Тойнби.doc

диких животных, а следовательно, его присутствие

не внушает им страха; во-вторых, его присутствие

даже привлекательно для некоторых животных,

например быка или овцы, потому что человек

способен создать запасы кормов.

Археологическое исследование в Анау

показывает, что следующий шаг в социальной

эволюции был совершен в период второго

существенного изменения климата. Первый приступ

засухи застал в Евразии человека-охотника.

Вторую волну засухи встретил уже оседлый

земледелец и скотовод, для которого охота стала

второстепенным занятием. В этих обстоятельствах

вызов засухи, который проявился с большей силой,

породил две, причем совершенно различные,

реакции. Начав доместикацию жвачных, евразиец

вновь восстановил свою мобильность, утраченную

было в период, когда он совершил свой первый

крутой поворот - от охоты к земледелию. В ответ на

новый импульс старого вызова он вновь обрел

активность.

Некоторые из земледельцев решили просто уйти

от засухи и по мере наступления ее передвигались

со всем своим скарбом, скотом, припасами. Им не

пришлось кардинальным образом менять свой образ

жизни, так как, гонимые засухой, они искали себе

новую родину с привычными условиями

существования, где они могли бы, как и раньше,

сеять, жать, пасти скот на пастбищах.

Однако их степные братья ответили на вызов

другим, более отважным способом. Эта часть

евразийцев, оставив непригодные для жизни

оазисы, также отправилась в путь вместе со своими

семьями и стадами. Но они, оказавшись в открытой

степи, охваченной засухой, полностью отказались

от земледелия, как их предки когда-то полностью

отказались от охоты, и стали заниматься

скотоводством. Они не пытались уйти из степи, а

приспособились к ней.

Как видим, номадический ответ на повторяющийся

и усиливающийся вызов действительно был рывком.

В первый приход засухи доземледельческие предки

кочевников от охоты перешли к земледелию,

превратив охоту в дополнительный и

вспомогательный промысел. А в период второго

ритмического наступления засухи патриархи

номадической цивилизации смело вернулись в

степь и приспособились к жизни в таких условиях,

в каких не могли бы существовать ни земледельцы,

ни охотники. Засушливую степь мог освоить только

пастух, но, чтобы выжить там и процветать,

кочевник-пастух должен был постоянно

совершенствовать свое мастерство, вырабатывать

и развивать новые навыки, а также особые

нравственные и интеллектуальные качества.

Если сравнить кочевую цивилизацию с

земледельческой, то можно заметить, что у

номадизма есть определенные преимущества.

Во-первых, доместикация животных - искусство

более высокое, чем доместикация растений,

поскольку это победа человеческого ума и воли

над менее послушным материалом. Другими словами,

пастух - больший виртуоз, чем земледелец, и эта

мысль зафиксирована в знаменитом отрывке из

сирийской мифологии: "Адам познал Еву, жену

свою, и она зачала и родила Каина и сказала:

приобрела я человека от Господа. И еще родила

брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец, а Каин

был земледелец. Спустя несколько времени Каин

принес от земли плодов дар Господу, и Авель также

принес от первородных стада своего и от тука их. И

призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и

на дар его не призрел" (Быт. 4, 1 - 5).

Фактически искусство, доступное Авелю,

родившемуся после Каина, было не только более

поздним изобретением. Номадизм был более выгоден

экономически, чем земледелие. Здесь

напрашивается определенная параллель с

промышленным производством. Если земледелец

производит продукцию, которую он может сразу же и

потреблять, кочевник, подобно промышленнику,

тщательно перерабатывает сырой материал,

который иначе не годится к употреблению.

Земледелец выращивает злаки, которые сам и

потребляет. Кочевник пользуется естественными

выпасами, скудная и грубая растительность

которых непригодна для человека, но приемлема

для животных. Человек же получает молоко и мясо

животных, использует их шкуры для одежды.

Эта непрямая утилизация растительного мира

степи через посредство животного создает основу

для развития человеческого ума и воли. Круглый

год кочевник должен искать корм для своего скота

в суровой и скупой степи. В соответствии с

годовым циклом он должен перемещаться по степным

пространствам, преодолевая немалые расстояния, с

летних пастбищ на зимние и наоборот. Причем

кочует он не только со своим стадом, но всей

семьей, со всем своим имуществом. Кочевники не

смогли бы одержать победу над степью, выжить в

столь суровом естественном окружении, если бы не

развили в себе интуицию, самообладание,

физическую и нравственную выносливость.

Неудивительно, что христианская церковь нашла

в повседневной жизни номадической цивилизации

символ высшего христианского идеала (образ

"доброго пастыря"). Неудивительно также, что

столь мощный и успешный рывок должен был

предопределить и плату, соразмерную огромному

напряжению, сопровождавшему его.

Наказание, постигшее кочевников, в сущности,

того же порядка, что и наказание эскимосов.

Ужасные физические условия, которые им удалось

покорить, сделали их в результате не хозяевами, а

рабами степи. Кочевники, как и эскимосы, стали

вечными узниками климатического и

вегетационного годового цикла. Наладив контакт

со степью, кочевники утратили связь с миром.

