Файл: Арнольд Тойнби.doc

надежды Платона нашли воплощение в личности

Марка Аврелия, который пронес тяжелое бремя

социальной ответственности, не уклонившись от

выполнения своего долга, то в целом дух служения

обществу был малохарактерен для эллинистических

философов. Пример Марка Аврелия не оказался

заразительным и не был подхвачен Плотином. В III в.

н.э., время надлома эллинистического

универсального государства, долг возвращения в

мир стал для эллинистических философов менее

привлекательным, чем когда-либо ранее. В Плотине

эллинистический умозрительный мистицизм достиг

своей высшей точки. Отрицание им платоновского

призыва к возврату рассматривается Бергсоном

как признак того, что эллинская форма мистицизма

внутренне не завершена. "С нашей точки зрения,

мистицизм способен достичь своей вершины лишь в

контактах между людьми, потому он и способен

отчасти совместиться с творческим усилием самой

Жизни. Это усилие исходит от Бога, если оно не

тождественно самому Богу. Великий мистик должен

быть личностью, которая преступает границы,

предопределенные человеческому виду его

материальной природой, и тем самым подхватывает

и продолжает дело самого Бога... Плотину... дано

было увидеть Землю Обетованную, но не дано было

ступить на нее. Он пришел к пониманию экстаза,

состояния, в котором душа ощущает самое себя или

мыслит, близкое присутствие Бога и его сияния. Но

Плотин не преодолел той черты, за которой

созерцание переходит в действие, а человеческая

воля становится волей божественной. Сам Плотин

считал, что он находится на вершине и что идти

дальше - это значит, идти вниз. Таким образом,

Плотин остался верен интеллектуализму

эллинистического гения. Одним словом, мистицизм

в том смысле, в каком мы начали употреблять этот

термин, никогда не получил завершения в

эллинистической мысли. Нет сомнения, мистицизм

искал здесь своей реализации, и как

нереализованная возможность он несколько раз

стучался в дверь, и дверь приоткрывалась, но так

никогда и не распахнулась настолько, чтобы дать

ему войти" [*3].

Окончательный отказ эллинистических философов

возвратиться из мира созерцания в мир действия

может объяснить, почему надлом, который пережила

эллинская цивилизация, стал для нее роковым. Ибо

здесь мы видим тот же самый "великий отказ",

который совершили создатели египетской

цивилизации в эпоху строителей пирамид. Причина,

по которой "великий отказ" стал уделом

эллинистических философов, очевидна. Их

нравственная ограниченность была следствием

ошибки в их вере. Веря в то, что экстаз, а не

возврат представляет собой главное содержание и

конечную цель их духовной Одиссеи, в болезненном

переходе от экстаза к возврату они не видели

ничего, кроме жертвы на алтарь долга, тогда как

именно возврат представлял собой цель, смысл и

кульминацию того движения, в которое они

оказались вовлечены.

Движение Ухода-и-Возврата - это не только

прохождение сквозь темную ночь Души, но и ее

преодоление. Это не только свойство жизни

человеческой, но и Жизни вообще. Человек впервые

столкнулся с этим, вероятно занявшись

земледелием. В растительном царстве

Уход-и-Возврат, а иными словами,

Смерть-и-Воскрешение чередуются по временам

года. Осенью, когда увядают травы, семя ложится в

землю: скрытое в земле, оно претерпевает

таинственное незримое преображение и вновь

воскресает весной, когда восходят к свету

зеленые ростки, чтобы возродиться в новом урожае.

Уход-и-Возврат - это и ритм номадического

сезонного передвижения по орбите пастбищ. И даже

можно найти свидетельства этого в ритмах

современного западного индустриализма, когда

речь идет о капиталовложениях и об отдаче их.

Человеческое воображение усмотрело аллегорию,

применимую к жизни людей, в феномене

Смерти-и-Воскрешения, характерном для жизни трав,

деревьев и цветов. Таким нулем человек пытался

подойти к разгадке Смерти.

У Гомера есть отрывок, в котором сопоставляется

судьба людей и листьев, увядающих, но снова

зеленеющих весной.

Листья в дубравах древесных подобны сынам

человеков:

Ветер одни по земле развевает, другие дубрава.

Вновь расцветая, рождает, и с новой весной

возрастают.

Так человеки: сии нарождаются, те погибают.

( Гомер. Илиада)

В анонимной греческой поэме III в. до н.э.

сезонное возрождение растений дается в духе

античного земледельческого ритуала как

счастливое воскресение, а не как безжалостное

вытеснение новой жизнью жизни старой. Однако

здесь - нить патетическое противопоставление

цветка, готового воскреснуть, и человека,

заснувшего последним сном, сном, от которого нет

пробуждения.

Горе, увы! Если мальвы в саду, сельдерей

Иль аниса цветы завитые завтра умрут,

То весною опять разрастутся.

Мы же, столь сильные разумом люди.

Раз лишь один умираем и сном засыпаем

Глубоким, глухим, беспробудным.

В этой поэме эллинистического упадка

возвращение человека ударом Смерти вырванного

из общества своих собратьев, представляется

абсолютно невозможным. Но было и подпочвенное

течение в эллинистических чувстве и мысли,

антропоморфно представлявшее вегетационные

циклы в виде 

(годового божества) как аналог бессмертия людей.

Это скрытое духовное течение, которое составляло

дух элевсинских и орфических таинств,

переполняло мышление и веру раннего христианина.

"Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет,

то останется одно: а если умрет, то принесет много

плода" (Иоанн 12. 24). Аллегория, выраженная в этом

отрывке из Евангелия от Иоанна, была выработана в

более старом документе из собрания,

составляющего Новый завет [+10]. "Но скажет кто-нибудь: как

воскреснут мертвые? и в каком теле придут?

Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не

умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущего,

а голое зерно, какое случится, пшеничное или

другое какое. Но бог дает ему тело как хочет, и

каждому семени свое тело... Так при воскресении

мертвых, Сеется в тлении, восстает в нетлении:

сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в

немощи, восстает в силе; сеется тело душевное,

восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть

тело и духовное, так и написано: "Первый

человек Адам стал душою живущею" (Быт. 2, 7); а

последний Адам есть дух животворящий... Первый

человек из земли перстный: второй человек

Господь с неба" (I Кор. 15, 35-38, 42-45, 47).

В этом отрывке из первого послания Павла

Коринфянам четыре идеи представлены в

последовательности, восходящей крещендо. Первая

идея состоит в том, что, наблюдая появление

всходов весной, мы являемся свидетелями

воскресения. Таким образом, подтверждается

древняя вера в воскресение злаков и цветов, что

было выражено в земледельческом ритуале и мифе и

что потрясло душу поэта, так и не сумевшего

соединить мысль этой древней веры с человеческим

опытом Смерти. Вторая идея заключена в том, что

воскресение зерна является залогом воскресения

людей. Это было новое слово учения, которому

следовали эллинистические таинства, и которое с

горечью отвергал греческий поэт III в. до н.э.

Третья идея - воскресение людей возможно и

осуществимо благодаря некоему преображению,

происходящему по воле Божией в период между

смертью и новым возвращением к жизни. Залог этого

преображения - циклы вегетации - чудо,

повторяемое из года в год, очевидное и доступное

наблюдению каждого. Однако изменения в

человеческой природе должны быть направлены на

укрепление терпимости, совершенствование

красоты, силы, духовности; а это последнее

понятие соответствует тому явлению, которое мы

назвали ранее этерификацией и определили как

критерий роста. Четвертая идея в цитированном

отрывке последняя и наиболее возвышенная. В

понятии Первого и Второго человека отражена

проблема Смерти и трансцендирована забота о

воскресении человека. В полете мысли Павла

превращение зерна в плод предстает залогом

преображения человеческой природы. В пришествии

"второго человека, который есть Господь с

Неба", Павел видит творение нового вида,

составленного из одного-единственного

индивидуума, послушника Божиего. миссия

которого состоит в том, чтобы поднять

Человечество до сверхчеловеческого уровня,

наделив своих собратьев вдохновением, исходящим

от Бога.

Таким образом, мотив Ухода-и-Возврата можно

заметить и в духовном опыте мистицизма, и в жизни

растительного царства, и в размышлениях

человеческого ума о смерти и бессмертии, и в

сотворении одних форм из других, высших видов из

низших. Очевидно, это мотив космического

масштаба, и неудивительно, что он представляет

собой один из изначальных образов мифологии,

представляющей собой интуитивную форму

понимания и выражения универсальных истин.

Одним из мифических воплощений этого мотива

является сюжет с подкидышем. Дитя, рожденное в

царской семье, оставлено в раннем детстве -

иногда (как в рассказе об Эдине и Персее) своим

отцом или дедом, предупрежденным во сне или через

оракула, что новорожденному предначертано

занять его место [+11];

иногда (как в рассказе о Ромуле) узурпатором,

убившим или изгнавшим отца ребенка и старающимся

избегнуть мести [+12],

а иногда (как в рассказах о Ясоне, Оресте, Зевсе,

Горе, Моисее и Кире) в действие включаются

дружеские силы, озабоченные тем, чтобы спасти

жизнь младенца от коварного убийцы [+13]. Сюжет, как

правило, развивается таким образом, что

брошенное дитя чудесным образом спасается и

выживает. Ромул вскормлен волчицей, Кир - сукой,

Зевс - козой или нимфой, Ясон спасен кентавром,

Эдип, Кир и Ромул - пастухами, Моисей, брошенный в

корзине из тростника, был воспитан дочерью

фараона (ср. историю Аттиса, спрятанного в

тростниках реки Галлос, а затем взятого богиней

Кибелой). Персей с матерью бросились в бурное

море и благополучно добрались до берега. В

третьей и четвертой главах этого драматического

сюжета роковое дитя, уже возмужавшее и

закалившее спой дух в горниле выпавших на его

долю испытаний, возвращается во всем блеске силы

и славы на родину, в свои владения.

Сюжет с подкидышем получил столь широкое

распространение, что воспринимается нами как

литературная банальность.

В других вариантах мифов мотив

Смерти-и-Воскресения воплощен не в истории

младенца, обреченного кем-то на гибель, но как

попытка избавиться от соперника, дав ему

невыполнимое и опасное задание. Персея царь

Полидект посылает за головой Горюны, Ясона царь

посылает за золотым руном. Геракл получает

задание совершить двенадцать подвигов [+14]. Но и в

этих вариантах заключительная глава та же. Герой

разрушает планы злодея, с блеском выполняя

опасное задание, и возвращается победителем.

В истории Иисуса мотив Смерти-и-Воскресения

постоянно возобновляется. Иисус - отпрыск

царского рода (сын Давида или самого Бога) -

брошен в раннем детстве. Он нисходит с Неба, чтобы

быть рожденным на Земле, в родном городе Давида

Вифлееме. Однако для него не находится места

среди людей, и его положили в ясли. В хлeву о нем

заботятся ласковые животные и сердобольные

пастухи. Иисус воспитывается в бедной семье.

Затем он спасается от коварных намерений царя

Ирода бегством в Египет. В конце истории Иисус

возвращается, как возвращаются другие герои

подобных мифов, чтобы вернуть свое Царство. Он

входит в Иудею, и при въезде в Иерусалим люди