Файл: Введение в гендерные исследования_Жеребкина.doc

На протяжении 1970-1990-х годов объектом повышенного исследовательского интереса являлась проблема недостаточного представительства женщин в руководящих структурах, особенно в законодательных избираемых органах. Хотя научная литература предлагает самые разнообразные объяснения этому, политологи регулярно указывают на селекционный процесс как на ключевой фактор, играющий роль «голкипера» и лимитирующий доступ женщин в ряды политической элиты: прямая и скрытая дискриминация является его составной частью. Отсутствие свидетельств, что кандидат-женщина теряет голоса мужчин, не обязательно остановит селекционные комитеты от следования ошибочной осторожности. Они склонятся к выбору «безопасного» кандидата, который будет как можно ближе к существующему образцу члена парламента, какой только возможно найти. «Кандидат будет белым, средних лет, мужчиной».²⁹Одновременно во внушительном блоке американской литературы, посвященной широкой проблеме «Женщина в сфере формальной политики» работы группируются в несколько отчетливых тем: пол как политическая переменная; женщины как кандидаты в законодательные федеральные и местные органы власти, качества и достоинства женщин-кандидатов; влияние женщин, занимающих ответственные посты, на общественную политику; гендерные различия при голосовании и в политических предпочтениях. Большинство работ, посвященных политическому участию женщин, продолжали фокусироваться на электоральных политиках, формальных правительственных структурах и институтах. Неэлекторальные и неправительственные формы политического участия, такие как активизм общественных орга-

²⁹ Vernon Bogdanor, What is Proportional Representation? A Guide to the Issues (Oxford: Oxford University Press, 1984), p. 113.

106

низаций (grassroots activism), получили значительно меньше внимания: такой тип активности не подпадает под традиционную концепцию политического участия и рассматривается как менее значимый. Редко также исследовались соотношение неэлекторальных и электоральных форм политической активности, взаимоотношения между участницами общественных движений(аутсайдерами) и женщинами, занимающими формальные посты внутри властных институций(инсайдерами).

Ко многим теоретическим вопросам, поставленным еще в 1980-е годы и остающимся по-прежнему актуальными и в конце 1990-х годов, добавилось множество новых — в частности, феминистские исследования в области политических наук стали вести научный поиск на базе кросснационального анализа, качественных социологических методов и сопоставительных методик. Можно утверждать, что для феминистских исследователей в конечном счете не имеет значения, является ли женское политическое участие электоральным или неэлекторальным, происходит внутри или вне формальных правительственных институтов, поскольку наиболее актуальным для них остается расширение традиционных концепций политического, а также расширительное толкование определения политики, за которым стоит призыв активней включать в ее анализ корневой активизм женского движения и женских общественных организаций.

Сергей Ушакин

2. Политическая теория феминизма: современные дебаты

„.Я не знаю, кто впервые ввел в употребление понятие «естественный». Знаю только, что оно существует очень давно — столько же, пожалуй, времени, сколько и сама философия. И еще я знаю, что сейчас нужна величайшая не только возможность, но и способность дерзания, чтоб освободиться от власти этого слова. Попробуйте отказаться от него, что останется тогда от философии?

Лев Шестов¹

Вопрос о том, насколько верна та или иная точка зрения, насколько она последовательна или интересна, гораздо менее содержателен по сравнению с вопросом о том, почему именно мы оказались на той или иной позиции, почему именно ее мы отстаиваем, что она дает нам и от чего она нас защищает...

Джудит Батлер²

1. Пол и политика: постановка проблемы

Политические теории, несмотря на кажущееся разнообразие предлагаемых ими решений, в сущности, довольно схожи в

¹ Шестов Л. Власть ключей // Сочинения в 2-х тт. Т. 1. Москва: Наука, 1993. С. 295.

² J. Butler, «For a careful reading», Feminist contentions. A philosophical exchange: Seyla Benhabib, Judith Butler, Drucilla Cornell, Nancy Fraser (New York: Routledge, 1995), p. 127.

