Файл: УРОКИ ВДОХНОВЕНИЯ Новицкая Л..doc

15

практики в массовых сценах? Пока еще у вас неокрепшие творческие организмы, вы сможете закрепить там все, что получаете от Зинаиды Сергеевны. Работа на публике — это большой плюс, это урок. В ваше распоряжение предоставляются декорации, костюмы, свет, полная обстановка спектакля с толпой зрителя; урок начинается уже в закулисном репетиционном помещении, продолжается в уборных учеников во время их гримирования и одевания, а затем он переносится на сцену, где учеников приучают к правильному творческому самочувствию. Свобода на сцене, правильное творческое самочувствие приобретаются, если вы находите логику действия, а отсюда и логику чувств и проделываете эту схему действий на сцене. Но ни в коем случае нельзя выходить на публику с недоделанной вещью! В этом случае вы наработаете штампы.

Помните, в работе над массовыми сценами должна быть железная дисциплина, которую надо в себе заранее готовить и тренировать. Допустим, идет репетиция массовой сцены, приходится надрывать голоса, много двигаться, утомляться. Все идет хорошо, но несколько лиц, невнимательных во время репетиции или опоздавших на нее, испортили все дело; из-за них приходится начинать всю сцену сначала, снова мучить всю толпу. Это недопустимо, за это должно налагаться очень строгое взыскание, и пусть не только режиссер предъявляет им претензию, а весь коллектив: коллективное взыскание куда страшнее.

Итак, поздравляю с принятием вас в нашу общую семью. Скоро я начну репетиции, вы должны на них быть. Зинаида Сергеевна распределит между вами роли в этой массовой сцене и вы включитесь в общую работу». Мы сидели как зачарованные и не сразу даже сказали: «Спасибо, Константин Сергеевич». Он ласково попрощался с нами и ушел.

А когда он ушел, мы кинулись обнимать друг друга, благодарили Зинаиду Сергеевну, ей еле удалось отправить нас домой. Нам было разрешено присутствовать на репетициях, которые проводил сам Константин Сергеевич!

Даже только присутствуя на его репетициях, мы получали огромный запас творческих знаний. Но иногда Константин Сергеевич работал и с нами. Когда репетировалась сцена у собора, он занимался с сотрудниками так же внимательно и придирчиво, как с солистами, отдавая каждому свои знания и мастерство.

Мы к этой работе проявляли максимум интереса, старались тщательно отделывать данные нам роли, пытались не только составить интересные биографии своих образов, создать внутреннюю их жизнь, но искали и внешнее их воплощение, для этого приносили Константину Сергеевичу репродукции картин разных известных художников (Репина, Сурикова, Перова и других), и Константин Сергеевич, ценя проявление личной инициативы, утверждал найденные нами гримы.

16

Но вернемся к организации Оперно-драматической студии.

Некоторые из нас до того, как стать ассистентами, работали актерами в театре. Наш театральный опыт был еще очень невелик, и это не могло не тревожить нас. Однако Константина Сергеевича это не смущало. С первой встречи, которая проходила в неофициальной обстановке — за чаем у Зинаиды Сергеевны, — он стремился вселить в нас уверенность в собственных силах, в том, что мы обязательно справимся с возложенной на нас задачей, как бы она ни была трудна и ответственна.

— Ничего, — сказал он, — надо дерзать; конечно, вы будете барахтаться, прежде чем научитесь плавать; но я вас поддержу, брошу спасательный круг, если вы начнете тонуть. Вы будете вместе с нами открывать и осваивать новое. Не забывайте, что система, как и человеческая природа, движется и развивается. Мы все время будем идти вперед, и наша техника, наши знания будут совершенствоваться.

Мы, ассистенты, пройдя предварительную подготовку под непосредственным руководством Константина Сергеевича, должны были начать заниматься с теми, кто будет принят в студию, актерским мастерством.

Мне посчастливилось принимать участие и в организации, и в работе Оперно-драматической студии, последней студии Константина Сергеевича.

Как ассистент Студии (я вела занятия по мастерству актера и речи на драматическом отделении) я присутствовала на занятиях Константина Сергеевича. И не только присутствовала, но и сама занималась с ним. Он вел с нами занятия по элементам психотехники, по словесному действию и работал по методу физических действий над пьесой «Горе от ума» Грибоедова, в которой я репетировала роль Лизы. Занятия со студийцами, как драматическими, так и оперными, были чаще всего объединенными. Во время занятий и встреч с Константином Сергеевичем я вела систематические записи и считаю своим долгом подробно воспроизвести его занятия с нами и со студийцами.

