Файл: Арнольд Тойнби.doc

литературной форме еще до того, как, претерпев

существенные изменения, он превратился в

индоевропейский праязык - язык, из которого

произошли все индоевропейские языки [+21]. В санскрите

англоговорящий исследователь найдет

поразительное количество флексий при

удивительной бедности частиц, тогда как на

другом конце шкалы в современном английском

осталось чрезвычайно мало флексий,

унаследованных от праязыка, но образовалось

огромное количество предлогов, частиц и

вспомогательных глаголов. В этой

лингвистической шкале, где английский и санскрит

представляют собой две крайности, аттический

греческий находится ближе к середине. Аттическое

наречие поражает сходством с санскритом по

обилию флексий, но дальнейшие наблюдения

показывают, что греческие и санскритские флексии

иначе распределены между различными частями

речи. Греческому менее, чем санскриту,

свойственны флексии существительного, но, с

другой стороны, в нем больше флексий глагола. Эта

разница весьма существенна, ибо глагол в отличие

от существительного несет в своем содержании и

отношение, и значение. Однако индуистский

санскритолог, обратившись к греческому языку,

возможно, вообще не заметит обилия флексий.

Особенность аттического наречия, способная

привлечь внимание санскритолога, - это обилие

частиц. Исходя из первого своего впечатления,

санскритолог даже может прийти к выводу, что

аттический и современный английский обладают

одной общей тенденцией, которая отсутствует в

санскрите.

Если сопоставлять языки по силе их выражения,

то, возможно, мы придем к заключению, что наш

гипотетический исследователь из Индии скорее

найдет параллель между английским и греческим,

чем наш гипотетический англичанин - между

греческим и санскритом, так как сложный

английский глагол имеет столь широкий диапазон

употребления и несет в себе столько нюансов и

оттенков, что он вполне сопоставим с греческим,

но никак не с санскритским, неразвитым и бедным.

Арабский глагол поначалу поражает английского

исследователя обилием "аспектов",

выраженных с помощью внутренних флексий, но

вскоре обнаруживается, что английский глагол с

помощью вспомогательных слов может выражать все

эти аспекты, равно как и все возможные значения

времени, тогда как арабский глагол с его

единственной парой времен - совершенным и

несовершенным - фактически беспомощен выразить

элементарное временное различие между прошлым,

настоящим и будущим.

Оттоманский тюркский язык, как и греческий,

может выразить широкий диапазон значений с

тонкими оттенками отношений с помощью развитого

флективного глагола, но его несовершенство по

сравнению с греческим в незначительном

количестве частиц. В большинстве своем все такие

частицы являются заимствованиями из персидского

и арабского. Но самым большим недостатком

тюркского является ограниченное число

относительных местоимений. Он пытается

восполнить нехватку местоимений, используя

герундий. Результатом становится усложнение

синтаксиса, в сравнении с которым цицероновские

и мильтоновские периоды кажутся простыми.

Тюркский язык намного бы упростился, отказавшись

от вербальных флексий и приобретя взамен горстку

относительных местоимений.

Линия прогресса в совершенствовании техники

языка, которая раскрывается в данном обзоре,

предполагает, что язык постепенно освобождается

от флексий в пользу вспомогательных слов и в

конце концов полностью утрачивает всякие черты

флективности. Современный английский проделал

длинный путь в этом направлении, а классический

китайский язык - с этой точки зрения столь же

совершенный, сколь несовершенна китайская

письменность, - возможно, прошел весь путь до

своего логического предела. Закон соответствия

между развитием техники и упрощением

технического аппарата, который мы

проиллюстрировали на примерах из истории

транспорта, связи, письменности и языка, можно

проиллюстрировать также примерами из истории

астрономии, философии и одежды.

В истории физики, например, птолемеева

геоцентрическая система мира, представлявшая

собой первую попытку дать связное объяснение

всех наблюдаемых движений известных в то время

небесных тел, выработала геометрический аппарат

эпициклов [+22].

Коперникова система, пришедшая на смену системе

Птолемея, дает возможность в значительно более

простых геометрических понятиях создать

стройное объяснение бесчисленного множества

движущихся небесных тел, обнаруженных теперь уже

с помощью телескопа. А современная система

Эйнштейна - для тех, кто ее понимает, - кажется

вариантом дальнейшего упрощения представлений о

физической структуре Вселенной через

объединение свойств пространства, времени и

законов гравитации, электричества и магнетизма в

некую единую систему.

Все эти примеры наглядно иллюстрируют закон

прогрессирующего упрощения. Причем тенденция к

упрощению неуклонно проявляется в самых

различных областях. Но возможно, термин

"упрощение" не совсем точно отражает суть

явления. Слово "упрощение" имеет

отрицательный смысл, тогда как в конкретных

примерах обозначенного феномена наиболее явным

проявлением или следствием этого закона

является не снижение, а изменение уровня энергии,

переход к энергиям все более и более

элементарным, тонким и постигаемым лишь при

помощи абстрактных категорий, как бы эфирным.

Фактический результат - не потеря, а

приобретение.

Иными словами, процесс, который мы

анализировали, не просто упрощение средств, а

перенос энергий, сдвиг из более низкой сферы

бытия в сферу действия более высокого уровня.

Возможно, мы более точно определим процесс,

назвав его не "упрощением", а

"этерификацией".