108

тематике своих вопросов. Вопросов, строго говоря, три; упрощая, их можно сформулировать так: Какова природа политической власти? Кто являетсяносителем этой власти? И в чем состоитцель власти? Или, в иной транскрипции: 1) Каким образом складываетсяполе политической деятельности, т. е., что лежит в основе классификации социальных явлений/институтов на политические и неполитические? 2) Как происходит формированиесубъекта политической деятельности, т. е., какова динамика отношений между институтами/аппаратами власти и конкретными личностями? И, в конце концов, 3) как определяется социально-историческоесодержание политической деятельности, т. е., как из общего социо-культурного контекста происходит вычленение политически значимых «точек приложения» власти? С теми или иными модификациями эти вопросы определяют сущность дискуссий о природе политического по меньшей мере на протяжении последних двух тысяч лет. Аристотель в своейПолитике, например, писал:

... всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага..., причем больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим.³

Подобная дискурсивная трактовка государственности/государства, т. е. стремление обнаружить закономерности институциональной политической практики исходя из закономерностей коммуникационного обмена, безусловно, сближает Аристотеля с крупнейшими теоретиками современности — Мишелем Фуко, Юргеном Хабермасом, Жаком Деррида и др. Вместе с тем, дискурсивное производство государства в Политике не лишено и определенной, весьма показательной, специфики.Общение в данном случае носит гомосоциальную природу, являясь исключительно общением «государственных мужей». Сам Аристотель объяснял это так: «... слова поэта [Софокла — С.У.] о женщине: "Убором женщине молчание служит" — в одинаковой степени

ДОЛЖНЫ быть прилоЖИМЫ КО всем Женщинам ВООбще, НО К муж-

³ Аристотель. Политика. Афинская полития. М.: Мысль, 1997. С. 35.

109

чинам они уже не подходят».⁴Таким образом, формирование диалогического (политического) пространства происходит посредствомисключения. «Общение ради высшего блага» понимается/реализуется каксистема отношений между теми, кто говорит и теми, кто слушает: гомосоциальный логоцентризм «государственных мужей» становится очевидным лишь на фоне эсте-тизированного молчания женщин.

Понятно, что Аристотель в данном случае служит лишь своего рода метафорой, позволяющей обозначить молчаливое присутствие проблематики пола в философии политики в целом.⁵Аналогичные пассажи можно обнаружить без труда во многих классических текстах по истории и теории политической мысли. Собственно, на подобное вскрытие патриархальных умолчаний и была направлена интеллектуальная деятельность феминистского движения второй волны 1960-1970-х годов.⁶

⁴ Там же. С. 56.

⁵ Разумеется, обвинять Аристотеля в монополизации политического общения по половому признаку было бы натяжкой - наряду с женщинами на молчание были, например, обречены и рабы, что, в принципе, лишь подчеркивает сходство местоположения эстетизированного женского молчания и опредмеченного мол чания рабов в иерархии политических дискурсов о высшем благе.

⁶ В качестве классических примеров такого рода анализа см.: Е. Kennedy, S. Mendus, eds., Women in Western political philosophy (Brighton: Wheatsheaf books, 1987); L. Nicholson, ed., The second wave: a reader in feminist theory (New York: Routledge, 1997). Понятно, что принадлежность ко «второму» призыву - явление далеко не хронологическое. Многие представители этого направления продолжают активно работать и сегодня - см., например: К. Bartlett, R. Kennedy, eds., Feminist legal theory: readings in law and gender (Oxford: Westview Press, 1991); N. Hirschman, C. Di Stefano, eds., Revisioning the Political: Feminist reconstructions of traditional concepts in Western political theory (Oxford: Westview Press, 1996); M. Shanley, С Pateman, eds., Feminist interpretations and political theory (University Park: The Pennsylvania State University Press, 1991); M. Shanley, U. Narayan, eds., Reconstructing political theory: feminist perspectives (University Park: The Pennsylvania State University Press, 1997). Аналогичное движение навстре чу феминистской тематике примерно с середины 1980-х стали проявлять и сами обществоведческие дисциплины. В качестве типичных примеров такого подхода см. соответствующие обзорные статьи о социологии, поли тологии и юриспруденции (J. Chafetz, «Feminist theory and sociology; underutilized contribution to mainstream theory», Annual Review of Sociology, 1998, 23; J. Lovenduski, «Gendering research in political science», Annual Review of Political Science, 1998, 1; С Seron, «Law and inequality: race, gender... and, of course, class», Annual Review of Sociology, 1996, 22.