Кроме моих записей и воспоминаний, материалом для моей книги послужили стенограммы Оперно-драматической студии за 1935—1938 годы, которые хранятся в Музее Московского Художественного академического театра им. А. М. Горького, в архиве К. С. Станиславского.

Артистическая этика и дисциплина

Прежде всего хочу остановиться на том, какое огромное значение в своей практической работе и в своем учении о театре Константин Сергеевич придавал вопросам этики и дисциплины актера. Он настаивал на том, чтобы актеры с самого начала своего творческого пути поняли, что без артистической этики, без ощущения коллективности в сценической работе невозможно большое искусство.

Великий режиссер не уставал напоминать о том, что особенность театрального искусства в его коллективности. Каждый член коллектива театра, будь то актер, режиссер, художник, музыкант, гример, должен чувствовать себя его частью и сознавать свою ответственность за то, чтобы коллектив действовал четко и организованно. Необходим дух товарищества, взаимного уважения и внимания, подчинения личных интересов общему делу. Глубоко осознанное, строгое выполнение законов театральной этики и дисциплины — вот непременное условие успешной творческой работы актера, всего театра.

Исходя из коллективного характера актерского творчества, Станиславский разрабатывает учение об этике актера.

• Этика, — говорил он нам, — определяет идейный, моральный облик актера-гражданина, учит его сознательному выполнению своей общественной роли. Советский актер — это патриот, который все свое творчество посвящает народу. Он любит свою профессию за то, что она дает ему возможность через определенные идеи, воплощенные на сцене в художественные образы, воспитывать зрителя, делать его лучше, чище, умнее, полезнее для общества.

• Первым условием для создания предрабочего состояния,— говорил Константин Сергеевич, — является выполнение девиза: «Люби искусство в себе, а не себя в искусстве» (этим принципом сам Константин Сергеевич руководствовался на протяжении всей своей творческой жизни. — Л. Н.). Что такое предрабочее состояние? Это — готовность к занятиям, это — бодрое расположение духа; с ним всегда надо приходить в студию, в театр. Одной из первоначальных задач тех, кто создает студию, должно быть внимание к атмосфере в ней. Если студия не сумеет сдержать, искоренить, изжить у студийцев обидчивость, вздорный характер, зависть и недоброжелательство, она не создаст не только больших артистов, но даже про-

18

сто хороших, умеющих привлечь внимание публики. Так что, приходя к себе в студию, оставьте все гадкое, что у вас есть, внизу, перед входом в это здание. Если же вы будете приносить это с собой и засорять, пачкать должное быть священным для вас место, то это будет плевательница; что угодно, но не место, где вы будете ценить искусство и где возможно говорить о Шекспире, Пушкине и других. Есть два типа актеров. Одни идут на сцену потому, что без искусства жить не могут, актерский труд — их любовь, их потребность. Для других же искусство не важно; они жаждут выделить себя среди толпы, хотят быть исключением, именитым и почитаемым. Первые, стремясь стать артистами-творцами, чутко ловят все замечания режиссера на занятиях студий или репетициях, с готовностью признают свои ошибки, делают все, чтобы их исправить и, как правило, добиваются желаемого результата. Вторые же, обуреваемые себялюбием, каждое замечание принимают в штыки, ищут для себя оправдания, обещают все исправить завтра же, но обычно не исправляют ничего ни завтра, ни послезавтра, ни на спектакле.

— Жажда первенства, самомнение должны быть изжиты,— учил студийцев Константин Сергеевич. — В студии все равны. Каждый — самостоятельная творческая единица. А разница в способностях — это внешние условия.

«Прекрасный, огромного обаяния человек, Станиславский не знает никаких рангов в искусстве. Он относится ко всем одинаково, для всех готов сделать все, что только в его силах, и одновременно сурово, а подчас и жестоко, невзирая на лица, критикует недостатки»¹, — так говорил о работе с Константином Сергеевичем замечательный актер МХАТ Н. П. Хмелев.

Станиславский, сам являясь образцом в выполнении требований художественной этики, упорно боролся против зазнайства, творческой самоуспокоенности не только в актерской . среде, но и у нас в студии.

— К сожалению, случается так, — говорил он студийцам, — молодой ведущий актер, несколько лет проработавший в театре, видит, что артист X. играет лучше, чем он. Но это для «нашего» актера ерунда, это его нисколько не мучает, он ведь уже первый актер, он же талант. И вот тут, в этой самоуверенности, кроется его погибель; с этого момента он непременно начнет катиться вниз. Изживайте дурные черты своего характера, — продолжал Станиславский, — самовлюбленность, зазнайство, пренебрежительное отношение к товарищам. Иначе через 10—15 лет с вами может случиться то же, что произошло со многими актерами: начинали с того, что были непосредственными, милыми, а кончали самым гнусным ремеслом. И вот, когда посмотришь, что из некоторых вышло, то неволь-

19

но вспоминаешь старичка, который говорил: «Милая девочка, милая девочка, а вырастет — дрянь будет».