Феномен этерификации можно наблюдать в самых

разных сферах.

В сфере человеческой деятельности по

преобразованию физической природы наблюдается

картина стадиального перехода человека от

применения самой сложной и наглядной из энергий

(мускульной энергии) к энергиям более

элементарным, эфирным - от воды к пару, от пара к

электричеству; от передачи электрических волн по

металлическим проводам - к передаче через

посредство "эфира".

Феномен этерификации можно наблюдать также в

теологии, математике, искусстве, философии.

А. Бергсон сравнивает этерификацию богословия

с аналогичным процессом в истории математики.

"Постепенное восхождение Религии к Богам со

все более ясно очерченной личностью и более

четко определенными отношениями между собой

означает в конечном счете абсорбцию в понятие

некой единой божественной личности; и это в свою

очередь вызывает переход от внешнего к

внутреннему представлению о Боге, переход

Религии от статики к динамике, и этот

конверсивный процесс аналогичен тому, что

происходит в Чистом Разуме, который постепенно

переходит от математики конечных величин к

дифференциальному исчислению" [*4].

Этерификация современного западного

искусства, имевшая место в XVIII в., когда скипетр

перешел от Архитектуры к Музыке и когда порыв

художественного импульса избрал себе более

утонченного посредника в звуке, была отмечена

Освальдом Шпенглером в его "Закате Европы",

где он говорит, что "приблизительно в 1740 г.,

когда Эйлер пришел к определенной формуле

функционального анализа, в музыке возникла

соната как зрелая и более высокая форма

инструментального стиля. Музыка в этот период

стала властвовать над всеми другими искусствами.

В области пластических искусств Музыка

вытесняет скульптуру, пощадив лишь чисто

музыкальные, перегруженные деталями

неэллинского и антиренессанского характера,

малые формы из фарфора, материала, изобретенного

в то время, когда камерная музыка завоевывала

мир. Если пластическое искусство готической

эпохи представляет собой архитектонический

орнамент - ряды человеческих фигур везде и

вокруг, - стиль рококо являет собой

примечательный пример искусства, которое

пластично только внешне, тогда как в

действительности оно вдохновлено Музыкой. Это

показывает степень, в которой техника может

управлять основами художественной жизни и в

которой основа художественной жизни может

вступить в противоречие с духом мира форм,

создаваемого этой техникой, в отличие от

общепринятой эстетической теории, согласно

которой дух и техника находятся друг к другу в

отношении причины и следствия" [*5].

Если Шпенглер обнажает процесс этерификации в

области искусства, то иллюстрацию

соответствующего процесса в области философии

можно найти в приведенном Платоном рассказе

Сократа. "В детстве, - сказал Сократ, - у меня

была необычная страсть к той области знания,

которую они называют физикой. Мне казалось

соблазнительным узнать причины всех явлений и

понять происхождение, распад и существование

каждого из них. И часто я напрягал свой ум,

размышляя о том, правда ли то, о чем говорится в

теории, что живые организмы возникают из

соединения тепла и холода; или что материальное

средство нашей мысли - кровь, воздух или огонь;

или что, возможно, это неверный подход к проблеме

и больше следует думать о голове, в которой

содержатся слуховые, зрительные, обонятельные

ощущения, о памяти и предположении, которые

возникают из этих ощущений, а затем - о знании,

возникающем в конце цепи из памяти и

предположения, когда они сводятся в одну точку. А

потом я стал размышлять о путях, которыми

исчезают эти явления, а также о естественной

истории звездной вселенной и нашей планеты, пока

в конце концов я не пришел к заключению, что у

меня меньше дара проводить такого рода

исследование, чем у любого другого существа. Я

расскажу вам последнюю вещь о состоянии моей

души. Я был ослеплен своими изысканиями до такой

крайней степени, что мне казалось, я перестал

знать все то, что знал раньше... Но однажды, -

продолжал он, - мне довелось услышать Анаксагора,

который читал из книги, где было написано, что Ум -

это главная сила во вселенной и причина всех

явлений; и отсюда в конце концов я извлек

желаемое объяснение. Мне показалось истинным,

что причина всех явлений должна быть Умом: и я

решил, что если это правда, то ум-устроитель

должен устраивать все наилучшим образом и всякую

вещь помещать там, где ей всего лучше

находиться" (Платон. Федон 96-97).

В описанном здесь опыте, который, очевидно, стал

поворотным пунктом в духовном становлении

Сократа, афинский философ переключает интерес с

физической стороны на психическую, обращается от

макрокосма к микрокосму и открывает духовную

причину всех явлений, хотя первоначально он

такую причину видел в материальном. Таким

образом, Сократ нашел интеллектуальный выход, а

найдя его, он обрел и нравственное спасение, ибо

эта перемена означала также и перемену цели. В

акте переноса своих интересов из физической

сферы в психическую Сократ вышел за границы

метафизики и оказался в царстве этики. Как видно

из цитированного отрывка, он расширил поле

исследования, включив в него наряду с понятием

Истины также понятие Добра. Свое высшее

выражение принцип этерификации получает в Новом

завете. "Посему говорю вам: не заботьтесь для

души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела

вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи и

тело - одежды? Взгляните на птиц небесных: оне не

сеют, не жнут, не собирают в житницу; и Отец ваш

Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? [...]

И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые

лилии, как они растут: не трудятся, не прядут. Но

говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не