110

Вскрытие патриархальных умолчаний, важное само по себе, оказалось, однако, не способным противопоставить многовековой традиции политической теории сколько-нибудь существенную альтернативу. Ликвидация четко выраженных форм классовой и колониальной эксплуатации, в свою очередь, лишь обострили деление политического сообщества по половому признаку. Первоначальной реакцией на это со стороны ряда феминисток стало стремление адаптировать к изменившейся повестке дня хорошо известные теоретические схемы классовой борьбы: «пол», в итоге, стал классовым/классификационным признаком, «половые отношения» заменили отношения производственные, а исторически специфические формы деторождения и семьи стали восприниматься как «способ производства». Закономерным в этой парадигме стал вопрос: «Кто обладает правом собственности на женщину как основное средство производства?» Катерин МакКиннон (Мичиганский университет, Анн-Арбор), известная своими работами о сексуальных домогательствах и законодательстве о распространении порнографии, в начале 1980-х в статье «Феминизм, марксизм, метод и государство: теоретическая повестка дня», например, писала:

Сексуальность является для феминизма тем же, чем труд для марксизма — т. е. социально обусловленной и вместе с тем обуславливающей, всеобщей и вместе с тем исторически специфической формой деятельности, объединяющей и тело, и разум. Организованная экспроприация сексуальности одной группы в интересах другой группы является определяющим для секса, женщины, точно так же, как организованная экспроприация труда одной группы на благо других является основополагающим при определении рабочего класса. Гетеросексуальность есть структура этой экспроприации, пол и семья — формы ее проявления, половые роли — обобщенные характеристики социального индивидуума, воспроизводство — ее последствия, а контроль — ее основная задача.⁷

' С.А. MacKinnon, «Feminism, Marxism, Method, and the State: An Agenda for Theory», Signs, 1982, 7 (3), p. 516; Продолжение статьи см.: С.А. MacKinnon, ♦ Feminism, Marxism, Method, and the State: Toward Feminist Jurisprudence», in S. Harding, ed., Feminism and methodology...; подробнее о взглядах МакКиннон см.: С.А. MacKinnon, Feminism unmodified: discourses on life and law (Cambridge: Harvard University press, 1987).

Ill

Историческая и политическая логика данного классового подхода к сексуальности очевидна: организованное насилие одной группы можно преодолеть лишь посредством организованного сопротивления другой. Сложность в другом. Насколько правомерно, спрашивали критики МакКиннон, считать место той или иной группы в процессе воспроизводства (семьи) необходимым и/ли достаточным условием для определения коллективной идентичности этой социальной группы — женщин? Являются ли «производственные отношения», базирующиеся на сексуальности, базовыми для определенияколлективного сознания «угнетенного класса»? И не будет ли более целесообразно говорить онесводимости факторов, влияющих на формы социальной идентичности и способы их проявления (таких, например, как социальная память и т. п.), исключительно к проблематике способа производства и воспроизводства семьи? Более того, если тезис осоциальной природе сексуальности воспринимать всерьез — т. е. видеть в сексуальности исторически специфическое, изменяемое во времени явление — то насколько правомерно говорить о стабильности ее классообразующей функции и, соответственно, о стабильности форм ее идеологического/символического отражения?⁸ Говоря иначе, попытке воспринимать сексуальность как следствие сложившейся (патриархальной) политическойструктуры производства была противопоставлена попытка анализировать сексуальность как эффектвосприятия и самовосприятия, т. е. как способность осознавать и артикулировать в доступных политических терминах половую идентичность («мужчина»/«женщи-на») и связанные с ней социальные, политические, экономические, культурные и т. п. векторы поведения. Именно о такого рода попытках, обычно увязываемых с «третьей волной» феминизма последних двадцати лет, и пойдет речь в дальнейшем. Опираясь на тексты таких известных американских философов как Джудит Батлер (Калифорнийский университет в Беркли), Шейла Бен-хабиб (Гарвардский университет) и Нэнси Фрейжер (Новая школа социальных исследований, Нью-Йорк), я попытаюсь проследить как именно «пол» и «сексуальность» оказались в центре политической теории феминизма третьей волны.