Константин Сергеевич рассказывал о том, как стремились к творческому совершенствованию его соратники по МХАТ, те, кого называют «старой гвардией театра»:

— У нас было так, сыграешь какую-то роль, тебе хлопают, а в душе — «но ведь Садовский сыграл лучше». Вот что-то еще сделал, а в душе — «у Ермоловой это получилось лучше». Еще что-то сделаешь, и как будто лучше, чем прежде, но все-таки нет в душе полного удовлетворения, и хочется еще и еще работать над собой.

Нужно, чтобы и вы об этом постоянно думали, чтобы и вам теребило душу — «да, это хорошо, но ведь можно лучше». Надо, чтобы эта мысль заставляла вас неустанно творчески трудиться и стремиться к лучшему. Умение трудиться — это тоже талант, громадный талант.

К. С. Станиславский пишет: «Огромное большинство актеров уверено, что на репетициях надо работать, а дома можно отдыхать»². А ведь на репетициях разбираются действия, ощущения, хранящиеся в эмоциональной памяти. И надо очень много и долго думать о них не только на репетициях, но главным образом дома, чтобы извлечь их из своей души, из своей памяти. Многие же из теперешних студентов совсем не работают над ролями дома, не готовятся к репетициям; не интересуются материалом, связанным с создаваемым образом, с эпохой произведения. Они считают, раз есть педагог, — он за них подумает, сделает. Борясь с этим, мы, педагоги, заставляем студентов делать на группе доклады об авторе, эпохе; составлять подробные биографии, течение дня каждого действующего лица; искать, кто умеет рисовать эскизы костюмов, причесок.

— Надо самим работать, а не рассчитывать на кого-то, не ждать, что с вами кто-то может проделать чудеса, — говорил Константин Сергеевич. — Вот вы проучились два года и уже требуете мастеров. А вам, молодым студийцам, казалось бы, есть чему поучиться, есть что позаимствовать у любого мало-мальски одаренного талантом педагога; от каждого можно кое-что взять и узнать многое. Для этого надо самому научиться брать нужное и важное. Если вы сейчас уже просите мастеров, то какие же профессора вам понадобятся через три года? Поэтому не привередничайте и берите то, что вам дают более опытные товарищи, хотя бы они и не были гениями. И вообще отбросьте критиканство.

Все, что говорил Станиславский и ученикам студии, и нам, педагогам, было тем убедительнее, чем нагляднее подтверж-

20

далось его личным примером, его собственной жизнью в искусстве.

Константин Сергеевич убеждал студийцев в необходимости создания подлинной творческой атмосферы в студии, в том, что сюда, в свой храм искусства, надо нести все лучшие мысли и побуждения, оставляя за порогом мелкую зависть, интриги, сплетни. Он призывал к самозабвенному, жертвенному служению театру, звал идти в искусство, как на подвиг. И сам показывал яркий пример такого подвижничества.

Хочу привести здесь высказывание В. И. Качалова о Станиславском. «Мы (артисты МХАТ. — Л. Н.) очень обыкновенные люди, со своими личными интересами и чувствами вне театра. Вот Костя... Костя — это да! Он действительно весь целиком горит искусством, с утра до глубокой ночи, всегда...»¹

Константин Сергеевич учил студийцев создавать в театре атмосферу взаимной чуткости и внимания, атмосферу, согретую теплом дружбы и доброжелательности. К несчастью, большинство студентов совершенно не интересуются творческой работой своих товарищей, — они присутствуют на репетиции, так как это обязательно, но до своего выхода занимаются чем угодно: думают о чем-то постороннем, сидя с отсутствующим лицом, рисуют, исподтишка читают газету, а то и дремлют.

К. С. Станиславский пишет: «Многие из артистов настолько несознательно относятся к своей работе, что они следят на ре петиции только за теми замечаниями, которые относятся непосредственно к их ролям... Не следует забывать о том, что все касающееся не только роли, но и всей пьесы, должно быть принято в расчет актером, должно интересовать его»².

Сам он искренне радовался каждой творческой удаче актера. Помню, как на просмотре этюда «Моцарт и Сальери», подготовленного учениками студии, он весь светился, а после просмотра расцеловал исполнителей, поздравил их с успехом и потом долго еще вспоминал об этом событии.