Время от времени они покидали свои земли и

врывались во владения соседних оседлых

цивилизаций. Несколько раз им даже удавалось

перевернуть размеренную жизнь оседлых своих

соседей. Однако кочевник выходил из степи и

опустошал сады цивилизованного общества не

потому, что он решил изменить маршрут своего

привычного годового климатико-вегетационного

перемещения. Скорее это происходило под

воздействием внешних сил, которым кочевник

подчинялся механически. Выло две такие силы,

которым он слепо повиновался. Кочевника

выталкивало из степи резкое изменение климата,

либо его засасывал внешний вакуум, который

образовывался в смежной области местного

оседлого общества. Вакуум этот возникал как

следствие таких исторических процессов, как

надлом и распад оседлого общества.

Таким образом, несмотря на нерегулярные набеги

на оседлые цивилизации, временно включающие

кочевников в поле исторических событий, общество

кочевников является обществом, у которого нет

истории.

Османы. Вызов, на который османы и

спартанцы ответили своим порывом, исходил в

отличие от вышеописанных случаев из

человеческого окружения. Османы пришли из степи,

и вызов, который был брошен им, заключался в

необходимости перемены степного кочевого образа

жизни на жизнь среди завоеванных общин.

Жизнь кочевого общества целиком зависит от

степени влажности климата. Наступление

засушливого периода побуждает человека в степи

изменить взаимоотношения с животным миром.

Отношения "охотник - добыча" становятся

невозможными, ибо лишают обе стороны шанса

выжить.

В том случае, когда засуха выталкивает

кочевника за пределы степи и он становится

"пастырем" местного "человеческого

стада", союз этот экономически ненадежен, хотя

и бывает политически оправдан. С экономической

точки зрения новые пастыри скоро превращаются в

трутней, которые живут эксплуатацией

подчиненного населения.

Судьба империй, основанных номадическими

завоевателями, покорившими оседлые народы,

заставляет вспомнить притчу о семени, которое

"упало на места каменистые, где не много было

земли, и скоро взошло, потому что земля была

неглубока; когда же взошло солнце, увяло и, как не

имело корня, засохло" (Матф. 13, 5 - 6). Обычно

история таких империй начинается с резкой

демонстрации власти, которая затем быстро

деградирует и распадается. Средняя

продолжительность жизни таких империй, по

определению Ибн Хальдуна, не более трех

поколений, то есть 120 лет. Номадические империи

могущественны, ибо силы, обретенной под

действием стимула враждебного мира степи,

хватает, как правило, для завоевания оседлых

народов. В то же время номадические империи

эфемерны, потому что с утратой стимула начинает

исчезать и сила. Особые качества, выработанные в

условиях сурового физического окружения,

неизбежно атрофируются в новых условиях,

начинается деградация и упадок. С другой стороны,

покоренные кочевниками племена, оправившись от

шока, вызванного неожиданным, зачастую весьма

грубым ударом, начинают выходить из

летаргического оцепенения и постепенно

восстанавливать свое нравственное самосознание.

Это приходится на тот момент, когда их

номадические хозяева начинают терять свою

власть и силу. Названные процессы, хотя и

совпадают по времени, вызваны разными причинами.

Если номадический пастырь деградирует, не

отвечая экономическим целям общества, то паства

восстанавливается, поскольку она осталась на

прежней почве и по-прежнему экономически

продуктивной, несмотря на изменившиеся

политические условия.

Процессы эти рано или поздно приводят к тому,

что незваные пастыри либо изгоняются, либо

ассимилируются. Господство аваров над славянами

длилось, по всей видимости, менее пятидесяти лет,

и, тем не менее, оно предопределило всю

дальнейшую историю славян, тогда как аварам не

принесло ничего хорошего. Когда славяне стали

оказывать заметное влияние на православное

христианство и западное христианство, авары

влачили к этому времени жалкое существование на

окраине венгерского выступа Евразийской степи, а

через два столетия были и вовсе уничтожены

Карлом Великим [+4].

У некоторых номадических империй жизнь была еще

более краткой. Например, империя западных гуннов

в Альфельде, основанная приблизительно за

полтора века до прихода туда аваров, распалась со

смертью Аттилы. Империя монгольских ильханов в

Иране и Ираке просуществовала менее

восьмидесяти лет (1258-1335) [+5], а империя великих ханов Южного

Китая продержалась и того меньше (1280-1454) [+6]. Мадьяры,

которые заняли Альфельд после аваров, уже через

сто лет были поглощены социальной системой

западного христианства. Более чем двухстолетнее

(прибл. 1142-1368) правление монголов в Северном Китае

[+7] и более чем

трехсотлетнее (140 до н.э.-226 н.э.) владычество

парфян над Ираком и Ираном представляются

исключениями [+8].

Исходя из этого, можно утверждать, что

длительность господства Оттоманской империи над

православным христианством была уникальной.

Если ее начало датировать оттоманским

завоеванием Македонии в 1371 г. [+9], а конец - Кючук-Кайнарджийским

мирным договором 1774 г., венчавшим самую

разрушительную русско-турецкую войну, срок жизни

ее длился четыре столетия, не считая периода

становления и распада. В чем причина этого

уникального исторического факта?

Можно предположить, что Pax Ottomanica отвечал

потребностям православно-христианского

общества, удовлетворяя его жажду витальности.

Однако это объяснение нельзя считать

удовлетворительным, потому что с

православно-христианской точки зрения власть

Оттоманской империи всегда была чуждой и

навязанной насильственным путем. Общественные

институты если и признавались, то больше по

принуждению. К тому же оттоманская власть не

вписывалась в местный экономический механизм,

что было следствием ее номадического

происхождения. Относительная продолжительность

жизни Оттоманской империи может быть объяснена

только при сравнении ее с другими номадическими

обществами в свете особого ответа на необычный